18 июля 1992 года, суббота Лагерь подходил к концу — двадцать один день пронеслись незаметно, — и Сауль решил, что в последние выходные они посетят пляж Деба на гипускуанском берегу. — Деба, — объяснил он накануне вечером, когда все сидели вокруг костра, — это кельто-иберийский теоним, встречающийся на всем побережье Кантабрии — в Астурии, Галиции, Стране Басков. Есть реки с этим названием, есть горы, деревни, пляжи. Это имя богини Дебы, оно происходит от индоевропейского слова deywo. На древнем языке кельтов означает всего лишь «богиня». — Какое прекрасное название, — прошептал Унаи на ухо Аннабель. — Хотелось бы сделать там что-нибудь особенное, — тихо ответила она, но не пустилась в дальнейшие объяснения, как будто взгляд, пробежавший вдоль позвоночника Унаи, сам по себе был обещанием. Но тот улавливал в воздухе нервозность, напряжение, причину которых до конца не понимал, хотя знал, что Хота решил рассказать Саулю то, что поведала ему его дочь Ребекка, все эти дикие сказки. Сауль вел себя странно. Отсутствующий, замкнутый, раздраженный; его снова предали, эта девочка — сплошное разочарование. Как он ее ни любил, как ни… Ребекка не понимала, что такое семья, что означает заботиться друг о друге, чтобы все оставалось в семье и ничто не покидало ее узкие замкнутые границы. Он чувствовал ярость — и это после того, как он столько в нее вложил… На него навалилась усталость — ему снова приходилось проходить через то же самое. Угроза позора, подозрений, публичных оскорблений… Он не мог этого допустить. Он не мог себе этого позволить. — Это рецидив, — успокоил он Хоту. — Нас предупреждали. Постарайтесь не разговаривать с ней и не поощрять эти ее фантазии. Лагерь я не покину, но позже ее придется снова положить в больницу. Ни за что на свете добряк Хота не хотел, чтобы девочку снова положили в больницу или чтобы лагерь свернулся раньше времени, лишившись своего директора. Отчасти потому, что ему самому хотелось пробыть в нем как можно дольше, прежде чем столкнуться с реальностью, ожидавшей его в Витории. Ребекка, наловчившись ради выживания отслеживать малейшие изменения в настроении Сауля, также поняла, что в отношениях между ее отцом и ней что-то изменилось. Исчезли улыбки и подмигивания — остались только Синяя Борода и его угрожающий взгляд. — Папа, с тобой что-то не так? — Завтра вечером, Бекка. Завтра, дочка. * * * Вечером прибыли в Дебу. Туда же подтянулся кое-кто из добровольцев прошлых лет, так что в итоге сформировалась довольно многочисленная группа парней и девушек, которые вскоре разбрелись по местным барам. В конце дня все собрались на пляже. Расселись прямо на песке, образуя круг, символизировавший братство и прощание с лагерным летом. Это были последние выходные в лагере. Все знали, что срок их совместной жизни истекает, скоро каждый вернется к своей рутине, в Сантандер, в Виторию, и некоторые больше не увидятся. По дороге на пляж Унаи сидел на переднем сиденье микроавтобуса. Ему нужно было побыть одному и подумать о том, что, по его мнению, случится той ночью. Но даже он уловил, что между Саулем и его дочерью что-то не так. За два часа пути от Кабесон-де-ла-Саль до Дебы они не проронили ни слова. Сауль был холоден. У Ребекки, как у сбитой стрекозы, все время дергалась нога; это был самый настоящий тик, который чуть не свел Унаи с ума. Наконец все вышли из автобуса. Сауль вытащил бронзовый котел и бутылки с медовухой. Унаи воспользовался моментом, чтобы подойти к девочке. — Эй, ты в порядке? — Да, конечно. — Ребекка старательно улыбнулась. У нее не было повода вести себя дерзко или вызывающе. Унаи всегда относился к ней хорошо. Оставался по вечерам подмести кухню, помогал вытаскивать мусор… «Может, ей грустно возвращаться в Сантандер, где ее ждут воспоминания о матери», — подумал он. — Поболтаем потом, если хочешь, хорошо? — предложил Унаи. — Хорошо, — согласилась Ребекка. По крайней мере, кто-то хотел с ней поговорить. Потому что Лучо, Асьер, Ана Белен… Лучше не думать об этом. Это последние часы, больше она их не увидит. Никогда. Пусть сгинут. Пусть все они сгинут. * * * У Сауля была заготовлена легенда, история, относящаяся к устной традиции и рассказанная в 1865 году пожилой женщиной из деревни Деба. — Проклятие трех волн, не слышали раньше? Все помотали головами; ни один из ребят не был уроженцем тех мест, а легенда была древней, очень древней. — Женщина рассказала, что в те годы, в середине девятнадцатого века, жил в Дебе рыбак с женой и дочерью. В том же доме обитали его племянник и молодой моряк по имени Блинич. У рыбака выдалась в жизни неудачная полоса — улов был скудный, и много дней подряд он возвращался домой печальный, с пустыми руками. Но как-то ночью, когда все трое рыбаков спали в лодке, Блиничу во сне явились две женщины. Они рассказали ему о ведьмах, ламиях, водяных нимфах… Точно не знаю, о ком был рассказ, — все это лишь варианты изначальной истории. Так или иначе, те женщины предупредили Блинича о кораблекрушении, а также о том, что в ту ночь на лодку обрушатся три огромные волны. Первая волна будет из молока. Вторая волна — из слез. Третья — из крови. Старшая женщина поведала Блиничу, что единственный способ побороть эти волны — забить гарпуном кровавую волну, но тогда умрет и она сама. Утром встревоженный Блинич рассказал странный сон своему хозяину, но тот не