Вот как накликал: на следующий день заходит профессор-ортопед и говорит: – Коллега, хочу посоветоваться с вами. У нашего больного, которому первому поставили аппарат и первому разрешили пользоваться костылями, появились признаки периостита[67] в месте вхождения спиц в кость: жалуется на болезненность при пальпации[68], кожа вокруг покраснела, появился жар. Мы пошли смотреть на мастерового, который пострадал при взрыве парового котла. У него была высокая температура, он постоянно облизывал сухим языком запекшиеся губы и просил пить. В месте ввода спиц кожа была красной и опухшей, при надавливании в этом месте больной ощущал резкую боль. Ожог практически зажил, рана была ушита, а по дренажу ничего не отделялось. Мы решили удалить спицы. Там, где спица входила в кость, хром, видимо, при трении о костную ткань при наступании на ногу, осыпался и на стали появилась ржавчина. Скорее всего, это и было причиной периостита. Я предложил назначить мой сульфаниламид внутрь, так как печень и почки у этого сравнительно молодого мужчины были в порядке, и понаблюдать за эффектом, а в качестве противовоспалительного и обезболивающего дать ацетилсалицилку (все равно ничего лучшего не было). Принесли и то и другое. Я растворил четверть грамма СЦ в теплой водой и, на глазах больного, отлил себе четверть стакана и выпил. Естественно, ничего со мной не случилось. Назначил СЦ по четверти грамма трижды в сутки, потом можно увеличить разовую дозу до полуграмма. После этого остаток выпил больной, ацетилсалицилку в порошке я назначил по полграмма после еды. В принципе, дозы препаратов небольшие, посмотрим переносимость. Доктора слегка удивились назначению в граммах, на французский манер, но я им запудрил мозги тем, что, мол, мы, химики, считаем по метрической системе, а аптекарь вам все в золотники переведет. Тут мне вспомнилось, что ПАСК и АСЦК лучше назначать после еды, все же это кислоты, о чем надо предупредить терапевтов. В госпитале сестра обычно обходила палаты с подносиком лекарств за полчаса до приема пищи, раздавая всем «то, что доктор прописал». Каждый больной запивал свои порошки водой из своего стакана на глазах сестры, что исключало саботаж пациентов, часто наблюдающийся и в наше время (мол, отравят еще эти докторишки, выброшу их таблетки в унитаз!). Лечение стало помогать, а то уже предлагали делать разрезы, чистить надкостницу и, в перспективе, ампутировать ногу, так что мужику ногу спасли, а то я уже стал беспокоиться за него. Но что-то надо делать и с другими больными, пока тьфу-тьфу, постучим по дереву, больше ни у кого таких осложнений не было, но нагружать хромированные спицы, видимо, не надо. Из-за отсутствия в этом времени нержавеющей высококачественной стали (что-то я знал про марганец и никель, но сколько, в каких пропорциях использовать их как присадки к стали, из школьной химии не запомнил), выход один – использовать благородные металлы: либо как толстые покрытия стальной спицы, либо попробовать сделать спицы из платины, но они должны быть вдвое толще стальных, чтобы не прогибаться под нагрузкой. Своими соображениями я поделился с профессором, он тоже думал над этим и пришел к выводу, что использовать драгметаллы для спиц слишком дорого, даже в том случае, если они будут использованы много раз. Видимо, надо попробовать с покрытием стальной спицы достаточным слоем платины, тем более что только того участка, который будет соприкасаться с костью и мягкими тканями. В любом случае до широкого применения аппарата еще далеко, пока не будут найдены недорогие прочные и некорродирующие сплавы, всем подряд ставить аппараты не придется. Мы договорились, что работы в этом направлении будут продолжаться, тем более что привилегию надо получить, а результаты – опубликовать. За месяц появились обнадеживающие результаты по русскому «аспирину». Налицо был противовоспалительный и жаропонижающий эффекты. Статья готовилась к