– Эй, куда ты, черт возьми? – От крика у меня срывается голос. – Обратно в комнату? Встретимся там? Какая-то парочка удивленно оборачивается. Людные тропинки сейчас практически пусты, многие еще лечатся, те же, кто задержался на ярком солнышке, бросают в мою сторону неодобрительные взгляды. Как на чудака. Кто-то шикает: – Оставь человека в покое. Не видишь, страдает. Я закатываю глаза и ору в надежде, что Уорнер недалеко и все слышит: – Эй, ты… засранец! Я знаю, ты ее любишь, так и я тоже, и… Уорнер возникает совсем рядом. Я отступаю на шаг. – Если жизнь тебе дорога, не лезь, – заявляет он. Только я открываю рот, чтобы указать на некую театральность его поведения, как он меня прерывает: – Я говорю это не чтобы произвести эффект или запугать тебя. А ради Эллы – она бы не хотела, чтобы я тебя прибил. Молчу целую секунду. А потом сдвигаю брови. – Ты что, нарываешься? Да, ты точно нарываешься. Взгляд Уорнера становится жестким. В нем блещут громы и молнии. Страшно до жути. – Каждый раз, когда ты заявляешь, что понимаешь хоть толику того, что чувствую я, у меня возникает желание выпустить тебе кишки. Перерубить сонную артерию. Выдрать все позвонки, один за другим. Ты понятия не имеешь, что это такое – ее любить. Тебе даже близко не дано это представить. Так что хватит, прекращай попытки что-то понять. Иногда я искренне ненавижу этого парня. Приходится стиснуть зубы в прямом смысле, дабы не ляпнуть то, что вертится на языке; а вертится вот что: меня так и тянет проломить ему башку. (На долю секунды рисую эту картинку, представляю, каково это, расколоть ему голову как орех. Как ни странно, приятно.) Потом вспоминаю, что придурок нам нужен, а на кону жизнь Джей. Судьба всего мира сейчас на кону. Поэтому прячу свой гнев подальше и делаю еще один заход. – Послушай, – пробую я смягчить тон. – Я знаю, что у вас, ребята, все не как у всех. Знаю, что такую любовь мне не понять. Ну, то есть, черт, я знаю, что ты хотел ей сделать предложение… И должно быть, именно это… – Я и сделал ей предложение. От услышанного я столбенею. Уорнер не шутит. А выражение его лица – почти незаметный тоскливый проблеск в глазах – говорит о том, что для него это больная тема. Нюанс, который я упустил из виду. Источник его страданий. Оглядываюсь, смотрю, у кого рядом тут длинные уши. Ну, конечно. Слишком много новоиспеченных членов фан-клуба Уорнера держатся за сердце. – Идем, – обращаюсь я к нему. – Я веду тебя на обед. Уорнер моргает, удивление на время сменяет гнев. – Я не голоден. – Чушь. – Оглядываю его с головы до ног. Выглядит неплохо – впрочем, он всегда неплохо выглядит, засранец этакий, – но явно голодный. Не тот голод, что человек чувствует обычно, а голод, который достигает уровня, когда его уже не чувствуешь. – Ты несколько дней ничего не ел. И будешь бесполезен в спасательной операции, если грохнешься в обморок раньше, чем доберешься до места. Уорнер смотрит на меня в упор. – Хочешь, чтобы Джей по возвращении ждал ходячий скелет? Она взглянет на тебя и с криком убежит. Вид у тебя кошмарный. Всем этим мускулам нужна пища. – Я тыкаю пальцем в его бицепс. – Так покорми детишек. Уорнер шарахается от меня в сторону и протяжно вздыхает, выказывая раздражение. А я готов улыбнуться. Совсем как в старые, добрые времена. По-моему, сработало. Потому что сейчас он не сопротивляется. Элла Джульетта Андерсон берет меня на встречу с Максом. Иду за ним по извилистым тропкам, прямо в недра штаба. Шаги гулко разносятся по галереям из камня и стали, мерцает свет. Изредка встречающиеся по пути нарочито яркие лампочки отбрасывают застывшие тени причудливой формы. У меня покалывает кожу. Мысли разбегаются. Вспыхнувший в голове яркий образ обмякшего тела Дария провоцирует угрызения совести, вывернувшие мое нутро наизнанку. Борюсь с рвотными