послушался, и лодка вышла на промысел. — …и вот появились три волны, — перебил его Хота, самый впечатлительный из ребят — после каждой подобной истории он долго ворочался в спальном мешке. — Точно. Как только они вышли из гавани, появилась большая белая волна — первая, молочная. Потом они кое-как продержались на волне из слез. К тому времени, когда подкатила огромная кроваво-красная волна, рыбаку стало ясно, что он должен покончить с наваждением и забить ее гарпуном. Так и вышло: море затихло, и сети наполнились рыбой. — Счастливый конец, — подался вперед Лучо, всегда внимательно ловивший каждое слово того, кого он уже считал своим будущим преподавателем. — Как бы не так… Когда рыбак вернулся домой с корзинами, полными рыбы, он обнаружил жену при смерти. Она прокляла его за то, что он убил ее своим гарпуном. Дочь тоже разозлилась на отца, обвинив его в смерти любимой матери, и вскоре таинственным образом исчезла. Рыбак никогда больше не видел ее в Дебе. Когда он спросил Блинича о двух женщинах, явившихся ему во сне, моряк подтвердил, что это были его жена и дочь. Рыбак остался в доме один; от тоски он тяжело заболел. Конец, как видите, очень печальный. Сауль сделал театральную паузу, чтобы добиться среди молодых слушателей желаемого эффекта, затем кивнул в сторону пляжа. — Посмотрите на море: сегодня идеальная ночь для трех волн. — Почему сегодня? — спросил Унаи. «Да, почему именно сегодня?» — подумала Ребекка, сидевшая на песке рядом с отцом, съежившись и скрестив ноги. — Сегодня полнолуние. С этой точки мы увидим огромную луну. Существует чудесное слово — «ардора»; оно означает фосфоресцирование поверхности моря, вызванное косяками серебристых рыб, таких, например, как сардины. В Галисии оно передает отражение Луны. Белый коридор, сделанный из лунного света. «Итак, ночь ардоры», — подумала Аннабель Ли. Неплохая тема для комикса, который она собиралась начать и не знала, как закончить. Аннабель улыбнулась Унаи; взглядом они условились встретиться позже. Сауль продолжил свою последнюю лекцию. Ему нравилось выступать перед аудиторией, он обожал быть в центре внимания. — В легенде, насколько я понимаю, присутствуют элементы водных ритуалов, о которых я столько вам рассказывал. Вновь появляется женский элемент: умирающая женщина и исчезнувшая дочь. Молоко, слезы, кровь — все это жидкие субстанции, связанные с сокровенной сущностью человеческой жизни. Грудное молоко или отцовская сперма, слезы из-за неизбежных трагедий жизни, кровь как символ смерти и возрождения… У меня, как у антрополога, есть на этот счет своя точка зрения. Учитывая лингвистическую фоссилию, которую представляет собой топоним Деба или Дева, означающий одну из самых важных богинь кельтского пантеона, принадлежащую триаде кельтских богинь Набия, Рева и Дева, я бы сказал, что в легенде присутствуют архаичные элементы плодородия и очищения. Все кивнули, забыв о медовухе, которая стояла возле Сауля, не думавшего в этот миг ни о чем, кроме плодородия и очищения. — И вот что я вам скажу, ребята. Неважно, поступите ли вы в университет и будете ли заниматься историей. Главное, чтобы вы знали: почти все важные дни года, все праздники, все традиции ваших городов или деревень — следы более древних традиций. От кельтского Самайна, который с легкой руки ирландских иммигрантов закрепился в Соединенных Штатах как Хэллоуин, в Галиции существовал как Ночь Самайна, а у римлян превратился в праздник урожая, до ночи Сан-Хуан, летнего солнцестояния, или Сочельника, зимнего солнцестояния. Ключевые моменты года в культуре наших предков — солнцестояние и равноденствие — совпадают с крупными праздниками католической церкви. Я хочу, чтобы каждый раз, входя в храм, вы вспоминали о руинах, которые таятся в его основании, о местах силы, которые выбирали ваши предки. Одного этого мне будет вполне достаточно. Наступали сумерки, над морем медленно таяли облака. Сауль умолк и посмотрел на часы. Итак, лагерь был официально закрыт, а новый начнется только через год. — Оставлю вас на пару часов, встретимся в одиннадцать вечера у автобуса. Можете сходить в город, выпить в баре. Веселитесь, вы это заслужили. Ребята поднялись со своих мест, а Аннабель сжала запястье Унаи и помешала ему подняться. — Не ходи с ними в город, — чуть слышно прошептала она. — Останься со мной на пляже. Унаи молча кивнул. Он ждал этой минуты все время, он думал о ней с тех пор, как двадцать дней назад сел в поезд. — Ладно, придумаю какую-нибудь отмазку; жди меня здесь возле камня, — пробормотал он ей на ухо. В ответ она улыбнулась. Унаи побежал догонять троих своих друзей. Хота шагал нетвердой походкой: медовуха Сауля пришлась ему по вкусу, и он знал, что больше не попробует ее никогда в жизни. Лучо и Асьер, как обычно, думали о своем: скорее всего, они предвкушали знакомство с какой-нибудь местной девчонкой, чтобы достойно завершить вечер. — Чуваки! — крикнул Унаи в нескольких метрах позади ребят. — Я останусь в автобусе. Медовуха плохо подействовала, живот крутит. — Сунь два пальца в рот, — предложил Хота со знанием дела. — Нет, не тот случай, — отозвался Унаи. — Немного посплю — не хочу на обратном пути никого задерживать. — Как знаешь, — ответили одновременно Асьер и Лучо. «Нам больше достанется», — подумали оба: перспектива вполне их устраивала. И трое друзей зашагали к центру города.