— И лекаря пусть все же позовут, больному нужно какое-то питье против воспаления и после потери крови, — добавила я. Весень посмотрел на меня волком, но снова ничего не сказал, просто встал и пошел прочь от толпы. Мне показалось, что он стал еще худее и еще бледнее, чем был. Ратко и Лель хотели пойти за ним, но, повинуясь инстинкту, я преградила им путь. — Лучше помогите перенести больного в дом. Я его догоню. Не знаю, почему они меня послушались, но вслед за целителем побежала я одна — как раз вовремя, чтобы заметить его фигуру, скрывшуюся за дверью одной из дворовых построек. И это была вовсе не маленькая будочка с вырезанным окошком наверху (вполне объяснимое укрытие после пережитых волнений). Но что ему делать в сарае? Я осторожно заглянула внутрь. Волшебник стоял посредине небольшого помещения и дышал так тяжело и прерывисто, будто пытался и не мог набрать достаточно воздуха в легкие. Взгляд его был прикован к хищному лезвию косы, оставленной здесь до лета вместе с остальными инструментами. — Не смей! — приказала я, заходя в сарай. — Ты не понимаешь, я мог лишить его руки! — Весень все еще задыхался. — Он и так ее почти лишился… — Мне пришлось приложить усилие, чтобы смягчить тон. — Имей в виду, если ты сделаешь хоть одно неверное движение, я позову Олега. — Напугала! — А разве нет? «Ты ведь больше всего на свете боишься, что кто-нибудь узнает, что ты не так спокоен, не так хладнокровен и не так искусен, как хочешь казаться», — могла бы сказать я. Но это бы вконец разрушило мою пошатнувшуюся легенду. — Тоже мне страдалец неприкаянный, — фыркнула я вместо этого. — Давай без глупостей, выматывайся отсюдова. А то люди подумают, что мы инвентарь воруем. — Если только на тебя, замарашка, — огрызнулся Весень и вылетел из сарая. Но все лучше, чем то отчаяние, в котором он находился минутой ранее. Удовлетворенная, я пошла следом за целителем. — Будешь много выступать, скажу, что мы здесь целовались! — крикнула я вдогонку. То-то Лель и Ратко поёрничают. На дворе уже почти никого не было, только несколько мужиков собирали лопатами розовый снег. Трое юных волшебников стояли кружком и что-то с жаром обсуждали. Хотя тут и гадать не надо что. Вернее, кого. Когда я подошла, неразлучная троица резко умолкла. — А я-то думаю, чего у меня уши горят. Ладно, не смущайтесь, можете и дальше обсуждать. До сих пор мое присутствие вам не мешало. — Дяденьки волшебники! Дяденьки волшебники! — прервал мое поддразнивание выскочивший из какой-то подворотни чумазый мальчонка. Ребенок вцепился в полы куртки Весеня не хуже давешнего аптекаря. — У моей сеструхи младенчик помирает! Парни разом посерьезнели. — Веди, — скомандовал Весень. Я лишь успела ужаснуться: неужели он еще и младенцев лечит? Может, лучше послать за лекарем? Тут же недалеко совсем! Неразлучная троица тем временем устремилась за маленьким проводником. Мне ничего не оставалось, как только последовать за ними. Ни секунды покоя с этими волшебниками! Улица, на которую вывел нас мальчонка, выглядела тускло и уныло по сравнению с остальным городом. Северяне любят яркие цвета, они белят стены, а ставни расписывают всевозможными узорами: синими, красными и желтыми. Здесь же дома имели какой-то серовато-коричневый оттенок, краска с окон облупилась и свисала лохмотьями. Даже сугробы по сторонам дороги казались не совсем чистыми, на многих валялись какие-то тряпки и щепки. Постреленок бежал впереди и при этом успевал оборачиваться, чтобы проследить, не отстаем ли мы, а также сообщить все необходимые, по его мнению, подробности. — У сеструхи дочка мелкая. Не ест, не спит. А горячая вся, как печка. Лекарь приходил, да только толку с него… Вас велел позвать. Иди, говорит, в дом на Калиновой. Я — туда. Говорят — нету. В городе где-то ходит. Уж я расспрашивал-расспрашивал. Насилу нашел. А тут еще крики. Здорово вы ему руку взад приделали! Не отвалится, нет? — Не взад, а на место, — серьезно буркнул Весень. — Не отвалится. Надеюсь… Я же задумалась. Уж не тот ли противный мужик, который переругивался с аптекарем через калитку, посоветовал обратиться к Весеню? Так ли уж он терпеть не может волшебников, как все считают? Над этим стоило поразмыслить. Домик, куда привел нас бойкий малец, выглядел ветхим, под стать округе. Но на тот момент