– Невиновные, голубчик, дома сидят и ничего засвидетельствовать в участке не торопятся, – возразил исправник. – Говорят, видели тебя ночью в трактире с убитым поручиком, а потом раз – и такая история! Так ты, коль знаешь что, выкладывай! Кунка переминался с ноги на ногу. Волнение его было столь очевидным, что исправник нетерпеливо махнул полицейскому, стоявшему навытяжку у двери. Тот подхватил придвинутый к стене стул и поставил его рядом с задержанным. Карманник испуганно поглядел на исправника, затем на стул, потом неслышно сел. Все молчали. Наконец Ян прошептал: – Matka Boska! Я тут не при чем, панове! Мне уже угрожают всякими карами, а я чист! Ну да, были в трактире той ночью двое в военной форме, были, видел! Ближе к часу ночи сверху спустились. Они вина взяли белого и леща в сметане, да раков. Толковали о том, о сем: кто да где служил, кто откуда родом, да разные авантюры свои военные вспоминали. Посидели, посмеялись, потом в карты стали играть. Играли долго. Потом разошлись, а дальше и я ушел. Matka Boska! Я невиновен, вельможный пан! – Подожди Пречистую Деву сюда приплетать! Описать обоих сможешь? – Ну, один ко мне спиной все время сидел, его лица я не видел, только затылок его вихрастый помню. А другой – на вид обыкновенный: роста среднего, лет двадцати пяти, усы, коротко подстрижен. Очень нервничал, как в карты кончили играть. Видать, проиграл много! Карманник почесал лоб ладонью и добавил: – Когда я уже выходил, он бокал опрокинул и разбил. Попытался осколок из тарелки вынуть, да так неудачно, что порезался… Валентин Федорович потер руки и обратился к полицейскому у двери: – Прервемся! Пошлите срочно за доктором, и пусть он покажет этому голубчику тело погибшего. А потом с опознания сюда! Мигом! Яна Кунку увели. Когда он снова появился в кабинете исправника, он был смертельно бледен, кожа его казалась прозрачной, а пересохшие губы стали синюшного цвета. Он, не спрашивая разрешения, плюхнулся на стул и обмяк. Азаревич налил ему стакан воды. Карманник, с трудом сделав пару глотков, выдохнул: – Он это… – Который? – уточнил исправник. – Ну, который ко мне лицом сидел и руку порезал. – А второй? Как выглядел второй?! – Не видел, милостивый пан! – губы Кунки задрожали. – Есусом Христусом клянусь, не видел я его! Только затылок и спину. Потом он вышел, видимо, освежиться… А этот, – щипач указал пальцем в пол, – остался за столом вино допивать. – А ты, значит, к нему! Подпоил, до комнаты проводил, – исправник вдруг повысил голос, – а там попытался что-то у него украсть, а он тебя за руку поймал? Схватил, поволок было к двери, в околоток тащить, а ты – за его пистолет и дуло ему в висок? А потом куда сбежал? На черную лестницу? В окно? Куда? Говори! Так было? Так?! Отвечай, стервец!! Кунка втянул голову в плечи и зажал уши ладонями: – Нет! Нет!! Я не убивал! Не убивал я! Азаревич молча выжидал. Он не мог прямо, в лоб, спросить карманника об упомянутых Медоедовым вещах с тела убитого. Таким вопросом он опасался раскрыть личность полицейского агента, поставив под угрозу выполняемую тем операцию и его жизнь. – Пан Кунка, – подал наконец голос воролов, – мы сюда вас не приглашали. Вы явились сами, по своей воле, и все время твердите, что вы здесь не при чем. Но с чего такая прыть? Значит, вы все же в этом деле как-то замешаны? – Да, ваше превосходительство, да! То есть, нет! Нет, я пальцем никого не тронул! Но, – карманник перевел дух и вдруг ухмыльнулся, – я у кавалериста этого кое-что увел. Он опустил руку куда-то в подкладку потертого сюртука и вытащил маленькие серебряные часы на цепочке. – Откуда это у вас? – Грешен! Работа у меня такая! – Кунка пожал плечами, протягивая