– Я не мальчик, – повторил я. У меня што, до сих пор так стиснуты кулаки? Кажись, да. – Очевидным образом, мальчик, – отрезал он. – Потому что мужчина знал бы, что бывает вынужденный выбор, который приходится делать, когда стоишь на грани уничтожения. – Про уничтожение вы мне ничего нового не расскажете, – свирепо сузил глаза я. Он даже сморгнул слегка, увидав эту правду у меня в Шуме – она так и пылкала на него короткими слепящими вспышками, – а потом обмяк, сломался. – Прости, – сказал он. – Это так на меня не похоже. Он яростно потер лицо руками, стараясь обходить черный синяк вокруг глаза. – Вчера я еще был добрый мэр прекрасного города, – хохотнул словно какой-то одному ему понятной шутке. – Но вчера давно кончилось. – Сколько народу в Убежище? – спросил я, пока не собираясь никого прощать. – Мальчик… – начал он. – Мое имя – Тодд Хьюитт, – перебил я. – Можете называть меня мистер Хьюитт. – Он обещал нам новое начало… – Даже я знаю, што он лжец. Сколько здесь народу? – Включая беженцев – три тысячи триста, – вздохнул он. – Армия втрое меньше. Вы могли сражаться. – Женщины и дети, – покачал головой он. – Фермеры. – В других городах женщины и дети прекрасно сражались. Женщины и дети умирали от их руки. Он шагнул на меня; лицо на глазах наливалось бурей. – Да! А наши женщины и дети не умрут! Потому што я заключил мир! – Это мир вам глаз зачернил, – кивнул я. – И губу разбил. Он секунду смотрел на меня, потом печально фыркнул. – Слова мудреца. В устах жлоба. И отвернулся смотреть в свою бойницу. Именно тогда я ощутил тихое жужжание. Вопросительные знаки заполнили Шум, но не успел я и рта раскрыть, как мэр… старый мэр сказал: – Да, это меня ты слышишь. – Вас? – не поверил я. – А лекарство как же? – А ты бы дал побежденному врагу его любимое снадобье? Я облизнул губу. – Так он возвращается? Шум? – Еще как. Если не принимать ежедневную дозу, он очень даже возвращается. – Он побрел к себе в угол и медленно опустился на пол. – Кстати, ты заметил, что здесь нет уборной? Заранее извиняюсь за неприятные стороны нашего бытия. Я смотрел на него; Шум громыхал – воспаленный, красный, полный вопрошаний. – Стало быть, это был ты, я не ошибся? – сказал он. – Сегодня утром? Тот, ради кого они очистили весь город? Кого наш новый президент самолично встречал верхом? Я не стал ему отвечать. Ответил Шум. – Так кто же ты такой, Тодд Хьюитт? – спросил он. – Что в тебе такого особенного? А вот это, подумал я, очень хорошее вопрошание. Ночь пала быстро и сразу. Мэр Леджер все меньше говорил и все больше как-то ерзал, вертелся беспокойно, пока и вовсе не вскочил и не принялся мерить наше гнездо шагами. Жужжание его делалось все громче. Теперь, даже захоти мы поговорить, обоим придется орать в голос. Я стоял со стороны фасада и смотрел с башни, как высыпают на небо звезды, как ночь укутывает долину внизу. Я думал – и старался не думать, потому што когда я думал, желудок у меня сводило и начинало тошнить, или в горле вставал ком и начинало тошнить, или в глазах появлялась вода и начинало тошнить. Потому што где-то там, неизвестно где, была она. (пожалуйста, будь где-то там, неизвестно где) (пожалуйста, будь в порядке) (ну, пожалуйста) – Тебе обязательно быть таким, к черту, громким? – взорвался мэр. Я развернулся к нему, собираясь взорваться в ответ, но он поспешно поднял руки вверх. – Прости. Прости. Это совсем на меня не похоже. – Он снова принялся ерзать и крутить пальцами. – Нелегко, когда лекарство вот так внезапно отнимают. Я отвернулся и стал смотреть на Новый Прентисстаун. В домах начали зажигаться огоньки. Там целый день было никого не видно, все сидели за дверями – наверняка по приказу мэра. – А они там внизу недурно справляются, – пробормотал я. – О, у всех дома есть запасы, – отозвался мэр Леджер. – Которых они неизбежно скоро лишатся, надо думать. – Вряд ли это будет проблемой, когда сюда дойдет армия, – буркнул я. Вставали луны, крались на небо неспешно, словно торопиться было решительно некуда. Они светили достаточно ярко, штобы озарить весь Новый Прентисстаун. Река разрезала город пополам, но к северу ничего особенно не было, кроме полей, пустых в этом черно-белом свете, а за ними черно взлетал зазубренный скалистый обрыв – северная стена долины. С севера же из холмов выбегала худенькая дорожка и вонзалась в город – та самая, по которой мы с Виолой не пошли после Фарбранча. Зато по ней пошел мэр и поспел сюда прежде нас. К востоку река и основная дорога уходили бог весть куда, петляли, огибали дальние холмы, а город постепенно разрежался, сходил на нет. От площади бежала и еще одна дорога, даже не особо мощенная, – на юг, мимо домов, в лес и на холм с зарубкой на вершине. Вот и весь Новый Прентисстаун. Дом трем тысячам тремстам людям, которые сидят, попрятавшись по своим норам. Так тихо, што впору подумать: уж не умерли ли они там, чего доброго? Никто из них и пальцем не шевельнул, штобы спасти себя и своих от того, што на них надвигалось, – в надежде, што ежели они будут достаточно смиренны, достаточно слабы, чудище смилуется и не пожрет их с потрохами. Вот сюда-то мы всю дорогу и бежали. Што-то зашевелилось внизу, на площади… мелькнула тень – нет, просто псина. Дом, дом, дом, донеслись до меня ее мысли. Дом, дом, дом. У собак человечьих проблем нет. Собакам ничего не мешает быть счастливыми. Я посидел еще, сдышивая туготу в груди, воду в глазах. Подождал, пока уйдут мысли про мою собаку. Потом поднял глаза и увидел – вовсе даже не собаку. Понурив голову, медленно, шагом, через площадь ехал человек. Копыта звонко клацали по кирпичам. И хотя жужжание в голове у мэра Леджера уже стало такой докукой, што хрен его знает, как я сегодня буду спать, я слышал его аж с самого низа. Его слышал. Шум. На фоне тишины замершего, ждущего города я слышал человеческий Шум. А он слышал мой. Тодд Хьюитт? – подумал он. И я услышал, как по его роже расползлась улыбка. Я тут кой-чо нашел, Тодд, сказал он, вверх, через всю площадь, взглядом нашаривая меня сквозь лунное марево. Твое кой-чо нашел. Я ничего не сказал. Даже не подумал ничего.