В Боснии же подавлять враждебные Австрии элементы помогала только исключительная строгость. Так, за вооруженные нападения на наших солдат в начале сентября в городе Фоча был расстрелян 71 человек, а 19 октября в населенном пункте Долня-Тузла военно-полевой суд приговорил к смертной казни через повешение 18 человек. В этой связи характерным является также то, что убившие австрийского престолонаследника террористы Принцип, Габрилович и Грабеч не могли быть оставлены для отбывания своего наказания в центральной тюрьме города Зеница. Ведь под следствием за подозрительные происки и без того находился один караульный инспектор тюрьмы, а также тюремный православный сербский духовник. В Богемии и Моравии из-за несостоявшегося успеха русских войск под Лембергом среди определенных слоев населения наступило некоторое отрезвление. Тем не менее в начале октября там явно рассчитывали на вторжение на их территорию «славянских братьев». Уже 17 сентября целая депутация от местных жителей, разумеется без всякого на то права, отправила русскому царю прошение о поддержке чехословацких устремлений на самостоятельность и высказала пожелание, чтобы сияние царской короны дома Романовых озарило своим светом корону двуединого чехословацкого королевства! После отката назад русского «парового катка» эти мечты, конечно, улетучились, но во время его продвижения вперед отчетливо проявились довольно опасные симптомы — прибытие на медицинский осмотр призывников с траурными значками, явное нежелание маршевых частей отправляться на фронт, распространение листовок, большей частью русского происхождения и представлявших собой так называемые прокламации Ренненкампфа, воззваний царя и великого князя Николая Николаевича к славянам, беспорядки среди населения, вызванные выдвижением третьего маршевого батальона 28-го пехотного полка из Праги, а также 59-го и 60-го батальонов ландштурма из города Писек. В противовес все более мрачным докладам военного командования в Праге о царивших среди населения настроениях, пражский штатгальтер[163] не придавал значения этим «единичным» случаям. Он так и заявил депутату рейхсрата Масарику, который пожелал ознакомиться с проявлениями враждебности и волнений среди чешского населения, о чем в основном писали евреи в своих анонимных доносах и свидетельствовало преднамеренное вздувание ими цен. Такое отношение к положению дел пражского штатгальтера должно было заставить руководство страны задуматься. Однако этого не произошло. Отвечавший перед монархией за эти вопросы князь фон Тун[164] даже не обратил внимания на то, что депутат Масарик вскоре отправил свою жену в Лондон и сопровождал ее в поездке аж до Роттердама, представлявшего в то время настоящее осиное шпионское гнездо, открыто работавшее на Антанту. Такому удивляться не приходилось, ведь еще раньше князь передал сведения о России в руки злейшему врагу монархии доктору Прайсу, о чем и доложил 3 августа 1914 года министру внутренних дел! За границей же чехи вообще занимали явно враждебную позицию в отношении Австро-Венгрии. Тем не менее вначале наша цензура ограничивалась просмотром лишь тех писем, которые посылались из нейтральных стран подозрительным адресатам или отправлялись туда с этих адресов, но потом мы убедились, что во враждебные страны соответствующие сведения могли доставлять и не внушавшие подозрения отправители чешской национальности. И не только. Поэтому в начале октября была установлена цензура всей заграничной корреспонденции, и картина полностью прояснилась — оставалось только удивляться изобилию оскорблений в адрес Франца-Иосифа, призывов к государственной измене и сообщений явно абсурдного характера, содержавшихся в письмах, посылавшихся чехами из-за границы, главным образом из Америки. В ответ чехи, жившие в Австрии, в своей корреспонденции, конечно, не могли себе позволить рисовать мрачные картины, характеризующие внутреннее положение страны, однако это не означало отсутствие у них таких мыслей. В частности, в письме некоего Венцеля Орта, посланном из Швейцарии в адрес уже упоминавшегося ранее Клофача, еще в начале сентября 1914 года сообщалось, что чехи в Швейцарии вынашивают