позывами, ощущая, как к горлу подступает содержимое моего скудного завтрака. С трудом удается сдержать склизкий комок. Весь лоб и шею усеивают капли пота. Мое тело кричит: надо остановиться. Легкие хотят расправиться, вобрать воздух. Не позволяю себе ничего. Продолжаю движение. Отмахиваюсь от этих образов, стирая мысли о Дарии. Бурление в желудке проходит, зато на коже появляется влажное, липкое ощущение. Должно быть, съела что-то не то. Меня знобит. Моргаю. Моргаю снова и вижу будто наяву, как в горле Дария булькает кровь. Тошнота возвращается с пугающей силой. Жадно втягиваю в себя воздух, пальцы дрожат, готовые вцепиться в живот. Каким-то образом сдерживаюсь. Стараюсь не закрывать глаза, таращу их так, что больно. Сердце начинает бешено колотиться. Отчаянно пытаюсь взять контроль над зашкаливающими мыслями, кожа покрывается мурашками. Сжимаю кулаки. Не помогает. Все бесполезно. Все бесполезно. Бесполезно, думаю я… бесполезно бесполезно бесполезно Начинаю по пути считать лампочки. Считаю пальцы. Считаю, сколько раз вдохнула и выдохнула. Считаю количество шагов. Я помню, что Дарий еще жив. Его перетащили, по идее, чтобы подлатать и вернуть на прежнее место работы. Андерсон явно не возражал против его дальнейшего существования. Я поняла: это был тест. Андерсон проверял меня, хотел убедиться, что я повинуюсь ему и только ему. Собираясь с духом, вдыхаю полной грудью. Фокусируюсь на удаляющейся фигуре Андерсона. По необъяснимым причинам его вид действует на меня успокаивающе. Со своего выгодного для наблюдения места не могу не восхищаться тем, как он двигается. Сложен превосходно – широкие плечи, узкая талия, сильные ноги, мускулистый… Больше всего меня поражает то, как он себя несет. Походка размашистая, уверенная. Идет гордо, со спокойной, непринужденной деловитостью. Я смотрю на него, и внутри зарождается знакомое ощущение. Оно начинается в желудке, поднимает еле заметный жар, а тот посылает резкий электрический разряд прямо в сердце. Я не сопротивляюсь. Есть в нем что-то такое. Что-то в чертах лица. В осанке. Неосознанно подвигаюсь к нему ближе, разглядываю его даже слишком пристально. Замечаю, что он не носит украшений, не носит даже часов. На правой руке между большим и указательным пальцами – побледневший шрам. Сами руки грубые, с мозолями. Темные волосы прихватывает седина, однако заметна она лишь вблизи. Его глаза – сине-зеленого цвета, словно бирюзовое море на мелководье. Необычные. Аквамариновые. У Андерсона длинные темные ресницы и морщинки в уголках глаз. Пухлые губы с изгибом. Легкая небритость намекает на ту его ипостась, которую я тщетно пытаюсь вообразить. Он начинает мне нравиться. Я начинаю ему доверять. Вдруг он останавливается. Мы у стальной двери, рядом с которой кнопочная панель и биометрический сканер. Он подносит запястье ко рту. – Да. – Молчание. – Я у двери. Чувствую вибрацию своего запястья. Удивившись, опускаю взгляд на синий мигающий сквозь кожу огонечек, там, где пульс. Меня вызывают. Странно. Андерсон стоит рядом, и я считала, что только у него есть на это полномочия. – Сэр? – обращаюсь я к нему. Он оборачивается, приподнимая брови, словно спрашивая: «Что?» И внутри меня распускается нечто похожее на счастье. Не очень-то разумно делать далеко идущие выводы, основываясь на таких мелочах, однако его движения, как и лицо, кажутся теперь мягче. Ясно, что он тоже стал мне доверять. Я поднимаю руку, чтобы показать ему сообщение. Андерсон хмурится. Делает шаг навстречу, берет в руки мою поблескивающую кисть. Подушечками пальцев надавливает на кожу, аккуратно выгибая запястье; его глаза, пока он изучает приказ явиться, превращаются в две щелочки. Я неестественно замираю. Он раздраженно фыркает, и по моей коже пробегает ветерок от его дыхания. Меня пронзает чувственный разряд.