— Ты не заслужил. Не заслужил. Не заслужил. Почему он не заткнется? Почему? Насчет опозданий. Эээ… да. Во-первых, Северо-Стрелец запихнули так близко к полярному кругу, что будильник звонит если не в темноте, то в сумерках. Во-вторых, мы живем в типичном российском постапокалипсисе: электричества нет каждые четыре месяца, а отопительная система ломается с первыми же заморозками. Вылезать из-под одеяла не хочется вдвойне. Поэтому я на ощупь нахожу сотовый, нажимаю «отложить» и тут же засыпаю, хотя в сотовом будильники у меня идут через пять минут. 7:25 Будильник, каждый… 7:30 Будильник, каждый… 7:35 Будильник, каждый… 7:40 Будильник, каждый… 7:45 Будильник, каждый… 7:50 Будильник, каждый… 7:55 Будильник, каждый… 8:00 Будильник, каждый… Если откладываешь один будильник, а потом другой и третий, то они копятся, как снежный вал, и ВЕРЕЩАТ. В критический момент нейрончики догадываются, что проще встать, чем заткнуть этот пиликающий оркестр, и вываливают ноги на пол. Голова не поднимается, глаза не открываются, и пальцы до синяков оббивают углы. Холод собачий. Батареи еле греют, ибо снова прорвало теплотрассу. Зубы ломит от студеной воды, одежда чуть не в инее. В холодильнике мышь повесилась, и тараканы тоже повесились, потому что батя в командировке, а вечером лень обуяла идти в магаз. И вот голодный, сонный, окоченелый ты плетешься в гимназию. А я же не ботан и не бегу на учебу сломя голову. Зимой мне нравится трескать лёд в лужах, весной — давить шишки на набережной (они так кла-ассно хрустят), и в любое время года — гладить собак, которых встречаются по пути. Ну, вы поняли: Артур Александрович — хронический опоздун. Сегодня объединились три факта: будило не зазвонило, зубная паста не выдавливалась, а мужик у гимназии принёс документы Веронике Игоревне и встретил такое яростное сопротивление охраны, что я вызвался помочь. К чему я это. Сегодня хотя бы нашелся весомый повод. Вероника Игоревна танком идет по оценкам: налево и направо летят параши, пятеры, трюнделя. «Четверки» отсутствуют, и это настораживает. Не хотелось бы, чтобы у Вероники Игоревны снова начались проблемы. У нее получаются действительно интересные уроки, когда она пребывает в хорошем настроении и не устраивает на занятиях Донбас. — Все? — с издевкой говорит Вероника Игоревна. — Никого не забыла? Два десятка двоек, восемь троек, четыре пятерки — вот ЭТО реальная оценка ваших знаний. Кто-то хочет поспорить? Может, кто-то считает, что заслужил… «четверку»? Класс угрюмо молчит в ответ. Нет, иногда Вероника Игоревна «четверки» ставит, но так неохотно, что ей об этом напомнили. Впрочем, цифра на окне вряд ли изменит ситуацию к лучшему. — Вероника Игоревна! — сердито отвечает Олеся. — Да не мы ее нари… Раздается звонок. Вероника Игоревна слабо машет рукой, чтобы мы расходились. Скребут о линолеум стулья, множатся голоса, взвизгивают молнии на рюкзаках. — В столову? — спрашивает Валентин. Я мотаю головой. — Попозже догоню. — Хочешь, пожду? — Не-а. — Прости? Я закатываю глаза. — Говорю, не надо! Купите мне две булы с сосисами. — Сам как була с сосисой. — Ха-ха. Какая оригинальная шутка. — Шута. — Валентин лыбится, пока не замечает мой скепсис. — Дела необычайной важности? — И чрезвычайной секретности. — Я достаю толстый, формата А4, пакет документов. Сверху чернеет адрес Вероники Игоревны, а пониже расположилось название фирмы «Башня» с соответствующим логотипом: средневековой дурындой из необработанных камней. — Какой-то мужик просил передать у гимназии. — Сын мой, он там с семи утра стоял. — И че никто не помог ему? — хмурюсь я. Валентин театрально задумывается. — Не хотели, не видели смысла, наши родители учили нас не разговаривать с незнакомцами. — Твой дедушка — особенно. Валентин открывает рот, но понимает, что попал впросак. К нам подходят Олеся и Коваль. Олеся пробегает своими пухлыми пальчиками по руке Валентина и тянет его к выходу. Коваль вставляет наушники. — Смотри-ка, подловил. — Валентин хмыкает. — Ладно, мне было откровенно влом. И мужичок был мерзотный. Коваль двигает тазом вперёд-назад, будто, кхм, сношается с Олесей. — Можно узнать, чем ты занимаешься? — со вздохом спрашивает она. Коваль невозмутимо отвечает «трахаюс-с» и продолжает двигать тазом. — Давай ты найдёшь для этого собственную девушку, — предлагает Валентин и тянет Олесю к себе, подальше от Коваля. Коваль стонет и с обиженным видом включает громче музыку в ушах. — Мобыть, и найду. — В столовой попробуй. Путь к сердцу женщины лежит через кофе. — Моя твоя не слышать. Я еще улыбаюсь шуточной ссоре, но внутри разливается жалость — к невезучему мужику и к Веронике Игоревне, которой никто не передал документы. — Блин, я не понимаю этого. Ходить в церковь — можем. Петь на старославянском — можем. Носить кресты, вешать иконы, давать милостыню, жертвовать на приюты бездомных, подбирать замерзших котят — да, можем! Но едва нас просит о помощи человек, мы чешем мимо. Логика, ау? Олеся зевает. Коваль с непонимающим видом вынимает один наушник. — Ну, начал архиерействовать. — Валентин тычет меня кулаком в плечо, но чересчур сильно, будто не прощается добродушным жестом, а злится. — Две булы с сосисами. Отправлю посылой. «Три Ко» уходят. Я тру место удара, закидываю в рюкзак тетрадку и направляюсь к Веронике Игоревне. Она опёрлась виском на руку и смотрит в окно — на кладбище, засыпанное снегом. Рыжие волосы засалились и неряшливо, прядями закрывают глаза. Вся Вероника Игоревна выглядит неряшливо — как и мятая юбка, как белая рубашка с закатанными рукавами, рубашка с желтизной на воротнике, рубашка, которую давно не стирали и не гладили. Я ловлю себя на мысли, что с этой соскальзывающей в немолодость красотой, с тенями снов в углах черных глаз, с огнем волос мама Дианы кажется продолжением кабинета — как если бы его инопланетное пламя сошло со стен и приняло облик человека. — Вероника Игоревна? Молчание в ответ. Черные глаза странно подрагивают, будто сознание вышло по делам, но прикрыло дверь не до конца — оставило щелочку и одним ухом подслушивает реальность. — Вам просили передать. — Я боязливо протягиваю документы. — Что? — Вероника Игоревна моргает и оглядывается. — Не поняла? Я вежливо улыбаюсь и еще на пару миллиметров приближаю к ее лицу бумажный пакет. Да, мне приятно помочь Веронике Игоревне. Все-таки учиться у нее интересно.