планы возвращения в подходящий момент в Богемию с оружием в руках. Подобная очевидная связь депутата рейхсрата с известным анархистом, занимавшимся контрабандой сахаром, Ортом[165] наконец-то дала возможность получить долгожданный ордер на проведение обыска в жилище Клофача, в котором были обнаружены доказательства его разветвленных связей с Россией, Сербией и Болгарией. Среди прочего сыщики обнаружили и письмо некоего Александра Мазека, написанное в августе 1913 года, из которого стало ясно, что Клофач шпионил против монархии в пользу России. Тем не менее пражский дивизионный трибунал ландвера ограничился лишь возбуждением длительного расследования, которое не сдвинулось с мертвой точки в течение полутора лет. Настроения, царившие в стране, естественно, отражались на войсках — в критические моменты целые чешские воинские части прекращали сопротивление, а в плен попадало подозрительно большое число абсолютно здоровых чешских солдат. Конечно, противники использовали такие настроения и подчеркнуто хорошим обращением с чешскими военнопленными побуждали к сдаче в плен других солдат. Более того, русские формировали даже чешские национальные дружины, так называемые «гуситские легионы», что не могло не отразиться на увеличении числа перебежчиков. В этой связи примечательным являлось и то, что неблагоприятные сведения с театра военных действий часто были известны чешским кругам в Праге на четыре дня раньше их официального объявления. В общем, о действительном настроении части чешского населения нельзя было судить по эпизодическим демонстрациям лояльности по отношению к Австро-Венгрии. В районах боевых действий в Моравии и Силезии, конечно, действовали законы военного времени. Тем не менее здесь с приближением русских особенно решительно проявлялись антигосударственные настроения, за что военнополевые суды вынесли 22 обвинительных приговора, в том числе пять человек были приговорены к смертной казни. Кроме того, до конца 1914 года к суду было привлечено еще 38 человек. Потеря в условиях изоляции большей части Галиции не только лишила монархию важного источника продовольствия, но привела к тому, что страну наводнили беженцы. Необходимость их размещения, а также решения вопросов, связанных с интернированными лицами, да к тому же быстро растущее количество пленных, создали для органов военного надзора немало серьезных забот — потребовалось строительство целых барачных городов, чтобы навести порядок и ликвидировать возникший хаос. При этом беженцев необходимо было держать под особо усиленным наблюдением, ведь среди них могли оказаться русские посланцы для осуществления шпионажа или для связи с военнопленными, а также агентами. Требовалось, как говорится, отделить зерна от плевел. Однако без ошибок не обошлось, и нам приходилось проверять, насколько на самом деле подозрения во враждебной деятельности соответствуют действительности. Невиновных и несправедливо интернированных, конечно, отпускали. Точно так же поступали и со многими людьми, подозреваемыми в шпионаже. Таких на территории империи до конца года было выявлено от восьмисот до девятисот человек. Что же касается шпионов, арестованных на театре военных действий и там же подвергнутых наказаниям, то сейчас установить их число невозможно. Гражданскими же и военно-полевыми судами внутри страны было вынесено 97 приговоров, а поскольку обстановка требовала при доказанной вине строгих наказаний, то нет ничего удивительного в том, что три четверти из них закончились вынесением смертных приговоров. Благодаря анонимному сообщению в конце ноября 1914 года была раскрыта злостная шпионская афера, в которой оказался замешан советник земельного правительства доктор Эдуард Рамбусек в Зальцбурге, живший, по всей вероятности, на российские деньги в неслыханной роскоши вместе со своей подругой, выдававшей себя сначала за русскую, затем за француженку, а в конечном счете за венгерку. Однако Рамбусек каким-то непостижимым образом не только уцелел, но и на протяжении всей войны оставался на своем посту, присвоив в общей сложности шесть миллионов крон, предназначавшихся для закупки продовольствия. Лишь его бесславный конец, когда