Я хотел застать ее врасплох и, предвидя, что она способна отследить мои перемещения по взломанному мобильному телефону, оставил его дома и отправился в ее берлогу с новым устройством, спрятанным во внутреннем кармане пальто. Я действовал так, будто Голден действительно опасна… Похоже, все мы давно уже превратились в настоящих параноиков и подозревали даже статуи на улице Дато. Я прошел через Старый город, размышляя о том, как лучше начать разговор, и наконец углубился в сады возле ее дома, расположенного в Кантоне-де-лас-Пульмониас: спрятанные во внутреннем патио, они сохраняли холод покруче любого холодильника, и снег, оставшийся после недавнего снегопада, так и белел на живых изгородях. Это был безмятежный идиллический пейзаж, настоящий городской оазис; он подействовал на меня благотворно, помогая успокоить нервы и стереть страшные образы, которые Эстибалис посеяла у меня в памяти своими историями об этой чертовой Синей Бороде. Если б кто-то сказал, что в таком мирном месте находится генеральный штаб одного из самых легендарных компьютерных пиратов Европы, я попросту не поверил бы. Я постучал в дверь костяшками пальцев. Было слышно, как Голден ковыляет по коридору, подволакивая оперированную ногу. — Да? — Это Унаи; мне нужна твоя помощь. Думаю, карта снова доставляет мне неприятности, — обратился я через дверь с заранее подготовленной речью. Несколько секунд Голден размышляла, наконец решилась и открыла. — Что ж, посмотрим на эту карту… похоже, сейчас их делают не такими, как раньше, — ворчала она за дверью, не спеша открывать железную цепочку. Затем протянула руку, готовясь взять у меня несуществующую симку. Тут я неожиданно взял ее сухие пергаментные пальцы и галантно поцеловал, как это обычно делал Герман. Сработало. Она умилилась. И впустила меня в свой бункер. Я знал, что голова ее лихорадочно работает, силясь найти объяснение тому, как она сумела проворонить мое приближение к дому, но слова насчет карточки вызвали у нее некоторое доверие. — Не угостишь меня солеными крекерами? — мурлыкнул я с кошачьей улыбкой. Мне хотелось покинуть коридор, войти в гостиную и увидеть ее лицо, чтобы она без уловок объяснила мне то, что казалось необъяснимым. — Вижу, разговариваешь ты намного лучше, Кракен. Ты не представляешь, как я рада этому. Однако мне не хотелось бы, чтобы соседи видели, как ты разгуливаешь по моему дому. В Витории ты личность известная, а нам это только повредит. Давай, садись. Я проследовал за ней. Ее белая грива вздрагивала от неуверенных после недавней операции шагов. Квартира мало походила на типичное жилье пожилой пенсионерки. Декор был функциональным и современным, никаких фарфоровых статуэток и вязаных крючком салфеточек. Модульные книжные стеллажи забиты миллионами CD- и DVD-дисков. Ее квартира ничего не говорила о личности владельца, словно была съемной. Я не хотел начинать издалека — прежде всего потому, что такие люди, как Голден, заставляют говорить собеседника, а сами при этом отмалчиваются и в итоге получают от тебя больше информации, чем тебе удается получить от них. Я уселся на диван, просевший под моим весом, и ждал, пока она займет место в кресле напротив. — Неужели все так плохо, что приходится искать ответы на форумах юных самоубийц? — взял я с места в карьер. Эхо моего вопроса разнеслось по всему дому. В ответ она молчала, словно опустился занавес и зрители поняли, что это всего лишь спектакль. Голден помрачнела, но тут же взяла себя в руки. Она была умелой притворщицей; вероятно, из нее получился бы отличный игрок в покер. — Это не имеет отношения к тебе, — только и сказала она. — Но ты ищешь «что-то» на основе «чего-то», что имеет ко мне непосредственное отношение. Не говоря уже о «Тейзерах». Голден посмотрела на меня; лицо ее выражало бесконечную нежность, как у фермера, который знает, что этого теленка ведут на убой. — Для тебя это опаснее, чем ты себе представляешь, дорогой Кракен. Ответь-ка лучше на мой вопрос, прямо и чистосердечно. Со временем ты поймешь, что я пытаюсь спасти тебе жизнь. Скажи, это тот мальчик Матусалем тебя предупредил? — Давай оставим Матусалема в покое. Ты мне не ответила. Голден не торопилась. Но в итоге сдалась. — Ладно. Согласна. Я не была с тобой откровенна; пора тебе кое-что объяснить, — мрачным тоном пробормотала она. — Видишь, мы начинаем договариваться… Наверное, все дело в Рождестве. — Конечно, в Рождестве. Ну, устраивайся поудобнее, Унаи, мне есть о чем тебе рассказать. Принесу печенье и немного вина, чтобы не грызть его всухомятку. Я кивнул, хотя не собирался пить в компании хакерши, и она заковыляла своей шаткой походкой на кухню. * * * О том, что