* * * Что до Пети Безносова, у него всего лишь зазвонил кнопочный бабушкофон. Черным на сером вспыхнуло имя: «Павел Ш.» Отец Шерги перезванивает? Ночью? Петя глядел на экран, пока не умолк пятый звонок, нажал на кнопку, неловко поднес допотопный аппарат к уху: — Э… Павел Николаевич? — Пал Николаич, мсье Безнософф, — незнакомый голос сделал ударение на последнее «о», — не перезвонят-с. Но ежли вы, барин, удумаете чего прознать о покойном батюшке и его liaisons dangereuses[48], воспользуйтесь рецептом из «Дракулы»: надоть ровно в полночь перелезть через низкую ограду кладбища. — Ничего не понял, — сказал Петя. — Молодежь, — удручился голос, — шуток не понимаем. Отказываемся узнавать аллюзии без пальто! Короче, Петр, ждем вас в двенадцать нуль-нуль перед «двенашкой». Будут ваши друзья-однополчане и я, который, ха-ха, все вам объяснит. Откашлявшись, голос прибавил: — Вам привет от Кирилла Владимировича. Он и не рад, что впутал вас в эту историю. Но я за вас поручился. До связи. * * * Теперь их стало пятеро. Андрей, переступая с ноги на ногу (незнакомец вручил ему меховые тапочки без задников, в них было теплее, но не слишком), сумрачно наблюдал за одноклассниками. Сначала, явно не сговариваясь, с двух сторон подошли Лиза и Анька, растрепанные красавицы; одарили друг друга страшными взглядами, тихо буркнули: «Шерга, привет», «Hello, Бобер» — и застыли на непочтительном расстоянии. Потом явился Безнос со знаменитым кнопочным телефоном в руке. Незнакомец, мужик среднего роста в длинном плаще, наблюдал за сбором отстраненно, иногда разминая затекшую шею и превращаясь в такие секунды в китайского болванчика. Из-за солнечных очков мужик походил на насекомое. На черной рэперской шапочке была вышита белым буква; сперва Андрею казалось, что это М, потом — что W, затем он понял, что М и W возникают попеременно, как картинки на стереооткрытке, меняющей угол наклона и освещения. — Экипаж подлодки «Комсомолец Мордора» прибыл! — оповестил мужик подростков. — Нуте-с, вперед, прошу… — Куда вперед? — заголосила Анька. — Вы кто? Чё за фокусы? Может, вы маньяк! Тед Банди какой-нибудь… — Что за галактический суд? — спросила Лиза тихо, стараясь не глядеть на Андрея. — Что значит «привет от отца»? — крикнул Петя. Остальные посмотрели на него очень внимательно. Мужик развел руками. — Боитесь? Кого? Четыре крепких тинейджера не дадут отпор стареющему мне? Да один Лубоцкий стоит десятерых. Хотя скажут, что вас было четверо. А вы, госпожа пишущая машинка, не злитесь, кудасай[49]. — Аня зло скривилась. — Марки принесли? Сейчас все будет: и суд, и отец, и белка, и свисток. Прошу в кабинет литературы, там поговорим. У меня для вас презабавнейшее известие. Дверь открыта, сторож спит, заходите. Молодым везде у нас дорога. Как сказано у классика: вам — везде!.. Пока четверка, озираясь и кучкуясь, шагала по темным школьным коридорам, мужик продолжал сыпать явными цитатами, по большей части невесть откуда. В кабинете литры их ждал сюрприз: на одной из парт уже заливалась стеариновыми слезами толстая свеча. Сурово взирали со стен портреты классиков. Вокруг парты были расставлены стулья. Расселись. Первой бухнулась на стул Анька, подле присел Петя. За Петей — Лиза. Андрей шагнул было к ней, но, поймав взгляд Шерги, опустился рядом с ней. Между ним и Лизой занял последний стул мужик, не снявши ни шапочки, ни очков; впрочем, по пути мужик расстегнул плащ, под которым бугрилась серая толстовка. — Ну, господа юнкера? Вопросы есть? — Вы кто? — повторила Анька. — Агент Купер, — сказал мужик. Взялся за лацкан плаща и прошептал: — Дайана, Дайана! Я веду прямой репортаж из Красного Вигвама, вижу танцующего карлика!.. М-да. Ладно, шутки в сторону и, как грится, к барьеру. Зовите меня Билибин. — Как художника? — спросил Петя. — Который… — косой взгляд на Андрея — …ну, лубки к былинам рисовал? — Былибин! — прыснула Аня. — Все-таки вы, барин, бестолочь, — изрек мужик. — Билибин есть персонаж книги, которую вы должны были уже и одолеть согласно, как тут говорят, школьной программе. Би-ли-бин. Не