он покончил жизнь самоубийством, и откровения доктора Эдуарда Бене, которого Рамбусек считал главным источником получаемой им информации, напомнили об этой печальной афере, которую в принципе можно было предотвратить. Чем дольше тянулась война, тем шире должна была раскрывать свои глаза контрразведка. Однако открытая граница с Италией и Швейцарией была рассмотрена как удобные ворота для просачивания сведений во враждебные нам страны лишь в конце года. Тогда по согласованию с баварским военным министерством были введены паспорта и установлено патрулирование моторными лодками Боденского озера. Но стала процветать контрабандная циркуляция писем, и мы встали перед необходимостью проверять даже газетные объявления, так как внешне совершенно безобидное их содержание могло иметь секретное значение. Возможность передачи противнику сведений о группировке наших войск скрывалась также в ответах на многочисленные запросы о без вести пропавших. Поэтому в целях сохранения военной тайны начальником телеграфной связи с началом войны было введено кодированное обозначение воинских частей, которое применялось во всей корреспонденции и телеграфных переговорах. Но сохранение тайны при тесном соприкосновении с противником было возможно только при частой смене этих странных для посторонних обозначений. В объявлениях же, публиковавшихся родственниками без вести пропавших лиц, указывалась не только войсковая часть, в которой служил разыскиваемый человек, но и номер ее полевой почты. Таким образом, даже из одного номера газеты по напечатанным в ней номерам полевой почты часто можно было выяснить состав нескольких дивизий, что невероятно облегчало работу шпионов. Со вступлением 12 ноября в войну Турции страны Центральной Европы наконец-то заимели реального союзника, и наш военный атташе в Константинополе получил указание позаботиться о налаживании совместной работы с начальником разведывательного управления турецкого Генерального штаба майором Зейфибеем. Однако турки взяли за образец пример Германии во время Марнского сражения[166], так что предоставление ими нам соответствующей информации оставляло желать лучшего. Тогда наше разведуправление решило использовать прокламацию о «священной войне». С согласия турецкого посла в Вене наши летчики и агенты стали распространять соответствующие воззвания среди мусульман русской армии и пытаться воздействовать на их легко возбуждаемую фантазию ракетами и другими пиротехническими средствами. Мы справедливо считали, что мусульман в российской армии не могли не привлекать изображения в небе зеленых знамен с полумесяцем и звездой. И эта пропаганда, которой специально занимался ротмистр фон Вальцель, принесла некоторый успех. Однако из-за постоянной нехватки у турок вооружения и боеприпасов для нас и немцев они вскоре превратились в предмет особой заботы. К тому же Румыния закрыла свою территорию для военных перевозок, а с оставлением Сербии рассыпались и надежды на возможность переброски Константинополю необходимых материалов через Болгарию. Подготовка к сражениям на Карпатах. Анализ и оценка писем военнопленных. Озабоченность Италией. Удавшаяся военная хитрость. Трудности контрразведки в Венгрии. Радиоразведка против русских В начале января 1915 года на русском направлении театра военных действий отмечалось заметное снижение интенсивности боев. Такое обстоятельство наше разведывательное управление не могло не использовать, и это время было наполнено оживленной деятельностью его сотрудников. Прежде всего, необходимо было навести элементарный порядок в работе агентурной сети, выросшей к тому времени до тысячи человек. Наплыв желающих работать в качестве агентов, как у нас, так и у наших разведывательных пунктов, оказался достаточно большим. Среди таких добровольцев отмечалось немало солдат. Не было недостатка и в женщинах. Конечно, среди этих людей встречалось много мошенников и людей, просто непригодных к такого рода работе. Попадались и уволенные или признанные негодными в одном месте и пытавшиеся устроиться в другом. Успешно преодолеть такую ситуацию помогли созданное при разведуправлении центральное бюро, своевременное оповещение