часы исправнику. – Пока этот военный заливал свой проигрыш, стал я мимо столиков к выходу пробираться. И вдруг я так неудачно его стол толкнул, что стакан у него возьми и опрокинься! Об тарелку раз – и вдребезги! Он стал осколки собирать да порезался! Уж я так извинялся, что пана так неделикатно побеспокоил, так извинялся! И салфеткой пальцы ему помог замотать, и выпивку ему еще предлагал! Только он отказался… – И в этот момент часы у него и вытащили? – Да, досточтимый пан! – Только это взяли? – Да. У него в кармане еще какие-то бумаги были, но мне ведь документы ни к чему! Я свое дело сделал и ушел, и он еще живой был, понимаете? Живой! И трактирщик видел, как я уходил, и еще сидели гости. И больше я его не видел. В краже признаюсь, но в смерти его – нет, не виновен! – Вы уже пытались сбыть часы? – спросил Азаревич. – Пытался, но мой человек не взял. Дескать, риск большой, весь город уже говорит о трупе в трактире, но, так и быть, возьму за десять целковых. Холера! Жадный пес! Захотел задарма хорошую вещь! Не выйдет! Решил: вот пойду к ювелиру, пусть буквы зашлифует. Потом – в тайник, а летом в Крыму продам! И не за гроши… – Увести его, – махнул рукой исправник. Когда Кунку увели, он взял часы со стола, в задумчивости покачал их на цепочке, словно маятник, и протянул Азаревичу: – Ну что же, Петр Александрович, берите ваш улов. Но все-таки жаль, что этого паршивца не заинтересовали бумаги! – Ничего! Бывает, что и вещи могут кое-что поведать о своих хозяевах. Азаревич повертел трофей в руках, а потом со щелчком открыл крышку часов. На ее внутренней стороне блестели изящно выгравированные строки: В Благовещенске далеком Вспоминайте обо мне… Глава VI – Согласитесь, Петр Александрович, весьма досадно, что девицы нынче не оставляют на память женихам более подробных посвящений! В моде загадочность, недосказанность, намеки, маневры словами и молчанием, позами и жестами. Не любовь, а война просто! Нет чтобы написать: «Милый моему сердцу Николай Павлович Александров из Тарусского уезда Калужской губернии! Не забывайте юную девицу Надежду Ивановну Сироткину, что живет в соседней с вами усадьбе Сафьяново»! Вот тогда мы бы знали уже намного больше, чем сейчас! М-м-м, как вам угощение? – Мышецкий вилкой ковырнул рака и с хрустом отделил его большую красную клешню. Завсегдатаи трактира, перешептываясь, с интересом посматривали на двух чужаков, сидящих за «тем самым» столом, где несколькими ночами ранее ужинали ныне мертвый поручик со своим спутником. – Благодарю, очень недурно! Некая неизвестная нам Надежда Ивановна, боюсь, не получала рекомендаций и циркуляров на этот счет, иначе она не преминула бы ими воспользоваться. Однако все же эта особа, которую мы не имеем чести знать, сама того не подозревая, оказала нам неоценимую помощь, – Азаревич ухмыльнулся и наполнил два хрустальных бокала светлым пивом. Мышецкий покрутил свой бокал, задумчиво рассматривая янтарный напиток в свете свечи: – Я все думаю о нашем поручике: не так давно он сидел здесь же, пил вино, играл в карты, наверное, замышлял что-то в своем будущем, чем-то увлекался, кого-то любил, чем-то дышал, наконец! Был человек и вдруг нет, и даже от имени его не осталось и следа. И ни родных, ни близких его не найти, и даже помянуть его некому. Вот только нам, совершенно чужим ему людям. И остался от него лишь мешок из кожи да костей, да и тот с каждым часом все больше по швам расползается. Хрупок человек, ничтожен, а все туда же – царь природы! Покоритель мира! Как бы зазнайство человечества однажды его же и не сгубило… Выпили, не чокаясь. – Как вы думаете, Алексей Васильевич, – спросил Азаревич, – это наш след? – Может, да, а