Азаревич объезжал с Келлером дорожные посты. Крошечные деревянные строения, занесенные наполовину снегом, вздрагивали и поскрипывали от порывов холодного ветра, несшего со стороны Амура мелкий колючий снег. На каждом посту маленький конный разъезд ненадолго останавливался, чтобы обогреться и принять рапорт о случившихся за последнее время инцидентах. Сегодня, впрочем, их не было. Снегопад сделал трудновыполнимыми любые передвижения. Контрабандисты не показывались, золотодобытчики или бродяги – тоже. Постовые радушно с мороза предлагали пропустить стаканчик, и не водки, а китайского ханшина, и Азаревич предпочитал не замечать таких отступлений от устава, да и Келлер не спешил задавать лишних вопросов. Каждый пост давался все тяжелее: погода еще пуще портилась, небо из бледно-голубого давно превратилось в серую хмарь, а нечастые изящные снежинки снова сменились тучей мелких морозных иголок, впивающихся в лицо, словно рой ледяных пчел. От стужи не спасали даже толстые верблюжьи полушубки. Ни у Келлера, ни у Азаревича и ранее не было склонности к общению во время конных переходов; сейчас же они, казалось, ехали каждый сам по себе, пусть и на расстоянии полутора дюжин шагов друг от друга. Иногда только кто-нибудь из них, кутаясь в башлык, крепким словом отводил душу, но и слово это растворялось в мутной снежной белизне, не находя ни ответа, ни поддержки. На последнем посту они задержались. Это был рубленный из бревен домик с окнами на все четыре стороны, маленькой чугунной печуркой, в которой светилось багрово-золотистое пламя, и длинным широким столом, протянувшимся поперек комнаты от одной стены до другой. Стол был слишком велик для того, чтобы им пользовались только двое солдат, что несли тут караул; зато в случае визита нежданных гостей он мгновенно опрокидывался и превращался в укрытие. Приграничная обстановка – ничего лишнего… – Ефрейтор, докладывайте, что у вас? – войдя внутрь, с ходу бросил Келлер. – Здравия желаю, ваше благородие! Все тихо! – ответил тот, вытянувшись в струнку и, казалось, готовясь подпрыгнуть на месте. – На нет и суда нет. Вольно! – Келлер, доставая портсигар, подошел к огню. – Вот и добро! Обогреемся и в обратную дорогу, – Азаревич снял заиндевевший полушубок и тоже подсел к печи. – Только мы с вами, Петр Александрович, разными дорогами поедем. У меня другой расчет. – Вот как? В такую-то погоду? – Да погода здесь всегда такая. Не июль чай! Просто мне визит нужно нанести одной персоне. – Важная персона? – Весьма. У меня приглашение к купцу Мануйлову. – К Мануйлову? – Да, у него здесь неподалеку имение. – А вы успели тут наладить отношения… Келлер выпустил клуб табачного дыма и прищурился: – Поверьте, это несложно. Карты открывают многие двери. – Будьте осторожны, Антон Карлович: у вас не самое большое жалование, а вы не очень похожи на удачливого игрока! – И, тем не менее, вечер у Мануйлова сулит больше удовольствий, чем наша изба-казарма. – Тут не поспоришь, – Азаревич выдохнул и глотнул дрянного китайского ханшина со дна мятой жестяной кружки, которую протянул ему один из солдат. Водка – приторная, сладко-горькая на вкус, – не дойдя до желудка, все же успела согреть горло и грудь. – Как вы пьете эту мерзость? – откашлявшись и отдышавшись, проговорил воролов, – я бы посоветовал Мануйлову торговать этим в качестве нюхательных капель – упавших в обморок барышень в чувство приводить. Это же решительно невозможно пить! – Зато здесь это стоит такие копейки, что русскую водку, французский коньяк и крымские вина вы забудете уже через полгода. – Да-да… Словно на тараканах настаивали… Келлер тоже взял свою кружку и выпил, почти не поморщившись. – Ай, у болгар та же гадость! А человек, знаете ли, привыкает ко всему. Но давайте, Петр Александрович, отдохнем хотя бы часок, – он потушил папиросу и вытянулся на лавке во весь свой рост. – А не то я засну у Мануйлова прямо за столом. Предложение было разумное: объезд постов по такой погоде сильно утомлял, да и лошадям нужно было дать хотя бы небольшой отдых. Солдат, будто угадав мысли Азаревича, спросил: – Распорядитесь задать лошадям корм? У нас имеется. И загон за домом есть. – Вот это дело, – проговорил, не открывая глаз, со своей лавки Келлер. – Там в моей сумке при седле сахар есть. Его тоже дай обоим, по паре кусков, но не больше. Остальное по окончанию нашей кампании. Нечего слишком баловать! Солдат стукнул каблуком и отправился исполнять приказание. Второй подбросил в печь еще дров и тоже вышел. – Вы странный человек, Азаревич, – Келлер