всех разведывательных пунктов, выдворение неблагонадежных элементов, ограничение их местопребывания или интернирование. В результате до конца 1916 года мы избавились от 88 непригодных агентов и 62 аферистов. В целях пресечения деятельности вражеских шпионов при переходе границ была введена обязательная проверка паспортов, а вскоре последовали и другие ограничения в вопросах пассажирского сообщения. В частности, гражданским лицам, следовавшим по железным дорогам Северного театра военных действий, вменялось иметь при себе документы, удостоверяющие личность. На важнейших железнодорожных линиях, обеспечивавших пассажиропоток с западного направления, таких как Букс[167]—Вена, и на ее продолжении через Будапешт в румынский Предал, была организована служба железнодорожного контроля. Эта служба только до конца года проконтролировала более 2300 поездов, перевезших около 400 000 пассажиров, из коих около 300 человек было задержано. Конечно, вначале подобные мероприятия вызвали много жалоб. Подозрительные же элементы попадались в расставленные сети лишь в первые дни после этого нововведения — они быстро сумели обеспечить себя «подлинными» документами, что, в общем-то, является в порядке вещей. Организационная структура русской армии в вопросах резервных дивизий, ополчения и запасных формирований заставила нас поломать голову, и, чтобы прояснить ситуацию, мы ввели практику систематического допроса пленных в лагерях. Одновременно при содействии Союза освобождения Украины[168] стало проводиться сосредоточение всех военнопленных из числа украинцев в лагере, располагавшемся в Верхней Австрии, возле города Фрайштадт. Однако при этом вскрылись такие совершенно недопустимые вещи, что уже в середине года это привело к прекращению сотрудничества с этим союзом, всяческие отношения с которым еще раньше прервало и наше министерство иностранных дел. Что касается нашей диверсионной деятельности, то в последнее время мы пытались развернуть ее в русском тылу, в Карпатах. Однако из-за ареста наших агентов на румынской территории подрыв шедшей на Черновцы железной дороги у населенного пункта Новоселица[169] не удался. К счастью, их освобождение удалось купить за 300 крон. После этого мы решили применить усовершенствованный способ разрушения путей сообщений русской армии при помощи аппаратов, приводивших к сходу с рельс поездов. И надо сказать, что этот метод себя очень оправдал. Диверсии следовали одна за другой — в Брест-Литовске взлетел на воздух склад боеприпасов, а возле города Рени на Дунае была подорвана баржа с боеприпасами для Сербии. Особое внимание нами было обращено на срыв подвоза военных материалов, в которых в то время в царской России ощущался серьезный недостаток. Их контрабандной доставке из Швеции противодействовал полковник Штрауб, выявлявший и сообщавший шведским властям о тех транспортах, провоз которых через шведскую территорию был воспрещен. Другим, более важным путем подвоза военных материалов в Россию являлся Архангельск, где ледоколы держали фарватер в гавани открытым аж до начала января. Там накапливались большие запасы, с вывозом которых узкоколейная железная дорога не справлялась. Поэтому русские спешили заменить ее на нормальную колею и построить второй путь с широкой колеей к Белому морю. Тогда полковнику Штраубу было поручено организовать диверсии на этой железной дороге и на ледоколах. Однако все усилия в этом вопросе закончились безрезультатно. Не удалась также попытка организовать ведение агентурной разведки в отношении России с территории Ирана. Для этой цели в апреле 1915 года в Тегеран в качестве военного атташе был послан подполковник Генерального штаба Вольфганг Геллер. Вместе с послом Австро-Венгрии в этой стране графом Лаготетти он встретил у персов такой горячий прием, что немецкий посол принц Рейсс на основании такого настроя высказал надежду на возможность привлечения Персии к войне против России. Однако все персидские вооруженные силы, кроме реорганизованной шведскими офицерами жандармерии, состояли всего из одной казачьей бригады под командованием русских офицеров. Тогда Геллер при помощи сбежавших из Туркестана пленных