Он расхохотался и запер за собой дверь. Клац. Я остался в башне один. И вот когда жужжание мэра Леджера стихло на лестнице, я все и услышал. Марш марш марш – далеко, на дороге. К бойнице, скорее. Да, они здесь. Победоносная армия вступала в Убежище. Они текли по зигзагообразной дороге, как черная река, пыльные, грязные, словно где-то прорвало дамбу. По четыре-пять человек в ряд. Авангард уже исчезал среди деревьев у подножья холма, а хвост только-только переваливал через вершину. Толпа смотрела на них: мужчины – отвернувшись от платформы; женщины выглядывали из переулков. Марш марш марш крепчал, катался эхом по городским улицам. Будто часы тикали к концу завода. Толпа ждала. Я ждал вместе с ними. И вот за деревьями, на повороте… Здесь. Армия. Впереди мистер Моллот. Мистер Моллот, што жил на бензоштанции в Прентисстауне… мистер Моллот, думавший злые, жестокие вещи, какие ни один мальчик не должен слушать… мистер Моллот, стрелявший людям в спину, когда они пытались бежать. Он вел армию. Я уже его даже слышал: он скандировал речовку, штобы все шагали в ногу. Ать, два, орал он в ритм шага. Ать, два. Ать, два. Ногу… ногу… ногу на шею. Они вышли на площади, повернули вбок, неостановимо отрезая мужчин от женщин, вбивая клин. Мистер Моллот был достаточно близко, штобы я разглядел улыбку – слишком знакомую улыбку. Из тех, што оглушают, бьют, ставят на колени. Он подходил все ближе, и во мне крепла еще одна уверенность. Это была улыбка без Шума. Кто-то – наверное, один из этих, патрульных – уже как пить дать ездил навстречу армии на дорогу. Отвозил лекарство. Армия не производила ни звука, кроме топота и вот этой речовки. Ногу… ногу… ногу на шею. Войско промаршировало вокруг площади к платформе. Мистер Моллот остановился на углу, представив порядкам выстроиться позади, спиной ко мне, лицом к толпе, которая теперь вся как один смотрела на них. Я узнавал солдат одного за другим. Мистер Уоллас. Мистер Смит-младший. Мистер Фелпс, магазинщик. Все прентисстаунские и еще много, много других. Да, армия явно выросла, пока шла. Вон Айвен, который из амбара в Фарбранче… он еще сказал, што везде есть сочувствующие. Он возглавлял один из порядков, а все, кто доказывал его правоту, строились за ним – по стойке смирно, ружья на изготовку. Последний солдат встал на место с последним словом речовки. Ногу на Ше-Ю! И воцарилась тишина. Веющая над Новым Прентисстауном, будто ветер. Пока в соборе не грохнула дверь… И мэр Прентисс не вышел говорить со своим новым городом. – Прямо сейчас, – сказал он в микрофон, отдав честь мистеру Моллоту и взойдя по лестнице, – в этот самый момент вы боитесь. Город глядел на него, молчал – ни единого Шума, ни даже жужжания. Женщины стояли в переулках и тоже молчали. Армия – навытяжку, готовая ко всему. Я понял, што и сам затаил дыхание. – Прямо сейчас вы думаете, что вас захватили, завоевали. Вы думаете, что надежды нет. Вы думаете, что я вышел сюда, чтобы зачитать ваш приговор. Я не видел его лица, но из спрятанных по четырем углам площади колонок голос гремел ясно и гулко – над всем городом, над всей долиной и дальше. Хотя кому его там слушать? Есть ли еще кто в Новом свете, кто не здесь или не лежит под землей? Мэр Прентисс обращался сейчас к целой планете. – И вы совершенно правы. – И клянусь, я услышал улыбку у него в голосе. – Вы действительно завоеваны. Вы действительно побеждены. И сейчас вы узнаете свою судьбу. Он умолк, дал мысли усвоиться. Мой Шум взрокотал, и несколько мужчин в толпе подняли головы, устремили взгляд на вершину башни. Я постарался притихнуть. Кто же они? Кто они такие, эти чистые, благополучные и совсем не голодные люди, которые просто взяли и отдали себя ему? – Но это не я вас завоевал, – продолжал мэр. – Не я победил, разгромил и поработил вас. Он помолчал, оглядывая толпу. Мэр был весь в белом: белая шляпа, белые сапоги… Белая материя покрывала платформу. Дневное солнце лило сверху свет – все вместе просто слепило глаза. – Вас поработила ваша леность, – возвестил он. – Вас победило самодовольство. Вас приговорили… – здесь его голос внезапно набрал мощи и так вдарил это «приговорили», что половина народу на площади подпрыгнула, – ваши благие намерения! Он накручивал сам себя, тяжело дыша в микрофон. – Вы позволили себе ослабеть, размякнуть перед лицом опасностей этого мира – настолько, что за одно-единственное поколение превратились в тех, кто сдался СЛУХАМ! Он принялся мерить сцену шагами с микрофоном в руке. Каждое перепуганное лицо в толпе, каждое неподвижное – в армии поворачивалось ему вслед: туда, обратно… туда, обратно… И мое тоже. – Вы дали армии беспрепятственно войти в город! Вместо того, чтобы заставить нас взять его приступом, вы отдали его сами, по доброй воле! Он продолжал ходить и громыхать. – Вы все знаете, что я сделал. Я пришел и взял. Я взял вас. Я взял вашу свободу. Взял ваш город. И ваше будущее. Он рассмеялся, словно поверить не мог в собственную удачу. – А я ведь ждал войны. Некоторые в толпе уставились себе на ноги, избегая чужих взглядов. Неужто им стыдно? Надеюсь, што так. – Но вместо войны, – продолжал мэр, – я получил… беседу. Беседу, которая началась с «пожалуйста, не причиняйте нам вреда» и закончилась «пожалуйста, берите все, что хотите». Он остановился посреди платформы. – Я ждал ВОЙНЫ! – рявкнул он и выбросил в их сторону кулак. И они отшатнулись. Если толпа вообще может отшатнуться – в общем, она отшатнулась. Больше тысячи мужчин попытались уклониться от кулака одного. Чем там были заняты женщины, я не знаю. – И поскольку войны вы мне не дали, – светло заключил мэр, – теперь пожинайте последствия. Двери собора снова распахнулись, и вперед вышел мистер Коллинз, толкая перед собой мэра Леджера – прямо через армейские порядки, руки связаны за спиной. Мэр Прентисс молча, скрестив руки на груди, смотрел, как он идет. В толпе мужчин наконец-то поднялся ропот, еще громче – в толпе женщин. Всадники многозначительно покачали стволами в назидание. Мэр даже не оглянулся на звук, словно это было ниже его достоинства – такое замечать. Он просто глядел, как мистер Коллинз толкает мэра Леджера вверх по ступенькам на платформу.