билирубин и не баян «Рубин». Прошу не путать. — Да, но кто вы такой и откуда всех нас знаете? — Это к Лизе вернулся боевой настрой. — Да кто ж вас не знает! Тоже мне, парадокс Банаха — Тарского. Просто я специалист по шагам в сторону. Потому как, чтобы понять, что происходит, надо сделать шаг в сторону. Ну, вот песня про меня есть. У-у-у!.. — вдруг немузыкально завыл он, и это было бы смешно, если б не было так сюрреалистично. — Я редкоземелен, как ли-итий! У-у-у! Я не сопротивляюсь ходу собы-ытий!.. А еще, — сообщил он, поправляя очки, — я тайный узбек. И бессмысленно делать вид, что ты кто-то друго-о-ой… Что, БГ никто не слушает? — спросил он резко, всматриваясь в недоуменные лица. — М-молодежь… Океюшки. Давайте так. Вы все пришли сюда, желая что-то узнать. Слишком много загадок. Вы зашли в тупик, каждый в свой. Лиза вон надеется только на волшебный блокнот, обнуляющий миры… и возлюбленных. Не краснейте, Лиза, это вам не голышом в пене «Адам и Ева» по чужим квартирам скакать… Петр надеется на тайные знаки покойного отца. Да, нам вечно чудится, что Там знают больше, чем Здесь. Неясно только, как вы умудрились забыть о том альбоме с марками… Андрей, у вас, дзаннэн-ни[50], драма личного свойства. И вы в ней так увязли, что и про оккаметрон небось запамятовали? Анна, вы так боитесь, что у вас раздвоение личности, что вытеснили Эрику в подсознание. Еще у вас семейные траблы, мать-отец, прыщи-свищи, Офелия, о нимфа, курага-мамалыга… Клад под дубом. Подземные эсэсовцы. Полиция — картофельное пюре. Взрыв водокачки. Месть сектантов за Трофима, прости господи, Ираклионского. Ребята, вы вот правда думаете, что я вам сейчас возьму и все это популярно объясню? Все молчали, потому что так и думали. Первой встрепенулась Лиза: — А бред про гуманоидов… Это вы так шутите? Якобы меня вызвали в космический суд обвинять человечество… — Кому не хочется обвинить человечество? — поморщился Билибин. — Кто даст гарантию, что правды нет и выше? — И насчет отца, — сказал Петя. Билибин пожал плечами. — Господин Билибин, вы… дурак. И шутки у вас дурацкие. — Марки, — сказала Аня. — Зачем вам марки? — Она швырнула на парту несчастный альбом. — Там зашифрованное послание, — сказал Билибин. — Ваша маман, конечно, нашла что красть… Ну, Петр, рискнете? А то я у вас уже и дурак… Петя открыл альбом. Доберман и бабочка Earias clorana на месте, первые буквы слов исправно складываются в DEAR FRIEND. В следующем ряду: красная марка Federation of South Arabia, гашеная советская «Выдающийся русский писатель Г. И. УСПЕНСКИЙ», американский тринадцатицентовик COLORADO, голубой кораблик перед маяком под словом Kuwait, мексиканская марка с неприятным мужчиной по имени Окампо, советская с каким-то Фучиком… — Эф… У, то есть ю… Си… Кей… — сказал Петя и обиженно замолчал. Будто надеясь на что-то, продолжил: — Оу… Эф… Эф… Все вздохнули. — And начинанья of great pitch and moment, — сказал Билибин торжественно, — with this regard сворачивают ход and lose the name of action…[51] Сочувствую. — Но зачем отцу… — Чего сразу «отцу»? Не возводите на покойного напраслину. — Но тогда кто?.. — Петя был в отчаянии. Билибин развел руками: — Звиняйте, барин. Чего не вем, того не вем. Я ведь не сам, я токмо по наущению… — Хватит! Это был Андрей. Невзирая на смешной больничный вид, он был не смешон: расправленные плечи, пар из ноздрей, гиперболоид взгляда сверлит неприступные крепости билибинских очков… — Хватит так хватит, — согласился Билибин. — Слушайте, дети, и запоминайте. Вы пришли сюда в надежде на ответы. Разделяя чаяния, вынужден огорчить. Не то чтобы я не знал ответов. Некоторых, — подчеркнул он, — ответов. Но вам они ни к чему. Хуже того: timeo Danaos et dona ferentes[52]. Вам довелось набрести на дырку в декорации, вы в нее заглянули, увидели за кулисами нечто. Только по эту сторону никто не считает себя актером, все уверены, что живут взаправду, — живут, не играют. Какова цена их объяснениям? И если кто-то скажет: «Я все объясню», — защищайтесь от сирен берушами… — И очками — от мигалок, — сказала Лиза, после «хватит» Андрея осмелевшая вконец. — Совершенно верно. — Билибин кивнул. — Иначе рискуете заплутать в лабиринтах ложных бинарностей. Добро и Зло как абсолютные, туды их в качель, категории. Ночной — Дневной Дозор. Сектанты против черных археологов. Коньки и Горбунки. Прыщи и свищи. Противоположность единств, единство противоположностей! Да, мир — сложная штука, в нем полно всего, и это все как-то соотносится. Скажем, Осип Алексеевич Баздеев уверен, что дело в сознательных реинкарнациях. Если задуматься, это ерунда: такие реинкарнации — удел исключительно высших бодхисаттв. Но ход мысли-то верный! Еще одного персонажа убедили: во всем-де виновата Волна. И тут есть доля истины, но другой. О вашем, Андрей, оккаметроне фон Карлсона и не говорю. А уж многоглазый улей жизни, Годзилла, дракон на стенке, кажущиеся мертвецы, дурные бесконечности… — Старушки в кроссовках, — подсказала Аня. — Это кое-кто увлекся сериалом Falling Water, — странно объяснил Билибин. — Хорошо, что не «Утопией». Как в анекдоте: скажи спасибо, сынок, что ты не похож на Микки-Мауса! Кстати, о сериалах: кто смотрел «Евангелион»? Андрей и Лиза подняли руки и обменялись робкими взглядами. «Евангелион» они смотрели, понятно, вместе. Лизе страшно понравилось, Андрею — наоборот. — Это такое аниме, — пояснил Билибин для Пети и Ани. — В нем много чего происходит, но всякий раз один тайный уровень оказывается придатком следующего. А на верхушке пирамиды сидит человек, для которого перерождение Вселенной — лишь побочный эффект от воскрешения жены. В таком вот аксепте. Я что хочу сказать. На ваши вопросы нет одного ответа — мы не в «ЧГК» играем. Ответов много. Смотря какой пласт реальности брать, а они в динамике. И взаимодействуют… Граф был прав, хоть и Лев. Убеждаясь в совершенной недоступности причин, мы вместо них ищем законы. Понимаете? Причины непостижимы. Для их постигновения надо быть Богом. Мы — не он. Не стоит и любопытствовать… — Что это за законы? — спросил Андрей с интонацией злого следователя. — Они просты. Сколько бы уровней и заговоров мы перед собой ни видели, в мире есть две силы. Сила Дэ и сила Тэ. И я не про инь-янь-хрень — забудьте ложные дихотомии. Силы всего две. Одна предлагает стать сверхчеловеком. Другая, наоборот, требует остаться людьми. И любой наш выбор всегда сводится к выбору между силой Тэ и силой Дэ… — Дэ — как Дао? — спросила Аня. — Приятно иметь дело с умными людьми! А Тэ как Тао, — Билибин ухмыльнулся. — Не зацикливайтесь на названиях. Человеки и сверхчеловеки — вот главное! Одна сила делает тебя демиургом. Вторая твердит: ты не лучше других. Стать или остаться, that is the question![53] — Вы сами-то выбрали? — спросила Лиза саркастически, в тон Билибину. Тот сцепил пальцы и положил на них подбородок. — Я сам-то выбрал. Но что именно — не скажу, хотя догадаться легко. Беда в том, что мой выбор не дает мне права разглашать… мой выбор. Даже эксперимент накладывает ограничения на наблюдателя… — Так мы все у вас морские свинки, — едко заметила Аня. А Андрей спросил: — Что за эксперимент? — В том и дело, — ответил Билибин как-то даже грустно, — что это все не эксперимент. И никто не наблюдатель. И тем не менее… — Вы сами себе противоречите, — бросила Лиза. — Я, как Платон Каратаев, да. Непротиворечивы стройные теории. Но они ничегошеньки не объясняют… Revenons à nos moutons[54]. Вы четверо — и другие ребята из вашего класса — действительно попали под Волну с большой буквы «вэ». Но Волна, как совы, не то, чем кажется. Волна ставит вас перед выбором. Каждый из вас сделает выбор, от которого, так получается, зависит очень многое. Почему — не спрашивайте. Что и когда — тоже лучше не. И вы не одни такие — речь, как сказал бы граф, о равнодействующей миллиардов воль, — но вы в силу обстоятельств и своей природы вольны выбрать большее. — Это вы нам сейчас повесть Стругацких пересказываете, — сказала Лиза. — «За миллиард лет до конца света», да? А от выбора одного человека, — она метнула ненавидящий взгляд в Андрея, — ни фига не зависит. Ни-фи-га. Билибин кивнул.