публикации, практически вся ацетилсалициловая кислота, так же как и СЦ с ПАСК, были закуплены аптекой Академии через представительство фирмы «Степанов» в Гостином дворе. Я уже планировал, что через две недели мне снимут гипс и я поеду к деду в Москву, но судьба распорядилась иначе. Однажды, решив поспать после обеда, я был разбужен начальником отделения. – Господин Степанов, вам срочная телеграмма. – На лице у начальника отделения были сочувствие и тревога. Чувствуя, что случилось что-то нехорошее, я взял изрядно помятый телеграфный бланк, на котором значилось: «Передайте Александру Павловичу, что Иван Петрович скончался сегодня ночью». Бланк был четырехдневной давности. – Из аптеки принесли, – извиняющимся тоном произнес доктор. – Они поехали сегодня за вашими лекарствами в Гостиный двор, и их спросили, не знают ли они, где вы. Аптекарь ответил, что вы в нашем госпитале, а в представительстве ему объяснили, что получили телеграмму четыре дня назад и сразу отправили посыльного к вам на квартиру. Посыльный вернулся назад и сообщил, что вы там больше не проживаете, тогда его послали в Главный Штаб, где он отдал телеграмму дежурному. Так как там нет фамилии, то дежурный долго искал и нашел полковника с таким же именем и отчеством и обещал ему передать, потому что он, полковник, будет только завтра. Назавтра выяснилось, что это другой человек, а больше Александров Павловичей в Главном Штабе нет (ну да, «свинорылый» уже вычеркнул меня из списков отдела). Дежурный по Штабу позвонил в Гостиный двор, чтобы забрали телеграмму и вот только сейчас вас нашли, причем случайно. От горя я ничего не соображал, пытаясь собрать свои вещи и куда-то идти, начальник повел меня в кабинет, велел сестре принести успокаивающие капли и сказал, что они сейчас снимут гипс, оставшаяся неделя все равно ничего не решает, скорее всего, на месте перелома уже сформировалась костная мозоль, но она непрочная, поэтому нужно будет носить руку на перевязи-косынке, беречь ее от толчков и ударов. Они все понимают, поэтому мне выдадут необходимые документы, но потом, по возвращении, я должен буду обязательно показаться ему еще раз. Я сидел и как-то отрешенно слушал, так, как будто это происходит не со мной, не понимая, что деда больше нет, что умер самый близкий мне человек в этом мире, и теперь я остался с этим недобрым ко мне миром один на один. Никто больше не обнимет меня и не назовет «Сашкой» и «внучком», никто не придет ко мне на помощь в трудную минуту, как было тогда, когда я обгорел и выжил только благодаря усилиям деда. Пока мне снимали гипс, я думал, что вечерним поездом доберусь в Москву только послезавтра ночью, деда уже похоронили, не успел на похороны, и мне останется только поклониться свежей могиле. Успела ли приехать Лиза, или у гроба никого из близких родственников, кто любил деда, не было? Николая и Ивана я такими не считал, конечно, были его деловые партнеры, из Купавны многие приехали, так что проводить деда в последний путь было кому… Гипс сняли, но рука так и осталась согнутой в локте под прямым углом, доктор сказал, что потом она разработается, но надо будет этим заниматься, он потом объяснит, что надо делать. Мне помогли надеть рубашку и мундир, дали бумаги, что я в отпуске по лечению, и должен вернуться в ВМА (написали, что через месяц, но просили приехать пораньше). Руку я устроил на черной косынке-перевязи и в таком виде, поблагодарив всех за помощь и сочувствие, отправился к себе на квартиру, а, дойдя до нее и оставшись один, заплакал, причем совершенно по-детски, как ребенок, потерявшийся в толпе. Потом успокоился, положил в саквояж смену белья, пару сорочек и пистолет, подаренный Софиано, все же приеду ночью, мало ли кому придет в голову напасть. Посмотрев наличность, обнаружил оставшиеся в квартире 200 рублей и в портмоне было около сорока мелкими купюрами и серебром, до Москвы и на гостиницу хватит, а там заеду в