– Нет, нет. Я о другом. Дело не в помолвке. – Она останавливается, поднимает взгляд на Уорнера. – Я хочу сказать… прими мои поздравления. Уорнер вот-вот взорвется. – Мне это кое о чем напомнило. О чем-то очень хорошем. Не знаю, почему мне раньше не приходило в голову… Господи, это даст нам идеальное преимущество. – Ты о чем? Назира уже поднялась из кресла и направилась к Уорнеру. С опаской плетусь следом. – Ты помнишь то время, – спрашивает она у него, – когда вы с Леной были вместе? Уорнер бросает на Назиру злобный взгляд и драматично, с холодком отвечает: – Предпочел бы не вспоминать. Назира отмахивается. – Зато помню я. И помню намного больше, чем, вероятно, следовало бы, потому что Лена постоянно жаловалась мне на ваши отношения. А точнее, я помню, как сильно твой отец и ее мать хотели, чтобы вы, ребята, ну… как бы… пообещали себя друг другу ради будущего, ради защиты движения… – Пообещали себя друг другу? – хмурюсь я. – Да, ну как… – Назире сложно подобрать слова, она машет руками, собираясь с мыслями, зато Уорнер, сидя в своем кресле, вдруг выпрямляется. Похоже, он понял. – Да, – тихо произносит он. Его раздражение как рукой сняло. – Помню, отец что-то говорил о том, как важно объединить наши семьи. К сожалению, воспоминания о нашем общении остались, в лучшем случае, смутные. – Да, родители с обеих сторон лелеяли эту мысль ради политических интересов, однако Лена в тебя влюбилась, возможно, влюблена и сейчас, и всегда была повернута на идее стать твоей женой. Она мне все уши прожужжала про то, как выйдет за тебя замуж, как мечтает о вашем будущем, какие у вас будут дети… Я кошусь на Уорнера, пытаясь считать его реакцию, вижу гримасу отвращения и, что удивительно, успокаиваюсь. – Помню, – продолжает Назира, – как она даже тогда говорила, какой ты бесстрастный, какой холодный и как однажды, когда вы поженитесь, она сможет объединить в базе ваши семейные профили и обеспечить необходимый допуск, чтобы отследить твое… Самолет резко и сильно встряхивает. Назира замирает, не успев договорить. Уорнер вскакивает на ноги. Мы все бросаемся в кабину. Мигают огоньки, пищат сигналы тревоги. Назира проверяет аппаратуру, Уорнер одновременно делает то же самое, потом они обмениваются взглядами. Еще один рывок, я больно стукаюсь обо что-то острое и металлическое. Выдаю набор ругательств, и почему-то, когда Назира протягивает руку, чтобы помочь мне встать… …у меня срывает крышу. – Кто-нибудь объяснит, что, черт возьми, происходит? В нас стреляют? – Я разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов, осматриваю мигающие лампочки, по кабине разносится мерное «бип-бип». – Чертово дежавю! Так и знал! Назира делает глубокий вдох. Закрывает глаза. – Никто в нас не стреляет. – Почему же… – Когда мы вошли в воздушное пространство Океании, – объясняет Уорнер, – их база зафиксировала наличие несанкционированного судна. – Он бросает взгляд на экран. – Они знают, что мы здесь, и не рады. – Так, понятно, но… Еще один резкий рывок, и я на полу. Уорнер даже бровью не ведет. Назира оступается – надо заметить, грациозно – и падает в кресло пилота. Она, похоже, приуныла. – Хм-м, ладно… Что происходит? – У меня сбивается дыхание. Сердце бешено скачет. – Нас точно не обстреливают с неба? Почему вы такие спокойные? У меня что, сердечный приступ? – Нет у тебя никакого приступа, и нас не обстреливают с неба, – повторяет Назира; ее пальцы летают по панели, подкручивая регуляторы, работая с экранами. – Они активировали дистанционное управление судном. Взяли под контроль самолет. – И ты не можешь переключиться на ручное управление? Она качает головой. – У меня нет полномочий аннулировать официальное распоряжение Верховного главнокомандующего. Минута молчания, а потом она выпрямляется. Поворачивается к нам. – Может, это и к лучшему. Я, например, не знала точно, как нам приземлиться, а это, должно быть, хороший знак. Получается, они хотят, чтобы мы вышли живыми… так? – Совсем не обязательно, – тихо произносит Уорнер. – Да, точно, – хмурится Назира. – Я просто размышляла вслух. Сама вижу, что ошибаюсь. – А мы что, должны покорно сидеть сложа руки? – Паника начинает отступать. – Ждать, пока они не посадят наш самолет, а потом, когда самолет посадят, не окружат нас с вооруженными солдатами, а потом, когда мы выйдем наружу, пока не убьют, а потом… потом – все, мы – трупы? Такой план? – Такой, – пожимает плечами Назира. – А еще наш самолет могут направить в океан или еще куда-нибудь и разбить. – Бог мой, Назира, совсем не смешно. Уорнер выглядывает в иллюминатор. – Она и не шутила. – Отлично. Я спрошу еще раз: почему психую только я? – Потому что у меня есть план, – отвечает Назира. Она снова бросает взгляд на приборную панель. – У нас четырнадцать минут до приземления, и этого более чем достаточно, чтобы все детально рассказать. Элла Джульетта Я вижу свет. Яркий, оранжевый, он трепещет перед моими закрытыми глазами. Практически сразу начинают проявляться звуки; они какие-то хриплые. Я слышу собственное дыхание, потом слабое пиканье. Металлическое «шшшшш», порыв воздуха, чей-то смех. Шаги, еще шаги, чей-то голос зовет… Элла Как только я собираюсь открыть глаза, меня накрывает жаркая волна, прожигает до костей. Сильная, всеохватная. Сжимает мне горло, душит. Внезапно немеет все тело. Элла, обращается ко мне голос. Элла Послушай – В любой момент. Сквозь туман в голове прорывается знакомый голос. Андерсон. Я судорожно вцепляюсь пальцами в хлопковые простыни. Чувствую вес тоненького одеяла, укрывающего нижнюю часть моего тела. Чувствую, как колют и жгут иголки. Как накатывает боль. А потом осознаю, что не могу пошевелить левой рукой. Кто-то прокашливается. – Уже дважды это успокоительное не сработало как надо, – произносит голос. Незнакомый. Злой. – Иви нет, и все здесь летит к чертям. – Иви внесла существенные изменения в структуру тела Эллы, – говорит Андерсон, и мне становится интересно, кто же его собеседник. – Возможно, что-то в ее новой физической оболочке препятствует быстрому распространению лекарства.