попытался организовать массовый побег остальных содержавшихся там 40 000 австрийских военнопленных. К сожалению, все его титанические усилия ни к чему не привели. Более того, во время охоты вместе с другими представителями дипломатического корпуса он оказался окруженным казаками и уведен ими в плен. После такого печального инцидента пост австро-венгерского военного атташе в Иране так и остался незанятым. Что же касается германского военного атташе ротмистра графа Каница, то вынашиваемые им планы поднять банды против России тоже потерпели неудачу, что, по всей вероятности, и повлекло за собой его гибель в феврале 1916 года. В противовес «Памятной книге солдата о германских зверствах» А.С. Резанова[170] на основе реальных фактов мы выпустили книжку о русских изуверствах и подготовили 50 000 экземпляров воззваний, с помощью которых 22 января, в годовщину гапоновских событий в Петербурге[171], рассчитывали поколебать волю русских солдат к продолжению войны. Эти петиции выпускались от имени Русской народной организации в Женеве и в русские окопы доставлялись агентами. На тех же участках, где позиции были расположены близко, воззвания переправлялись при помощи детских воздушных шаров. Распространение среди солдат этих воззваний вызвало большое возмущение в русской ставке, расценившей это как «низкий маневр». Как бы то ни было, данный прием принес определенный успех и зарекомендовал себя как действенное оружие, так как предлагаемая в листовках премия в размере семи рублей каждому перебежчику или сдавшемуся в плен с винтовкой в руках не могла не вызвать желаемого отклика. Русские солдаты вскоре прослышали о столь щедром предложении и стали перебегать на наши позиции, держа в одной руке винтовку, а в другой воззвание и требуя обещанные семь рублей. При этом они не переставали жаловаться на то, что все их денежное содержание составляло не больше шести рублей![172] Руководивший организацией этого вида пропаганды ротмистр фон Вальцель проявлял поистине чудеса изобретательности. Для доставки в стан противника листовок он не только стал позднее использовать шары, накачанные теплым воздухом и обладавшие большой подъемной силой, но и пускать воззвания по рекам, вкладывая их в пустые бутылки и другую подобную посуду. Были использованы даже льдины, на которых яркими красками писались броские лозунги. Помимо этих мероприятий предметом наших забот неожиданно стали две женщины, задержанные передовыми постами у Ченстоховы и переданные нам германским криминальным чиновником в городе Новы-Сонч. В то время русские подошли уже довольно близко к этому населенному пункту, и у нас, естественно, дел было по горло. Поэтому эти две женщины стали для нас неприятной обузой. Их допрос постоянно прерывался, и они переходили от одного дознавателя к другому, а потом столь прекрасный груз пришлось взять с собой в Тешен[173]. Обе женщины, а одна в особенности, старались изо всех сил применить свои женские чары в отношении допрашивавших их офицеров, хорошо маскируя обстоятельства, при которых они были арестованы. В общем, нам так и не удалось прояснить, столкнулись ли мы с фактом связи с противником одного из офицеров разведывательной службы, выплывшим наружу в связи с арестом женщин, или же это был искусный шахматный ход неприятельской контрразведки, предпринятый с целью скомпрометировать нашего очень способного и энергичного офицера. Обаяние этих женщин, по-видимому, оказало определенное влияние на отдельных работников тешенского суда, так как дознавателями были допущены ошибки, затруднившие выяснение дела. В то время высшее командование было озабочено снятием осады с Перемышля, так как запасы продовольствия в крепости подходили к концу. Между тем наиболее короткий путь туда шел через Карпаты, а противник сосредотачивал на этом фронте значительные силы. Об этом говорили сведения, получаемые как от разведывательного пункта 4-й армии, так и донесения одного офицера легиона, которого штаб 1-й армии отправил к русским. Все свидетельствовало о том, что в ближайшее время они намеревались нанести сильный удар по слабо занятому нашими войсками карпатскому фронту. В связи с этим немцы согласились