банк. Успокоившись, провожаемый сочувственным взглядом хозяйки (ей уже сказали о моем несчастье, когда приходили за мундиром), я поехал на вокзал. Взял билет и, поскольку до поезда оставалось еще много времени, пошел в ресторан. Есть мне не хотелось, но как-то время скоротать надо, поэтому взял рюмку водки и немудреную закуску. В поезде я дремал, как это делал три с половиной месяца назад Агеев, получив «отлуп» от невесты. В Москве я остановился в «Метрополе», принял ванну, с наслаждением оттирал руку от ороговевшей под гипсом кожи. Рука была жалкая, с атрофированными мышцами, но все же слегка сгибалась в локте, то есть анкилоза[69] локтевого сустава не было, плечо я пока старался не задействовать. Утром с помощью коридорного оделся, оставив ему серебряный четвертак за помощь, посетил парикмахера, который подровнял мне усы и бороду, а также подстриг покороче. Сначала я хотел совсем сбрить бороду, но подумал, что деду бы это не понравилось, и оставил ее пока. Доехав до дома на Рогожской, зашел в ворота, которые были нараспашку, и, никем не встреченный, поднялся в свою комнату. Там царил полный кавардак, книги были выброшены из шкафа, ящики стола выпотрошены, как будто происходил обыск, ну прямо как в фильмах про зверства НКВД. Я прошел к кабинету деда и, еще не доходя до него, услышал через неплотно притворенную дверь громко спорящие голоса, показавшиеся мне знакомыми: – Давай вскроем, я знаю нужного человека, он подберет отмычку или сделает ключ, – я узнал голос дяди Николаши. – Ты что, – ответил братец Иван, – белены объелся, здесь же полицейская печать и замок секретный. – Ну и что, не удастся открыть, так этот человек вырежет замок, все заберем из сейфа, вроде и не мы это были, на дворню свалим, – предложил Николаша. – Только надо всех услать из дома. Вот сегодня ночью и вскроем. Я решил тихонько выйти из дома, обернулся и увидел дедова дворецкого. – Ах, Александр Павлович, горе-то какое, – громко запричитал дворецкий, – покинул нас Иван Петрович, царствие ему небесное и земля пухом. Ну вот, не удастся взять «сладкую парочку» с поличным. На шум из комнаты выскочили родственнички. – А, это ты, щенок, под дверью подслушиваешь – заорал Николаша. – Вышвырни его отсюда (это он дворецкому). – Не так-то просто вышвырнуть царского советника и потомственного дворянина, кавалера орденов Империи, – ответил я. – А на каком основании ты здесь хозяйничаешь и грабить собираешься? – Я – наследник, – ответил Николаша, – что хочу, то и делаю. А ты, хоть и чиновник, здесь никто. – Это по какому праву ты наследник, по завещанию, что ли? – не поверил я своим ушам. – Нет никакого завещания, а я сын покойного, имею все права, – подбоченился Николаша, очень довольный, что осадил наглого щенка. – А как же твоя старшая сестра, Елизавета Ивановна? – спросил я. – Вы хоть ей телеграмму дали? – Куда телеграмму? В монастырь, что ли? – рассмеялся Николаша. – Ведь Лизка – монашка, а невестам Христовым деньги не нужны. – Лиза – не монахиня, постриг она не принимала, обет не давала, – огорошил я Никола-шу и Ивана, увидев, как у них лица вытянулись, а у Ивана даже рот открылся, – имеет первоочередное право наследования при отсутствии завещания. А может, есть завещание, так хоть что-то по нему вам отходило, а теперь – ничего не будет. – В печке оно сгорело уже, – подал голос Иван. – Ну и дураки вы, еще и под суд пойдете, – обнадежил я горе-наследничков, и, уже обращаясь к дворецкому: – Вызовите околоточного и скажите, что грабителей поймали. Услышав, что они грабители (а кто же еще), родственнички было бросились на меня, но увидели направленный ствол. – Ну-ка, мордой в пол и быстро, – приказал я. Николаша растянулся на полу, он знал, что я шутить не буду, а вот братец рыпнулся, и пришлось выстрелить так, чтобы пуля у него рядом пролетела, тогда и он растянулся рядом с дядей. В таком виде их и застал околоточный, тот самый, кого дед «прикармливал». Он отдал