дивиться подозрительной ветхости строений времени не было. — Ты иди, мы здесь подождем, — сказал Лель целителю. — Все равно вчетвером не поместимся. — Ага, — поддержал Ратко, — только девчонку с собой возьми, нам так спокойнее будет. — Себе оставь, — беззлобно огрызнулся Весень, но, когда я шмыгнула вслед за ним в дом, возражать не стал. На пороге нас встретил молодой мужчина с осунувшимся от тревоги лицом. — Так проходите, — пресек он все наши попытки снять в сенях обувь. — Лекарь наказал вас звать, и как можно быстрее. В голосе хозяина слышались сомнения, и, честно говоря, я их разделяла. — Зачем? — Видимо, молодой волшебник тоже. — Сказал, что наша дочка слабенькая и сама с такой хворью не справится. — С лавки поднялась женщина с ребенком на руках, глаза были заплаканные, в синей обводке от бессонной ночи. Мог ли лекарь доверить неопытному подростку неизлечимо больного ребенка? Я с беспокойством покосилась на бледного целителя: он и без того с трудом справлялся со своими эмоциями, а это может стать и вовсе не подъемной ношей. Но пока я придумывала, как вмешаться и разрешить ситуацию, Весень, закусив губу, взял из рук матери младенца, развернул пеленки и чуткими длинными пальцами ощупал тельце. Даже мне было понятно, что у девочки сильный жар. — Я возьму ее с собой, — внезапно сказал волшебник. Женщина всплеснула руками и что-то запричитала сквозь слезы, мужчина крепче сжал пальцы на ее плечах и уже собрался что-то возразить… — Завтра утром придете и заберете, — сухо отрезал Весень. Я отметила, что он не уточнил — живую ли, здоровую ли. Ох, мальчик-мальчик, не много ли на себя берешь? — Ну же, решайтесь! — поторопил родителей больной малютки Весень. — Зачем за мной посылали? Женщина выхватила у целителя дочку и прижала к себе, как драгоценность, но муж властно разжал ее руки и передал ребенка обратно. Надо было видеть лица парней, когда мы вышли из дома со свертком, в котором был младенец. Я бы пошутила, что Весень взял работу на дом, но не была уверена, что здесь, на Севере, поймут мою шутку. — Это что? — поднял соломенные брови Лель. — Кажется, кто-то стал кормящим отцом, — рассмеялся Ратко. И тут юмор не поняла уже я. Наверно, по моему лицу это было заметно, потому что богатырь с гордостью похлопал целителя по костлявому плечу и объяснил: — Он со своими пациентами делится жизненной силой, потому такой бледный и тощий. — Вот теперь точно в трактир! — не терпящим возражений тоном заявил Лель. — Тебе надо восстановить силы, а нам выпить и успокоиться. Перелом на Ольховой улице подождет до завтра — никуда не убежит. Глава 9 КРАСНЫЕ БУСЫ — Это бедный район? — решила задать я вопрос, хотя никаких признаков бедности у жителей не заметила, но уж больно неухоженной выглядела часть города, где мы незапланированно посетили уже два двора. Троица переглянулась. — В городе, конечно, есть бедняки, — ответил за всех Ратко, — но на целую слободку их не наберется. — Тогда почему эта улица выглядит так, будто здесь была чума? Весень три раза плюнул через плечо и гневно посмотрел на меня, чтобы больше не каркала. Ратко пожал плечами. — Ну давай спросим, — кивнул он на мужичка, пытавшегося вернуть в петли покосившийся ставень. Богатырь подошел к трудяге, подхватил ставень одной рукой снизу, второй сбоку и с первой попытки поставил на место. — Спасибо, подсобил, добрый человек! — Да не за что, — расплылся в дружелюбной улыбке Ратко. — Ты лучше скажи, что такое с вашей улицей стало? Что за беда? — Да леший его знает! — Горожанин, совсем как Весень минуту назад, три раза сплюнул через плечо и сделал какой-то охранный знак. — Сыпется все, будто сглазил кто-то. Я этот ставень уже третий раз поправляю. Краска на крыльце облезать стала, а красили летом. Плетень вот вдруг покосился. Оно, конечно, может, краску мне на базаре негодную продали и на плетень снегу навалило. Да только если бы у одного меня такое происходило, а то вся улица, почитай, разваливается. Ей-богу, старостиха с соседнего проулка порчу навела. — А почему она? — Да ходит тут, бродит, языком мелет. А баба-то злая, и глаз у нее недобрый. Я пожала плечами. Если бы от каждой злой бабы начинали разваливаться дома, скоро бы ни города, ни деревеньки на земле не осталось. Доброта в число и моих-то достоинств никогда не входила.