выделить один корпус, который с частью армейской группы генерала от кавалерии Пфланцера должен был составить германскую Южную армию. Нашему же Верховному командованию пришлось решиться на привлечение на карпатский фронт части сил недавно пополненного балканского фронта, что следовало скрыть от сербов. В результате наша разведывательная служба оказалась перед лицом практически неразрешимых задач. Ведь реки Дрина, Сава и Дунай представляли собой тщательно охраняемое сербами препятствие, а проникновение к ним агентов из Албании было делом чрезвычайно трудным. К тому же наш хороший источник информации в Салониках оказался в значительной степени парализованным из-за поведения греков, которые выдавали сербам обнаруженных агентов. Мало помогла в этом вопросе даже замена премьер-министра Венизелоса[174] после его напрасных попыток предоставить Антанте оба греческих острова Лемнос и Лесбос в качестве операционной базы против Турции и присоединения Греции к нашим противникам на симпатизирующего нам Гунариса[175]. Что же касается болгарской границы, то здесь сербы организовали очень сильную охрану. К тому же вскоре выяснилось, что некоторые шпионы, находившиеся в Болгарии и поставлявшие нам сведения, торговали информацией на все стороны. Радовало только то, что, несмотря на все искушения, Болгария не перешла на сторону Антанты и даже предложила организовать разведку против России, на что мы, естественно, охотно согласились. Однако против Сербии она пока действовать была совсем не склонна. Таким образом, с этой стороны облегчения в борьбе с сербами нам ожидать не приходилось. Тогда же над Балканами нависла угроза высадки 100 000 англичан и французов в Дарданеллах, о чем еще в начале года доносил агент морской разведывательной службы из Марселя. Считалась также возможной высадка русского десанта в Варне или Бургасе. И такой план, как позже подтвердил уже упоминавшийся русский генерал от инфантерии Данилов, тогда действительно существовал. Поэтому наши консулы в Дедеагаче[176] и Бургасе[177] с напряженным вниманием следили за всеми разворачивавшимися в этом регионе событиями. В наших поисках дополнительных возможностей в борьбе против Сербии неожиданно обнаружился великолепный помощник — центральное справочное бюро Красного Креста. Благодаря инициативе подполковника Теодора Примавези и его офицеров этот орган был усовершенствован в соответствии с требованиями быстро растущего объема корреспонденции военнопленных. Так, если до 18 января 1915 года цензуре был подвергнут один миллион писем, то к концу года такое же их число приходилось уже на одну неделю. Поэтому еще в середине года в этом учреждении было занято 572 человека, из них 470 цензоров. При этом начальник русской группы майор резерва Эмиль Еллинек и начальник сербской группы Антон фон Вукелич при поддержке обер-лейтенанта Карла Шнайдера быстро пришли к выводу, что в результате систематической обработки такой корреспонденции можно получать весьма ценный материал военного характера. Причем особенно охотно пользовались почтой для военнопленных по линии Красного Креста перебежчики, поступившие на службу к противнику. Таким путем они старались установить связь со своими родственниками. Помимо сбора материала для привлечения перебежчиков к судебной ответственности после войны, их письма давали цензурной группе возможность при помощи безобидных открыток, на которых подделывались подписи родственников, обойти цензуру противника и убедить получателей в том, что отправитель находится в полной безопасности. А когда они убеждались в том, что их письма доходят до адресата, то теряли осторожность и начинали быть более откровенными. В результате таким путем были получены сведения о составе и дислокации частей сербской армии. Другим предметом заботы командования, намеревавшегося все поставить на карту в Карпатах, была позиция Италии, которая в своей политике все более отворачивалась от своих бывших союзников. Итальянские правительственные газеты все меньше скрывали свою враждебность по отношению к Австро-Венгрии и охотно размещали на своих полосах статьи, посвященные «неосвобожденным братьям» Южного Тироля. При этом