честь и спросил: – Ваше высокоблагородие, что случилось, почему стреляли? – Да вот, пришлось защищаться от грабителей, договаривались вскрыть сейф и свалить все на слуг. – Так он же – наследник, – околоточный показал на Николашу. – Сейф, конечно, опечатан, следствие идет, так всегда бывает при скоропостижной смерти богатого человека. Но, видать, невтерпеж было. – Никакой он не наследник. Вот, братец мой признался, что завещание было, но они его нашли и сожгли, видно там доля малая им полагалась, а захотелось все хапнуть. Только вот не учел горе-наследничек, что второй экземпляр завещания у душеприказчика хранится, так что этих прошу отправить в тюрьму (не только за попытку грабежа, но и за нападение на государственного чиновника и дворянина, то есть на меня), а вас попрошу проехать со мной к местному нотариусу. Кроме того, даже в отсутствие завещания есть наследница первой очереди – старшая дочь покойного, а ее даже не оповестили телеграммой о смерти отца. Я спросил, посылали ли телеграммы Лизе, услышав, что не посылали, написал текст на немецком и на французском и попросил отправить телеграммы на адрес университетов срочным тарифом в Цюрих и Париж соответственно. Дал дворецкому 30 рублей и приказал отправить человека на телеграф немедленно. Потом вернулся околоточный, и я попросил его проехать со мной к нотариусу. Узнав у дворецкого, что за нотариус вел дела деда, мы поехали к нему в контору. Открыв сейф и найдя там запечатанный сургучом конверт, нотариус сказал, что, действительно, у него хранится второй экземпляр завещания, но он может вскрыть его только в присутствии всех родственников. Околоточный сказал, что часть родственников, возможно, приведут в кандалах, поскольку они задержаны за попытку вскрытия опечатанного сейфа, самовольное вторжение в жилище и распоряжение не принадлежащим им имуществом в отсутствии лица, имеющего право наследования, а также за нападение на государственного чиновника и родственника покойного. Материалы будут направлены в суд, который и примет решение. Итак, завещание существует, но огласят его после приезда Лизы. Дела деда по заводу пока ведет его душеприказчик, такой же как он, купец первой гильдии, старообрядец, после обеда он пожалует к нам в дом и расскажет все по производству. Я попросил дворецкого прибрать в доме, чтобы было не стыдно встретить гостя, а потом пошел на Рогожское кладбище, где мне показали свежую могилу. Дед, что же я теперь буду делать без тебя! Глава 9 ЗАВЕЩАНИЕ Пришел дедов душеприказчик[70], очень набожный купец первой гильдии, тоже, как и дед, рогожский старообрядец. Он долго крестился на икону и бил поклоны, поминая ушедшего Ивана Петровича. Потом, после обильного обеда, он открыл большую книгу, вроде той, что в мое время называли «амбарной», и предоставил мне знакомиться с рядами цифр, периодически показывая счета и накладные. То есть я понял, что дела велись скрупулёзно и ни копейки не пропало. Из этих цифр следовало, что спрос на ТНТ и СЦ растет просто по экспоненте, что являлось хорошей новостью, а плохой новостью было то, что при таких темпах спроса сырья на них осталось на две недели. Купец пояснил, что резервный счет у управляющего почти исчерпан: закупки сырья на действующее производство, выплата жалованья, и, самый главный источник расходов, – строительство новых заводов, где уже были возведены стены цехов под крышу и до начала дождей требовалось их перекрыть – это срочные работы и они требовали привлечения рабочих и закупки материалов, что и было произведено. Работы велись днем и ночью, при свете костров, до снега требовалось закрыть цеха перекрытиями, вставить окна и двери и начать внутренние работы. Еще одной неприятностью была остановка выпуска ПАСК и АСЦК – в реакторах, которые пришлось сделать из обычного котлового железа, внутренняя стенка была изъедена коррозией, и дальнейшая работа под давлением грозила взрывом. В общем, надо ехать в