может, и нет. Нужно попробовать размотать эту ниточку. Это единственное, что пока нам остается. Если этот путь окажется ложным, то останется только ждать следующего самоубийства какой-нибудь очередной актрисы перед очередной премьерой. А вот если нет, то возможно взять нашего зверя до следующего трагического эпизода. Нужно, нужно ехать в Благовещенск! – Но что делать в Благовещенске без имени, под которым теперь прячется наш неприятель? – Имя мы, конечно, будем искать. Я распорядился, чтобы для опознания сделали несколько фотографических снимков лица и тела погибшего. Постараемся выяснить, кем на самом деле был этот поручик. Однако вряд ли девица, которой он перестанет отвечать на письма, пойдет в полицию. Родители, если они живы и ждут от него весточки, тоже хватятся не скоро. Кто-то из знакомых в Благовещенске, кто узнал бы вновь прибывшего офицера в лицо, заподозрил неладное и обратился бы туда, куда следует? Нет, это слишком уж хорошо, чтобы стать правдой! Возить антрепренера театра уже бесполезно: для него все военные теперь на одно лицо. У вас он стушевался, мне тоже не смог дать никакого внятного ответа, да и сам вдобавок чуть не рухнул в обморок. А время идет, и память его не проясняется, а воображение лишь дорисовывает недостающие подробности, запомнить которые при мимолетной встрече просто невозможно. Он вздохнул и замолчал. Половой принес большой поднос и поставил на стол блюдо с телячьими почками в сметане, глиняную миску с солеными грибами и миниатюрную расписную тарелочку с диковинными французскими корнишонами. Мышецкий взял со стола салфетку: – Мой бог, какие деликатесы! Я, откровенно говоря, иногда удивляюсь собственному чувству голода или ознобу, если промочу ноги; мне кажется, что мне проще считать себя чем-то вроде арифмометра, который нужно только вовремя чистить да смазывать. Он заправил салфетку за воротник и продолжил: – Ну да мы не об этом! С очевидцами нам не повезло. Хотя, надо признаться, я никогда не делаю ставку на очевидцев. Память человеческая дорисовывает события так изящно и причудливо, что человек сам никогда не знает, что он действительно видел, а что ему просто показалось. Особенно в случае, если приходится вспоминать о вещах, на которые не обращаешь внимания осознанно. Если мы с вами, Петр Александрович, пройдем отсюда, от трактира до полицейского участка, а потом опишем нашу прогулку со всеми подробностями на бумаге, то это будут два совершенно непохожих друг на друга рассказа. А если мы сделаем это через неделю? Да что тут говорить… – Согласен. Антрепренер мне скорее будет обузой, да и его появление в городе, если мы все же на верном пути, может спугнуть нужную нам фигуру. Итак, в Благовещенск я еду один. – Почему один? Я намерен дать вам ординарца. Как вам наш сверхштатный околоточный надзиратель Пятаков? Он давно у меня на примете. – В деле он хорош. Мне может понадобиться его помощь, не исключено, что даже оружием. Да и лишние глаза и уши совсем не помешают. – Именно. Я думаю, вам стоит прибыть в Благовещенск одновременно, но не вместе. Я похлопочу, чтобы его разместили у местного армейского начальства. Пусть он изучит документы, выяснит, кто и когда прибыл в полк, где служил до этого – в общем, поищет там. Вас же нужно будет устроить на постой вместе с подозреваемыми – с теми, кто прибудет в расположение части позже девятого-десятого октября, и кого в полку знать не будут. Полагаю, одним подозреваемым мы не обойдемся. – Я попрошу мне тоже выправить документы поручика. Я, конечно, постарше буду, не совсем мне этот чин по возрасту, ну да военная карьера может изобиловать и не такими пируэтами. Никого это удивить не должно.