особо бурную деятельность развил ирредентистский социалистический депутат рейхсрата от Триента доктор Чезаре Баттисти, у которого с началом войны из-за различных махинаций и долга в 160 000 крон земля начала гореть под ногами. Баттисти буквально заваливал газеты «Мессаджеро» и «Стампа» своими статьями, пропитанными ирредентистским ядом. «Чтобы появилась возможность справиться с разносчиком чумы в центре Европы, Австрия должна быть уничтожена», — заявлял он под восторженные крики и бурные овации своих сторонников. Предпринятые по этому поводу шаги с нашей стороны по дипломатической линии вызвали в середине октября у итальянского министра иностранных дел маркиза ди Сан-Джулиано, который лично против этого мошенника и должника ничего не имел, лишь опасение в том, что чересчур резкое вмешательство итальянского правительства может создать вокруг него ореол мученика, страдающего за справедливое дело. Между тем успехи Баттисти на журналистском поприще способствовали активизации других ирредентистов, в результате чего прокуратура Триента была все же вынуждена возбудить против двадцати трех из них предварительное следствие. Для защиты от пагубного влияния подобных статей на здоровое большинство населения, а именно на патриотически настроенную его часть, ввоз итальянских газет в Австрию был запрещен. Но их начали доставлять контрабандным путем. Только в одном Триесте до конца 1914 года оказались задержанными тридцать девять таких контрабандистов. Осужденный за государственную измену бургомистр Триеста, отзывавшийся на кличку Острый Конец (!) и являвшийся фанатичным ирредентистом, писал в своем дневнике, что его доверенным лицом каждую ночь на пограничной станции Ала сбрасывался с поезда мешок с газетами «Коррьере делла сера» («Вечерний курьер»). Этот мешок немедленно прятался в вырытой в земле яме, откуда затем другое доверенное лицо при помощи железнодорожных служащих доставляло его в Триест, где газеты распространялись с такой высокой степенью искусства, что полиция об этом даже не догадывалась. Другие газеты попадали в страну под видом оберточной бумаги для тропических фруктов, цветов и прочих товаров. Итальянское правительство весьма терпимо отнеслось к образованию в Италии «Эмиграционной комиссии Трентино[178]», которая привлекала наших дезертиров для направления их в так называемый легион «неосвобожденных». К тому же все отчетливее стало проявляться то обстоятельство, что новый начальник итальянского Генерального штаба граф Кадорна[179] все более открыто начал становиться на сторону Франции. В этой связи весьма характерным являлось одно из его высказываний: «Для регенерации нации нам непременно нужна война. Однако она может вестись только против Австро-Венгрии, поскольку только такая война способна объединить нацию!» Совершенно ясно, что Италия пока не ввязалась в войну лишь по той причине, что момент казался ей недостаточно выгодным для легкого достижения успеха. К тому же ее армия еще не оправилась после ливийского военного похода[180], а ее оснащение не было завершено. Благодаря же нейтралитету это отставание энергично наверстывалось, на что итальянцы уже выделили один миллиард лир. Не случайно еще в начале 1915 года все донесения сходились на том, что в феврале или марте Италия достигнет полной боевой готовности. И в тот момент, когда предполагались затяжные кровопролитные бои в Карпатах, это не могло нас не беспокоить. Мы, естественно, усилили разведку в отношении Италии. Были возвращены назад два офицера, длительное время служившие в «Эвиденцбюро» в итальянской группе, причем гауптман Зоберниг ее возглавил. Он быстро развернул работу против Италии, а заодно и Румынии. Другой же гауптман, барон фон Сильватичи, стал начальником агентурной группы. К тому времени уже великолепно работал главный разведывательный пункт в Инсбруке, возглавлявшийся гауптманом Эрихом Родлером, а разведпункт в Граце получил обратно своего проверенного временем начальника гауптмана Николауса фон Афана. Однако нашу просьбу прикомандировать одного офицера к консульству в Болонье, являвшейся важным железнодорожным узлом при возможном развертывании итальянских войск, министерство