Купавну и лично во всем разбираться. К сожалению, моих личных денег в банке хватит, чтобы обеспечить работу завода и строительство максимум на две недели, даже с учетом прибыли от продажи готовой продукции. Так что, если не удастся вывести дедовы средства из-под секвестра, грозит остановка завода, прежде всего выпуска ТНТ и СЦ, потеря репутации надежного торгового партнера и все вытекающие отсюда проблемы. Придется занимать деньги под залог дома и лавок… Быстрее бы уже Лиза приезжала, а если ее не удастся быстро найти, то ждать, когда сама напишет? Тогда залог… Дворецкий сказал, что она писала деду где-то раз в месяц, и письмо от нее было недавно. А вот где оно, он не знает, наверно, у деда в бюро, которое в кабинете, а оно тоже опечатано и ключ от бюро, вместе с ключом от сейфа, забрал следователь, отдельно запечатав в пакет, на котором расписались понятые, в число которых входил и он. На всякий случай я посмотрел в открытых ящиках стола, где уже успели порыться Николаша с Иваном, обнаружил там же взломанный тайник, где, видно, и лежало уничтоженное завещание (выходит, Николай знал о нем, а дед мне ничего не говорил, странно), а вот писем от Лизы, где был бы обратный адрес, я не нашел. Нашлись сложенные в ящики письменный прибор из малахита, подарок деда, и турецкое оружие из кабинета Генриха, подаренное мне Лизой, которые были в моей комнате. Видимо, родственнички собирались их вывезти и продать, но не успели. Больше вроде ничего из дома не пропало, по крайней мере, дворецкий так сказал. Заехал в банк и забрал пять тысяч рублей, три еще остались на счете. Да, что-то мои траты в два с половиной раза превышают то жалованье, которое я получаю. Надо жить поскромнее, а то обеды в лучших ресторанах, билеты первого класса, да и вообще ни в чем себе не отказывал, а денежки-то тают. Прибылей нет, по прошлой договоренности с дедом все прибыли с ТНТ и СЦ шли на строительство новых заводов, а именно от прибыли мне полагались отчисления за привилегии. Из гостиницы, с целью экономии, переехал жить в дедов дом, так и дворецкому спокойнее, все же еще один человек ночью останется, да еще и с оружием. Хотя стрелок левой рукой из меня еще тот, в упор, конечно, попаду, а уж дальше как бог положит. Дворецкий расспросил, что случилось с рукой, а после сказал, что знает одного костоправа, который таких, как я, за две недели в порядок приводит. То, что такое бывает, я знал по опыту прошлой жизни, так как после госпитального лечения сложных переломов был в Сакском военном санатории. Там, в те времена, было много молодых, изувеченных на афганской войне, парней, и была одна пожилая массажистка, которая творила чудеса, и многие (не все, конечно) оставляли в санатории инвалидные коляски, на которых они туда приехали. Но это, конечно, скорее, исключение из правил, а со мной после стараний этой массажистки и врача ЛФК[71] случилось так, что после срастания множественных оскольчатых внутрисуставных переломов, грозивших неподвижностью сустава, рука у меня стала действовать отлично, не хуже здоровой, вплоть до переноса сюда. На рентгеновские снимки, конечно, лучше было не смотреть ни до, ни даже после лечения, в Военно-врачебной комиссии многие подумали, что снимки не мои и попали в историю болезни по ошибке. В Купавне встретился с управляющим, который мне показался довольно дельным и умным, по крайней мере, отчетность у него была в порядке и ход дел на производстве он знал. Он сразу сказал, что сырья осталось на две-три недели и то из-за того, что производство ПАСК, АСЦК и ТНТ стоит из-за коррозии реакторов. ТНТ еще есть на складе, так что на три недели удовлетворения спроса хватит. То, что ТНТ тоже пришлось остановить, было для меня новостью, но управляющий сказал, что после того, как коррозию обнаружили в реакторе ПАСК, где проводилась еженедельная проверка его состояния, все же восемь-десять атмосфер – не шутка, может разнести котел так, что