— Девочки! — обиделась уязвленная Славская. — Эта писклявая со шрамом для тебя теперь девочка? — Не ворчи. Сама понимаешь, от них денег больше. — И что мне с того? Я не вижу этих денег, Ося! — в сердцах высказалась Арина и припомнила: — За месяц одно платье у фарцовщика купила. — А что ты хотела? Я не могу держать выручку в отеле. Каждую субботу я отправляю бабки в Москву. Закончим гастроли, и ты получишь свою долю. Там импортных шмоток больше. — Дело не только в деньгах. Меня раздражает, когда самозванка поет вместо меня. — Певица перешла на простительный тон. — Ося, ты можешь без нее обойтись? Используй фонограмму, да что угодно, только выгони эту уродину. — Это сложнее, чем ты думаешь, Тоня. — Не называй меня Тоней! — подпрыгнула в кресле певица и хлопнула рукой по столу. — Я — Арина Славская! — В Краснодаре тоже Славская, — огрызнулся Мосягин и покинул гримерку. Самородов бросил цветы и поспешил скрыться. Он узнал тайну Мосягина, а автограф пусть лучше поставит та, кто действительно поет на популярном диске. — Завтра едем в Краснодар, — сообщил он Васькову. 20 Негласная дублерша Арины Славской выступала в Краснодаре в ДК железнодорожников. Самородов и Васьков начали дежурить у Дома культуры за полтора часа до первого концерта. Васьков бродил перед служебным входом и бесцеремонно заглядывал в лицо всем молоденьким женщинам. Антон надеялся, что узнает Сану издалека. Когда он увидел стройную брюнетку в голубых расклешенных джинсах, удлиненном жакете такого же цвета и белой блузке с острым воротничком, его сердце учащенно забилось. Длинная челка на правую сторону и темные очки усилили его подозрение. Девушка шла к служебному входу, но заприметив Васькова, свернула к главному, куда тянулись группы зрителей. Антон устремился за ней. Сана слышала торопливые шаги и взволнованное дыхание и узнала его обладателя. Это учащенное дыхание врезалось ей в память с тех самых пор, когда впервые оставило влажный след на ее груди и шее. Сейчас она могла ускорить шаг, затеряться в толпе или попросить помощи служащих, но не стала ничего предпринимать. Будь, что будет! Прошел год, как она сбежала из Барнаула с украденными деньгами, и если первые месяцы она пыталась выкинуть из головы прежнюю жизнь, то сейчас ловила себя на мысли, что часто думает об Антоне. Кроме боли предательства он подарил ей незабываемые дни абсолютного счастья. Она боялась признаться, что по-прежнему любит его, и подсознательно хотела, чтобы Антон узнал о ее успехе, а может, и разыскал ее. — Стой! — Цепкая рука схватила Сану за плечо. Она обернулась, медленно подняла лицо и откинула челку. Любой человек в таком случае устремлял взгляд на открывшийся шрам, но Антон продолжал смотреть ей в глаза. И она сняла очки. Минута прошла в томительном молчании, пока не прибежал Васьков. — Попалась, крыса! — Васьков сжал ее предплечье, тряхнул девушку и потребовал: — Где наши деньги, сучка? — Не здесь! — отстранил его Самородов. Сана продолжала смотреть в глаза Антону, словно никого другого рядом не было. Тот смутился и попросил: — Пойдем в машину, Уголек. Она подчинилась. Ее усадили на заднее сиденье рядом с Васьковым, Антон сел за руль и завел двигатель. Пока ехали за город Сана призналась, что денег у нее нет, ее ограбили, поэтому она вынуждена работать. Васьков не верил: — Гонишь! Ты все потратила на себя, сучка. Шмотки фирменные, цацки золотые, остальное на сберкнижке, так? — Нет у меня сберкнижек. — Уясни, крыса. Хоть ты и страшила, но я могу дополнить картину, — запугивал Васьков. — Нос свернуть, зубы выбить или коленку размозжить. Хромоту никакой челкой не закроешь. Лучше верни деньги, тварь! — У меня есть немного. Мне платят за концерты. — Закончились твои концерты! Пока не вернешь наше бабло, не отпустим. Ведь так, Антоха? — воззвал к главному Васьков. Самородов молчал, в его душе боролись противоречивые чувства: желание наказать воровку и преклонение перед ее талантом. Вновь