29 июня 1992 года, понедельник Четверо парней из нашей тусовки и незнакомая брюнетка выпрыгнули из поезда — и рассыпались со своими рюкзаками, груженными смутными надеждами, по пустынному перрону Кабесон-де-ла-Саль, древнего городка в Кантабрии, некогда славившегося добычей соли. Там их уже поджидал начальник летнего лагеря Сауль Товар, моложавый профессор в неформальной клетчатой рубашке, окруженный самыми верными студентами, которые проводили здесь уже не первое лето. Группа поддержки была невелика: несколько второкурсниц и третьекурсниц исторического факультета, вечно роящихся вокруг Сауля, да какой-то старшекурсник, который рассеянно беседовал с крупной студенткой, доставившей сюда всю компанию из Сантандера на своем подержанном «Форде Фиеста». Мариан Мартинес знала, что единственная причина, по которой ее позвали, — поработать таксистом и навестить Сауля, всемогущего Сауля. Мариан не разделяла восторженную любовь всего Университета Кантабрии к профессору культурной антропологии. Она слышала про него много историй… Чуть в отдалении от кучки молодых людей, на скамейке, куда ее посадил отец, сидела смуглая девочка, выжидающе за ними наблюдая. Они были первыми людьми из внешнего мира, которых она увидела после своего заточения. С ней были только тетя и отец, державшийся с ней ласково и предупредительно, словно раскаиваясь в содеянном. Девочка понимала, что мозг ее пока не работает на сто процентов, что ей предстоит очистить организм от лекарств, которыми ее так долго пичкали, и убеждала себя, что вода размоет остатки химии. Так что выход один: пить воду, все время пить воду из маленькой пластиковой бутылки. А потом — бегом в уборную и пописать. Стыдобища какая… Но иначе никак, убеждала она себя. Нельзя же оставаться дурочкой. Возможно, этот лагерь — ее единственный шанс, чтобы вернуться в сентябре в школу… Уф, нет, об этом страшно было даже подумать. В школе все знали ее отца — Сауль был богом. Этого всеобщего обожания, а не только того, что ее оставили на второй год, простить ему она не могла. Но какой же кошмар — еще год в восьмом классе… Нельзя было упускать такую возможность. Оставалось только наблюдать и прикидывать, кто из ребят может ей помочь. Она поплелась вместе со всеми. Отец повел их по улицам городка во дворец графа Сан-Диего — внушительный особняк с островерхими черными крышами, который семья владельца пожертвовала мэрии. Дворец нуждался в реставрации, но для нетребовательного вкуса и этого было более чем достаточно. Через два часа, после знакомства и обеда, девочка еще не определилась. Может, этот — высокий, смуглый, с ручищами, как у орангутанга? Он казался самым старшим из четырех виторианцев. Что ж, можно попробовать… Но что-то в нем ее смущало. Тогда она сосредоточила свое внимание на том, кто показался ей наиболее серьезным и ответственным, — носатом Асьере. Он не валял дурака, как остальные, не смеялся над тупыми или пошлыми шуточками, а главное, она ни разу не видела, чтобы он разговаривал с отцом. Это было очень важно. Приветственные ритуалы повторялись в третий раз. Еще одно лето. Она ездила в лагерь с самого начала строительства кантабрийской деревни. Раньше она не сомневалась: она хочет стать археологом. Она столько всего знала о кельтах. Как и ее отец, который всему ее научил. Эти три недели Сауль Товар полностью за них отвечал, встречал и опекал небольшую партию волонтеров, которые записались на проект, чтобы довести до конца строительство четырех хижин железного века. Все они были студентами БУП[5], ответственными и мотивированными ребятами. Послушной глиной, из которой можно было вылепить все, что заблагорассудится, а заодно привить им страсть к истории и заманить в Университет Кантабрии, где Сауль Товар занимал должность доцента. У него были свои задачи: выслужиться перед деканом, стать его доверенным лицом, получить штатную должность. Дать стабильность Ребекке, его крошечной семье. Ради дочери, все ради дочери. Он арендовал микроавтобус на весь июль, чтобы забыть о проблемах с транспортом. По опыту предыдущих двух лет Сауль знал, что первые дни ребята-волонтеры будут работать как лошади, в выходные поедут тусоваться в Торрелавегу или на праздник Кармен-Сан-Висенте-де-ла-Баркера, и с течением недель их первоначальный пыл заметно поугаснет. Он понимал, что постепенно они будут все больше и больше удаляться от истории и кельто-иберийской культуры, и в конечном итоге девочки начнут думать исключительно о мальчиках, а мальчики — о девочках. Нужно было проветривать их, возить по окрестностям, пытаться заинтересовать своими