иностранных дел, к сожалению, отклонило. Но уже в феврале оно согласилось направить гауптмана Готтхарда Шульгофа в Лозанну в качестве вице-консула, перед которым была поставлена задача по установлению особого наблюдения за французской Швейцарией. Сама же Швейцария решила придерживаться строгого нейтралитета и могла решиться на вступление в войну только при условии его нарушения. Однако предугадать, пойдет ли в решающий момент разрыв между народами немецкой и французской Швейцарии дальше или нет, когда разлом прошел через всю Европу, было невозможно. Хорошо содействовали разведывательной службе консулы в Венеции, Неаполе и Милане. Надо заметить, что произошедшее 13 января 1915 года сильное землетрясение в средней части Италии сыграло нам на руку, так как на некоторое время охладило воинственный пыл итальянцев. Между тем решения союзного командования начали приобретать вполне осязаемые формы, и 15 января мы с полковником фон Хранилович-Шветассин и немецкими офицерами разведки гауптманом Гюнтером Францем из штаба Верховного командования «Восток», а также гауптманом Грато из армейской группы фон Войрша смогли наметить мероприятия по маскировке переброски германского корпуса в Карпаты. По моему предложению в середине января один немецкий батальон отправился в Банат[181] (Южную Венгрию), чтобы ввести сербов в заблуждение и скрыть прибытие более крупных германских сил. Конечно, переброска батальона должна была осуществляться так, чтобы привлечь к себе максимальное внимание противника. Такое позволяло предположить, что шпионы посчитают, будто бы и другие следующие за ним немецкие части последуют в том же направлении. Одновременно военный атташе в Софии должен был распространить сообщение о прибытии квартирьера по вопросам размещения в Банате трех немецких корпусов. И надо сразу отметить, что введение противника в заблуждение полностью удалось, о чем свидетельствуют архивы сербского Генерального штаба. Даже в конце февраля сербы были твердо убеждены, что в Банате находится по меньшей мере один немецкий корпус. В результате в Карпаты от сербской границы во второй половине января смогли незаметно отойти пять германских дивизий, а в начале февраля, когда распространение сыпного тифа сделало сербскую армию непригодной к осуществлению наступательных действий, еще две дивизии. А вот мероприятия по ограничению права почтовой и телеграфной переписки, которые были призваны способствовать маскировке этих передвижений, немецким войскам помогли не так, как хотелось бы. В отношении же железнодорожных инстанций необходимое молчание соблюсти вообще не представлялось возможным. Поэтому в целях предосторожности им тоже пришлось передавать фальшивые сведения. Между тем для Главного командования раскрытие тайны оказалось не таким уж нежелательным. Ведь заметив переброску немецких войск, русские были вынуждены тоже в срочном порядке направить в Карпаты один корпус из 10-й армии, что значительно облегчило планировавшийся разгром этой армии в мазурском сражении[182]. Тем временем на Карпатах в Северо-Восточной Венгрии русские благодаря проживавшим там дружественно расположенным к ним русинам чувствовали себя как дома. К тому же всюду проходимые и покрытые большими лесами горы благоприятствовали перемещению шпионов, а имевшихся в тех районах сил для надежного перекрытия всех тропок явно не хватало. Действию русских шпионов содействовали и патриархальные отношения, царившие в немногих более-менее крупных населенных пунктах. В важном центре Унгвар[183] положение об обязательной регистрации прибывших не действовало, а городской голова со своими шестью полицейскими имел так много другой работы, что заниматься шпионами просто не мог. В общем, это был настоящий шпионский рай. Перелома в такой ситуации удалось добиться только тогда, когда армейское Верховное командование во время тяжелых боев с русским «паровым катком» перебросило в этот район органы контрразведки. В результате уже вскоре один за другим последовали аресты. В частности, был задержан человек, выдававший себя за фельдфебеля. По пуговице, являвшейся опознавательным знаком русских агентов, его удалось разоблачить.