увидев ее, обменявшись взглядами, он признался себе в очевидном — он желал найти ее не только из-за денег. Они выехали за город, свернули на проселочную дорогу и остановились около уходящих вдаль рядов виноградников. Антон вышел, грубо выдернул Сану из машины и приказал напарнику: — Витек, жди в тачке. Я с ней сам поговорю. Он потащил девушку за собой между виноградных рядов, резко остановился, но продолжал удерживать ее. — Отпусти, синяк будет, — отдернула руку Сана. Он посмотрел на след от своей руки на ее белой коже и неожиданно ляпнул: — Рядом море, а ты незагорелая. — Когда? Руки еще более-менее, видел бы ты меня… — девушка осеклась. Антон пожирал глазами похорошевшую Сану. Ее фигура наполнилась женственностью, движения приобрели кошачью мягкость, а к рубцу на лице он давно привык. Сана смутилась, отщипнула виноградинку, положила в рот. — Еще кислый, — сказала она. Он взял ее руку, поцеловал в раскрытую ладонь и прошептал: — А ты сладенькая. Теплая волна возбуждения пробежала по ее телу. За долгое время разлуки к ней никто не прикасался губами, и сейчас, хотя она отгоняла эту мысль, ей хотелось, чтобы ласки продолжились. Рука Антона легла ей на талию. — Нет! — отрезала девушка. Она вырвалась из объятий, метнулась влево-вправо, но виноградные лозы, растянутые на проволоках, преграждали путь в обе стороны. Сана обернулась, бежать назад глупо, там злой Васьков. Солнце уже закатилось за возвышенность, вечерний воздух стремительно свежел, а нагретая земля отдавала тепло. Антон стоял перед ней, ласкал теплым взглядом и ждал. — Концерт начался, а я тут, — застенчиво улыбнулась Сана и почему-то добавила: — с тобой. Он обхватил руками ее лицо, приблизил к себе и поцеловал в губы. Ей было хорошо, но она опять попыталась отбиться, что-то бормотала про прежнюю обиду и причиненную боль. Он порывисто шептал «прости» и не отступал. Их объятия походили на борьбу, но чем настойчивее действовали его руки, тем стремительнее борьба перерождалась в страсть. В какой-то момент она поняла, что пуговиц на блузке становится меньше, надо спасать дорогой костюм. Она расслабилась и подчинилась. Снятая одежда послужила им постелью. Уже потом, надевая белье, она спросила: — И что теперь? Денег я не могу вернуть. Антон следил, как исчезает под тонкой тканью стройное незагорелое тело, стремясь напоследок коснуться бархатной кожи в самых нежных местах. — Подслушал вашего администратора Мосягина, — признался он. — Шустрый тип, проделывает такие махинации — позавидуешь! Если его общипать, он шум поднимать не будет. — Предлагаешь, как в Барнауле, подделать голоса? Но Мосягин знает мои возможности и первой заподозрит, — усомнилась Сана. — Нужно подстраховаться. Насколько я врубился, успех его проекта — сумма двух составляющих: твоего голоса и раскрученного имени Арины Славской. Ни то, ни другое не принадлежит певице. Кстати, почему Мосягин называл ее Тоней? — По паспорту она Антонина Курочкина. — Кайф! На этом и сыграем. Дублерша, которая выступает с тобой, похожа на нее? — В целом, да, только она дура. — Так это замечательно! — Антон поднялся. Он еще не был одет, крепко прижал девушку к голой груди и подмигнул: — Ну что, вспомним старое? Сана уперлась ладошками в его грудь, но быстро обмякла и легла щекой ему на плечо. — Допустим, я согласна. Что потребуется от меня? — Для начала, узнать, где Мосягин хранит деньги, как переправляет их в Москву? — Тогда одевайся и вези меня обратно, — отпрянула девушка. — Ему наверняка уже сообщили, что я не явилась к началу. Надо успеть хотя бы ко второму концерту. Они вернулись к машине. Хмурый Васьков, выкуривший несколько сигарет, заметил мятую испачканную одежду на смущенной парочке, отсутствие верхних пуговиц на блузке девушки и недоверчиво покосился на Самородова: — Я не въехал, она призналась, где наши деньги? — Деньги будут, — заверил Антон и обнял Сану за плечи. — Уголек теперь с нами, как раньше. Нас ждет крупное дело.