все так же не открывал глаз. – В вас что-то не то. Почему вы в этом чине в своих летах? Сколько вам? Тридцать? Нет, больше… Тридцать пять? Ладно, не отвечайте – это не так важно. И вы ведь спокойны как удав: не занимаетесь напрасной беготней, не пытаетесь выслужиться, и чина не стесняетесь, словно вы на своем месте… Стреляйте меня, но здесь что-то не так! – А вы? Вы разве тоже на своем месте? Мне кажется, таким, как вы, даже пограничная служба в тягость. Почему вас отправили сюда? – Сам попросился. Не напрямую, конечно, но сам. Вот вас, я вижу, направили, а я сам. И да, вы правы: даже это довольно скучно. Знаете, мне не слишком-то повезло. Мальчишкой я много читал о войне, бредил о борьбе с французами, англичанами, турками, представлял себя героем Крымской войны. Я весь горел, был готов изменить ход истории. На деле оказалось, что армия, конечно, нужна всегда, но в мирное время, когда нет места геройству, азарту и приключениям, здесь смертная скука. – Вас тоже понизили в чине? За что, позвольте полюбопытствовать? – Меня? – Келлер разлепил глаза и приподнялся на локте. – Нет, хорошо, что я дослужился хотя бы до своего звания. Вот я прав: вас и вправду разжаловали! Вы даже сейчас сверху вниз смотрите на чин поручика. А я из бедной немецкой семьи и до своего звания дошел путем тернистым и небезгрешным. Но дошел, и на том спасибо! Черт! Хотел попытать вас, но теперь, напротив, вы пытаете меня. Где вы служили до этого? – В Петербурге. Потом в Москве… – Экий пируэт! Оттуда да с понижением в чине и сюда? Что, вы застрелили кого-то на дуэли? Нет, голову даю, что нет! Вы ведь просчитываете по три хода вперед… Надерзили начальству? Тоже нет – темперамент не тот. Ну ладно вам, говорите, что же произошло? – Меня заставили делать то, чего я делать не хотел. Поэтому я здесь. – Да… Что-то подобное я и предполагал. Принципы! – А вы? – Что я? Мне начальство как раз указ. Велено прибыть и исполнять – я и рад стараться! Келлер замолчал. Потом сел и пятерней пригладил свои русые волосы. – Не очень-то с вами отдохнешь, – проворчал он. – А может, я и сам виноват… Ладно! Пора собираться, что ли? – Келлер, как вы думаете, кто стрелял в Шипова? И зачем? – спросил вдруг Азаревич. – Тут «зачем» – вопрос, пожалуй, несложный! Шипов, перестаравшись с выпивкой, может начать задираться с любым. Этот может хоть петуха в спальню почтенной супруги штабс-ротмистра запустить! Слыхали, знаем! Вопрос в другом: обстановка в том месте вполне дуэльная. Это я сразу понял. А вот пуля в спину – это же совсем другой разговор! Азаревич усмехнулся: – Вы удивлены попранием законов чести? – Я? Вовсе нет. Я просто констатирую факт. Но вы напрасно думаете, что у нас в полку найдется много тех, кто станет расправляться с балагуром в мундире без перчатки в лицо и шагов к барьеру. – А многих и не надо, – Азаревич взглянул на Келлера. – Я бы, например, на вас подумал, если бы вы ему жизнь не спасли. – Пока, положим, еще не спас. – Без вас у него и вовсе не было бы ни единого шанса. Келлер поморщился: – Я, признаться, еще колебался: бежать за стрелявшим, идя по следам на треск веток, или все-таки этого дурня спасать. И ведь поймал бы! Тот не мог далеко уйти… Даже досадно, что пришлось оставить эту затею! – Но за что можно было стрелять Шипову в спину? – Да черт его знает! Девки, долги… – Долги с покойника не взыщешь, – возразил Азаревич. – А если он стрелялся не с кредитором, а с должником? – Так это против правил же! Любой вам скажет! Неужто он не понимал, зачем это все тогда устроено? – Тогда не знаю. Значит, дамы, – Келлер зевнул. – Дамы… Разве Шипов нам о том не рассказал бы? – Если бы все сложилось, то как пить дать! А если нет? Может, дева отказала, а потом братцу или папеньке нажаловалась… – Не знаю, я его вчера у театра издали видел, вместе с Мотей и Федоровым. – Сами театральные – это вряд ли! Эти из револьвера в человека и с пяти шагов не попадут, даже если возьмутся в спину стрелять. Опять же, при Шипове был только его собственный армейский «Смит и Вессон». Значит, и стрелялись они из своего оружия, не посылая за дуэльной парой. Потому и противник его – военный, с револьвером при себе, и сговорились они сразу же, на месте, и секундантов решили не приглашать. А значит, дело было очевидным, достаточным для дуэли, отчего-то очень срочным и исключало возможность примирения. Нет, только из-за девицы! – Гладко, – сказал Азаревич. – Однако вопрос «кто» пока, увы, остается без ответа. – Ничего! Как очухается – скажет. Если, конечно, очухается…