историями. Ближе к вечеру, загрузив рабочий материал во внутренности микроавтобуса, Сауль рассадил виторианцев в автобусе и отправился к Пику-ла-Торре, на склоне которого их ждали деревянные остовы строящихся хижин железного века. Расстояние, отделявшее дворец графа Сан-Диего от кантабрийской деревни, было невелико, но Сауль решил, что ребята слишком устали после поездки, и не хотел в первый же день видеть их кислые лица. Он прикрутил радио — его раздражал Эрик Клэптон, который плачущим голосом пел «Tears in Heaven», историю об отце, который потерял своего четырехлетнего сына — мальчик упал с 53-го этажа небоскреба. Микроавтобусу пришлось увернуться от пары самонадеянных велосипедистов, которые, подобно тысячам других любителей, выкатились тем летом на дороги, воодушевленные триумфом Индурайна[6] на «Джиро д’Италия» и его предсказуемой второй победой в «Тур де Франс». Сауль крутил руль, сосредоточившись на сидевшей рядом с ним Ребекке; оба делали вид, что ни о чем не думают, но пристально следили за четырьмя ребятами и прислушивались к их разговорам. — Надеюсь, рядом будет телефонная будка — мне надо каждый вечер звонить в больницу, — озабоченно заметил самый молодой из них, светловолосый парень, настоящий красавчик. Ребекка уже обратила на него внимание. На нем были новые брендовые кроссовки и красные «Левайс-501». Интересно, откуда у него бабло? Этот Хота не только хорош собой, у него явно водятся деньжата… «Интересно, что там насчет больницы?» — подумали одновременно Сауль и Ребекка. Но ни один из них не потребовал каких-либо разъяснений. «Терпение», — думали они в унисон, как истинные отец и дочь. «Я все выясню», — решили оба. — Конечно, там будет телефон, Хота, — сказал высокий смуглый чувак, некто Унаи. — Не переживай, телефон в этих местах обязательно найдется. — Конечно, чувак. Ты же знаешь, если станет хуже, я позвоню отцу, и через два часа мы будем в Чагорричу, — сказал круглолицый малый с жирными волосами и в черной футболке «Пёрл джем», которого все называли Лучо. Он говорил очень быстро, очень уверенно и очень напористо, как базарная баба. Ребекке этот Лучо не понравился с первого взгляда. И потом, было заметно, что все заботятся о другом мальчике — красавчике Хосе Хавьере по прозвищу Хота. — Ребекка, доченька, ты как? — пробормотал отец, не отрывая взгляда от асфальтированной дороги, по которой неторопливо катил микроавтобус. Он никогда не превышал скорость, в этом упрекнуть его Ребекка точно не могла. — Хорошо, папочка. — Слушай, я хочу, чтобы ты знала: мне было очень плохо без тебя последние три месяца. Я по тебе очень скучал. Какой соблазн поверить ему… — Да, и я тоже скучала по тебе, папочка. — У тебя голова не болит? — Нет, я в порядке, правда. — «Все, с меня довольно. Я не хочу говорить об этом». — У тебя было время прочитать книги, которые я тебе присылал. — «Атлас археологии» Кунлиффа и другие? «Когда у меня были силы, да, я читала. Это было единственное, что удерживало меня… в живых?» — Да, конечно. Большое спасибо за книги. — Я подумал, что завтра, когда мы покажем новеньким строительную мастерскую, ты сможешь рассказать им, как изготавливаются кирпич-сырец и вересковая кровля. Тебе пригодится практика, ведь когда-нибудь ты тоже будешь преподавать в универе. Ты же знаешь, я передам тебе свое место, когда выйду на пенсию, — сказал Сауль и улыбнулся: у него были великолепные зубы и квадратная челюсть; по правде говоря, он был самым красивым отцом на свете, потому что совсем не походил на папаш ее одноклассниц, лысых, пузатых, неуклюжих — коротко говоря, обычных дяденек. Ее отец был просто невероятно привлекателен, она знала это всегда. Взгляды подруг, когда он забирал ее из школы, ежедневно сообщали ей об этом красноречивее всяких слов. Ему очень шли черные, с синеватым отблеском волосы, которые унаследовала и Ребекка, и стремление выглядеть моложе: неформальные джинсы, белая футболка, рубашка лесоруба. Но девочке не достались его чуть раскосые зеленые глаза — наполовину колдовские, наполовину ангельские. Эта мысль вызвала у Ребекки чуть заметную улыбку. Она заметила, что мышцы ее лица отвыкли улыбаться. Она не улыбалась вот уже несколько месяцев. «Наверное, он все-таки меня любит, раз так заботится обо мне», — подумала она, но не сумела полностью в это поверить. Эти размышления отвлекали ее от задуманного, а второго шанса могло и не представиться. 