и людей побьет, и полцеха разворотит, была проведена инспекция и других реакторов, где использовались агрессивные жидкости, хотя и без давления. Результат – остановка производства. Я ответил, что думал над этим и у меня есть идея, но я должен обсудить ее с химиками и мастерами, для чего прошу их собрать. Выслушав специалистов, я сказал, что котел из платины никто делать не будет (было и такое предложение), так как никаких денег на него не хватит и ПАСК смогут себе позволить разве что короли (хотя и они болеют туберкулезом, а для семьи Романовых туберкулез был постоянной проблемой), а во-вторых, платина менее прочный материал, чем сталь, и чтобы избежать разрушения реактора, надо делать очень толстые стенки. Предложил попытаться покрыть внутренние стенки двуокисью кремния и запечь покрытие в печи для обжига кирпича, поместив туда весь реактор (к сожалению, теперь придется забыть о больших реакторах, по крайней мере, до появления нержавейки). Должно образоваться стекловидное внутреннее покрытие типа эмали, которую наносят на ордена, добавив соли-красители. Но нам красоты не надо, главное, противостоять коррозии. Особенно подчеркнул роль безопасности, чтобы с пуском реакторов лишних людей рядом не было, а те, кто вынуждены по работе находиться рядом, – носили средства защиты: те же противогазы и перчатки, а при работе с кислотой – еще и плащи с каучуковой пропиткой. Согласились попробовать эмалировать котлы изнутри, тем более что котельщики уже сделали новые реакторы из котлового железа и по размерам они должны были пройти в обжиговую печь. Потом ко мне подошел Петр Вознесенский и сказал, что они синтезировали три сульфаниламида с несколько другими радикалами и несколько веществ, структурно похожих на ПАСК, но другой конфигурации и другого состава. Теперь надо провести скрининг полученных соединений, а как это сделать без проверки на культуре бактерий, никто не знает. А ведь я так и не написал письмо Коху… Я ехал из Купавны в Москву и размышлял над увиденным и услышанным. Ведь не были люди конца этого века глупее людей XXI века, а то, что не смогли сделать противотуберкулезные препараты, антибиотики, ту же нержавейку – не от глупости, а от состояния технологии. И перепрыгнуть через это в большинстве случаев невозможно. Вот ТНТ – был известен с середины XIX века, но никто не применял его как ВВ и не синтезировал в массовом количестве. Да, в лаборатории еще можно сделать синтез в стеклянной колбе, но промышленное производство не делается в стеклянных колбах, даже больших, а нагретая кислота проест стенку стального реактора, и хорошо, если никого не окажется рядом со струей кипящей кислоты. Еще хуже может быть при взрыве реактора под давлением – это же бомба! Аппарат Илизарова – вроде простая и логичная с виду штука, а получается, что в это время его надо делать из платины, да еще и толще, чем если бы он был из обычной нержавейки. Легче было с сульфаниламидом, но, чтобы проверять на антибактериальную активность соединения этого класса, да и противотуберкулезные препараты, нужна более-менее развитая бактериология, которой в России конца XIX века нет. Поэтому и уехал Мечников к Пастеру, а не только из-за того, что был с кем-то или чем-то не согласен и ждал революцию. Да он меньше всего на свете о ней думал или думал, но в теоретическом смысле. И Гамалея, вместе с другими врачами, изобретавшими в это время различные сыворотки, иногда полезные, а иногда и вредные, двигался вслепую, как средневековые алхимики. Вот самолет, который любят изобретать всякие попаданцы, знающие о кривизне крыла и подъемной силе. А знать недостаточно, надо еще уметь сделать. А кто делать будет? Вчерашний крестьянин, да вот только объяснить ему инженер XXI века ничего не сможет, и даже вычертить это самое крыло, потому что привык к компьютерным программам наш современник и без них – как без рук. А инженер Микулин, будущий конструктор авиадвигателей и академик, когда ему нужно было доказать чекистам, что он – инженер, взял карандаш и нарисовал три круга заданного ими диаметра. А сможете ли вы, имея только карандаш, просто движением руки нарисовать окружность три дюйма и две линии с допуском в одну линию? Или разделить пол-аршина на пятнадцать равных частей? То-то и оно, выходит, надо начинать с образования населения, с технологий, сначала низкого уровня, а потом и высоких, и только тогда можно массово наладить выпуск чего-нибудь технологичного: да хотя бы такой мелочи, как жиллетовские лезвия. Ведь даже в СССР до конца 80-х мужское население для бритья использовало лезвия «Нева» и «Спутник», те самые, на коробочках с которыми позже появилась стыдливая надпись «для технических целей», а потом они и вовсе тихо исчезли из продажи. А ведь Андрею Андреевичу пачечку в десять жиллетовских лезвий подарили на день рождения где-то в конце 1970-х годов, сказав, что одним лезвием можно пользоваться десять раз. Пользоваться, может, и можно, только после пятого раза оно уже от «Спутника» не очень-то и отличалось, хотя и не ржавело. Понятно, конечно, что в СССР в период холодной войны было не до бытовых проблем населения, но прокат тонкого листа для лезвий и их заточка – это тоже технологическое достижение. И что теперь делать? Налаживать выпуск нержавеющей стали для реакторов и спиц аппарата иммобилизации конечностей при переломах? Нет, пусть уж этим занимаются специалисты-металлурги, нам бы свои проблемы решить. Остается только подсказать тем, кто занимается цветной металлургией в России, что нержавеющая сталь – это не только химическая и медицинская промышленность, но и широкий рынок сбыта изделий для населения – от вилок-ложек до раковин и прочей сантехники. А там пусть металлурги экспериментируют со сплавами. Надо выяснить, кто сейчас ведущий в цветной металлургии… Дома увидел телеграмму от Лизы, она написала, что выезжает, значит, успеет к девятидневным поминкам. Попросил дворецкого оповестить, что поминальный обед будет у нас в доме в полдень (приглашать никого не надо, все приходят сами). Дал семьсот рублей и попросил приготовить стол для близких и почетных гостей в доме, а прочим – во дворе, закупить продукты и пригласить кухарок. Вечером пришел обещанный «массажист-костоправ». Я ожидал увидеть мускулистого детину с огромными ручищами, но вместо этого, передо мной появился некий старичок-лесовичок, низенького роста, бородатый и заросший волосами так, что виднелись только глаза, светло-серые и пронзительные, как будто пробирающие тебя до самого дна души. «Лесовичок» пригласил меня в истопленную баню, где сначала просто попарил меня березовым веником, чему я был очень рад, так как парил он мастерски, потом, дав отдохнуть, намазал мне руку какой-то темно-зеленой жижей, велел подержать, а сам пока попил чаю. «Ага, сам пьет, а мне не предложил», – обиделся я на старика. Но тут массажист стер зелень и стал разминать мне руку. Сначала он ее просто промассировал, сделав разминающий и расслабляющий массаж. А вот что началось после, без слез я не мог сначала терпеть – он просто разламывал мне руку в локте и приговаривал: «Терпи, казак, атаманом будешь!» Но, надо сказать, занимался он локтем, который просто «задубел» от трехмесячной неподвижности, к тому же максимально расслабил мышцы, то есть все было правильно. Плечо, а значит и ключица, были неподвижны. Потом опять намазал руку, и ключицу в том числе, уже другой травяной мазью, замотал тряпицей и сказал, чтобы я до утра не снимал мазь, будет жечь, но надо терпеть. И правда, жгло немилосердно, отчего я забылся сном лишь под утро… На следующий день «народный лекарь» появился снова. – Терпеливый ты, барин, – сказал он, массируя мне руку после парной, – некоторые господа норовят в ухо дать. А ты, видать, огонь уже прошел, остались вода и медные трубы. Массаж и ЛФК в стиле XIX века я в этот раз перенёс гораздо лучше, боль