6. Кантон Соледад 17 ноября 2016 года, четверг Человеческая цепочка, в которой участвовал каждый из нас, в последний момент спасла Эстибалис от бурной реки, стекавшей по склону холма. Мы спасли ее, ошеломленную и находящуюся на грани переохлаждения, и сразу же заперли дверь часовни, чтобы отгородиться от этой уменьшенной копии Большого взрыва. — Проверьте свои телефоны; я полагаю, сети нет, — повысил голос инспектор Мугуруса. Град продолжал грохотать по внешней стене часовни Сан-Адриан и отдавался внутри, как в резонаторе. Проверив гаджеты, мы ответили ему полным участия взглядом: да, мы полностью отключены от внешнего мира и не можем обратиться за помощью. — Сохраняем спокойствие. Наши товарищи из горноспасательной службы знают, что мы отправились на визуальный осмотр. Они догадаются, что град застал нас в туннеле и мы не можем спуститься. Спасатели дождутся улучшения погодных условий и придут нам на помощь. Нам всего лишь нужно продержаться. Мы кивнули — говорить никому не хотелось. Я порылся в карманах пуховика и нащупал профиль сьерры. Дедушка подарил мне на день рождения маленький кусочек дерева, который я пристегнул к брелоку и всегда носил с собой. Это было напоминание о дедовом доме, о том месте, куда я всегда хотел вернуться. Прикоснувшись рукой к миниатюрному силуэту Сан-Тирсо, я обнаружил прозрачный пластиковый пакетик с миндалем, который дедушка вручил нам с Германом в то утро после завтрака, прежде чем мы отправились на чествование у стены в кантоне Соледад. В той, другой жизни. Их оставался всего десяток. Орехи, чистейшие белок и глюкоза. Как раз то, что сейчас нужно. Мы поделили их на всех, и они показались нам такими же вкусными, как последний ужин заключенного в «Зеленой миле»[7]. Семеро выживших — судебный секретарь, доктор Гевара, Мугуруса, двое техников, Эстибалис и я — сидели у самой защищенной стены часовни, тесно прижавшись друг к другу, чтобы сохранять телесное тепло, и ждали, когда смертоносная буря утихнет и вернется обратно в ад. Я старался не смотреть на черный пакет с Аннабель Ли, который лежал в самом холодном углу часовни, рядом с дверью. Кто бы мог подумать, что так будет выглядеть последняя ночь, которую я с ней проведу… Но с Аннабель всегда было так: ее окутывало дыхание смерти и разрушения. Я не представлял ее в роли матери, существа, дарующего жизнь. Сам не знаю почему. Она говорила, что предпочитает жить в своих комиксах, потому что в реальном мире от нее одни проблемы. Творчество полностью ее поглощало, сдерживая таившуюся в ней разрушительную силу. Творчество было плотиной. По крайней мере, она об этом знала. И ни разу не извинилась за причиненное нам зло. Наступала ночь, а вместе с ней опускалась влага, которая липла к одежде и волосам, к лицу, к шее, к рукам. Все участки обнаженной кожи страдали в эту промозглую ноябрьскую ночь на высоте 1200 метров. Снаружи сыпались ледяные градины, и нам казалось, что мы заперты в холодильнике. Не знаю, но думал я исключительно об озябших ногах Эстибалис; я растирал их, согревал у себя в пуховике, а она, свернувшись калачиком, прижималась к моему теплому телу. Наши слившиеся тела напоминали беременность огромных размеров. «А как же голова?» — озабоченно подумал я. Я знал, что у новорожденных больше всего охлаждается именно голова, отсюда все эти голубые и розовые шапочки на фотографиях в «Фейсбуке». Я кутал, как мог, измученную голову моей напарницы, послушной и почти безжизненной от температурного шока, в пуховом гнезде, которое для нее соорудил. «Не ты. Только не ты. Даже не думай умирать, потому что без тебя я пропаду и не прощу тебе этого». И я обцеловывал ее лоб и щеки — вдруг мои губы хоть немного согреют эту окоченевшую кожу, усеянную дерзкими веснушками… «Ты должна и дальше спасать меня, ты мой талисман», — хотелось сказать мне. И я понял, что это правда, что на этот раз я говорю себе правду. Эстибалис была моим талисманом, хотя ее телосложение свидетельствовало скорее об обратном. Это была моя стена, мой форпост, защитный ров вокруг крепости. Когда она была рядом, я чувствовал, что сила самой природы заботится обо мне. Откровение в ту ночь заставило меня по-другому взглянуть на всю мою жизнь. «Ты просишь меня о помощи, я поддерживаю тебя. К черту афазию Брока. К черту мою сложную ситуацию с Альбой. Ты позовешь меня, и я приду. И все, и точка. Я выздоровею — в конце концов, я внук своего дедушки». Но слово «Альба» напомнило мне о разговоре, который состоялся у нас в тот день, после чествования, когда она появилась в кантоне Соледад и попросила меня отвезти ее ко мне домой, потому что собиралась рассказать мне что-то важное. Жалкий эвфемизм, который на самом деле означал: сегодняшний вечер изменит нашу жизнь, какое бы решение ты ни принял.