была терпимая и слезы на глаза не наворачивались. В этот раз он осторожно прошелся по плечевому суставу, пытаясь как бы «заглянуть внутрь» кончиками пальцев. На этом процедура закончилась. Вновь – мазь и повязка, но жгло уже меньше, видимо, привык. Назавтра утром приехала Лиза, а к обеду стали подходить купцы, да и простой народ, помянуть Ивана Петровича, приехал и управляющий из Купавны, а с ним – пятеро старых мастеров, давно знавших покойного. Народ за столом собрался степенный, классического купеческого вида – ни одного бритого или просто с усами, одни патриархальные рогожские старообрядцы. Хотя почему только рогожские – мне представили фабрикантов с Урала, с которыми дед вел дела, были и из других городов, из Киева и Одессы. Приехали все руководители региональных представительств «Торгового дома Степанов». Одним словом, людей было много и все говорили о том, каким хорошим купцом был дед, как умел держать слово, как «на три аршина вглубь видел», то есть чувствовал людей и суть дела. Много чего хорошего сказали про Ивана Петровича. Лиза поплакала, и я видел, что она ничего не ела и устала, поэтому проводил ее до комнаты. Лиза благодарно сжала мою здоровую руку, поцеловала в щеку и сказала: – Какой же ты взрослый стал, Сашенька, но все не бережешь себя… Я вышел во двор, где стояли длинные накрытые столы, за которыми расположилась чуть не вся слобода, поклонился пришедшим, сказал какие-то необходимые в таком случае фразы и перекрестился, помогая себе здоровой рукой. Все тоже встали и, поклонившись, перекрестились, произнося «светлая память» и «земля – пухом». Я еще раз поклонился пришедшим помянуть деда и пошел в дом, услышав по пути разговор двух теток: – Такой молоденький, а весь изранетый. Пострадал на царской-то службе, но в чинах немалых, говорят, чуть не в генеральских. Другая ответила, что тоже это слышала, а еще не купец я теперь, а потомственный дворянин. «А помню, как два года назад он тут скакал и на дереве висел (это, наверно, про гимнастику), а потом с ливольверту палил». «Вот так рождается народный эпос», – подумал я, проходя в гостиную. Гости насытились, и шел разговор о купеческих делах. Ко мне подошли два купца, представившиеся братьями Черновыми с Урала, давними партнерами деда, который помогал им сбывать металлургическую продукцию, а они, в свою очередь, продвигали за Урал продукцию Ивана Петровича. Приехали в Москву по делам, в том числе закупить ТНТ для своих шахт и для продажи предпринимателям поменьше, в основном ведущим горные и строительные работы. А на складе им сказали, что заказ могут выполнить частично, так как производства ТНТ временно нет. Они знают, что я – изобретатель ТНТ и контролировал его производство, поэтому хотят узнать о ситуации с продуктом, тем более что Черновы узнали, что я накануне был в Купавне. Я ответил, что это – временные трудности, сейчас строится большой завод, который будет выпускать ТНТ (не стану же я говорить, что принято решение остановить реакторы), и скоро его будет опять вдоволь. Поинтересовался, не занимаются ли братья сплавами и прокатом. Оказалось, что занимаются и поставляют броневые листы на Путиловский завод и Невские верфи (значит, производят легированную сталь, подумал я), разрабатывают в том числе и месторождение полиметаллических руд. Спросил, есть ли у них, а если нет, то знают ли они, кто производит хром и никель на Урале. Оказалось, что они же, а еще у них есть вольфрам и другие редкоземельные металлы, поэтому они и экспериментируют с броневыми сплавами и вообще с легированным металлом. «Вот, на ловца и зверь, то есть купец, бежит». И стал рассказывать о нержавеющей стали, ее возможном применении и широком рынке сбыта. Сказал, что все дело в пропорции хрома и углерода, причем последнего должно быть совсем немного, но он должен присутствовать. Черновы заинтересовались и сказали, что прикажут своим металлургам попробовать разные составы.