произошло дальше, я почти ничего не помню. Не помню, как она нанесла мне удар, и не знаю, что за предмет оказался у нее в руках. Теперь, спустя время, я понимаю, что убивать меня Голден не собиралась. Что, прежде чем сбежать, нарочно оставила дверь приоткрытой, чтобы соседка из квартиры напротив сразу увидела мое тело, распростертое на полу в гостиной, и вызвала «Скорую помощь». До сих пор слышу — а может, все это болезненные конвульсии моего мозга, — как после удара, глядя на меня сверху, она пробормотала без малейшего сожаления: — Чертов парень… Снова в бега. Чертова жизнь… Мать твою за ногу, Мату! Но я ей этого не простил, никогда не простил. Человека, которого однажды уже застрелили, не бьют по голове. 42. Больница Сантьяго 9 января 2017 года, понедельник Судья Олано подписал постановление о розыске и задержании Глории Эчегарай, известной также как Голден Герл, пропавшей без вести. Целых тринадцать дней меня продержали в больнице Сантьяго. Лечащие врачи едва позволяли мне двигаться, пока КТ однозначно не показала, что черепно-мозговая травма оказалась нетяжелой; не было даже внутреннего кровотечения, которое пришлось бы ликвидировать, а кровь, которая наполняла мне рот, оставляя привкус ржавчины, сочилась из лопнувшего сосуда рядом с височной костью. Кровотечение, хоть и обильное, было вызвано поверхностным повреждением. В первые дни у меня раскалывалась голова; потом ныли ноги из-за того, что я не двигался; в последние дни у медсестер хватало терпения, потому что удержать меня в неподвижности было практически невозможно. Главное, чего мне хотелось, это побыстрее вернуться к расследованию, особенно теперь, когда был сделан такой важнейший прорыв, пусть он и стоил мне страшного синяка на правом виске. Как только мое здоровье немного пришло в норму, явилась Эстибалис. С собой она захватила результаты анализа ДНК: отцом ребенка, которого ждала Аннабель Ли, был Хота. Мне потребовалось несколько дней, чтобы осознать эту новость. Помимо прочего, сложно было мириться с тем, что существует прямая связь между его смертью и будущим отцовством. В чем-то больница сыграла мне на руку. Так, Альба навещала меня рано утром, во время обеда и вечером. Ежедневно. Ее живот рос с той же скоростью, что и наши нежные отношения. Иногда она приносила мне планшет, и мы смотрели старые фильмы, которые нравились нам обоим. «Подозрительные лица», «Одержимость»… редкие жемчужины категории B, которые объединяли нас и позволили мне наконец узнать что-то о ней, о непрозрачной и таинственной Альбе. 9 января меня выписали. К тому времени моя маленькая семья удвоилась: дедушка и Ньевес Диас де Сальватьерра, мать Альбы, обменивались рецептами каракатицы в чернилах, а Герман, мой логопед и Альба бегали за мной следом по Дато, потому что тоска по доброму куску картофельного омлета делала меня неуловимым. Я пользовался тихим часом, когда посещений в больнице не было, — совершенствовал речь, готовил небольшие выступления и даже побил собственный рекорд в двадцать пять слов, который в день, когда я выписался, достиг тридцати восьми. Я постоянно бросал вызов самому себе; я делал это для себя и для дочери, чей отец должен быть здоровым полноценным человеком. В участке царила эйфория: наконец-то у нас появился подозреваемый. Некто осязаемый, пусть даже он сразу же исчез, не оставив следа. Голден, казалось, привыкла убегать, прихватив с собой все необходимое: в описи, составленной в ее квартире в Кантоне-де-лас-Пульмониас, не осталось ни единого следа какого-либо компьютерного оборудования, которое могло послужить уликой. Коллеги из отдела киберпреступности вынесли все компакт-диски и внимательно их просмотрели, но они были всего лишь копиями ее работы в «Циско» — подозреваю, касавшейся официальной части, той, что не переходила границы закона. Это случилось утром, когда меня отпустили. Наш «синий чулок» Милан принесла новости мне в больницу как раз в тот момент, когда я переодевался, готовясь выйти на улицу, чтобы наконец-то оставить позади однообразную рутину больничной жизни. — Инспектор Айяла, я не могла ждать. Я выяснила истинную личность Голден, — пропыхтела она, будто бежала три этажа по лестнице и нуждалась в передышке. Возможно, так оно и было. Милан появилась как раз в тот момент, когда я собирался снять с себя нелепую ночную рубашку, которая едва закрывала бедра, к тому же имела сзади отверстия, через которые задувал сквозняк. — Успокойся, Милан. — Я положил руку ей на плечо. Милан машинально ее стряхнула, словно ее ударило электрическим током. Я с сожалением отстранился. Даже не-психолог мог догадаться, что Милан относилась к типу людей, всеми силами избегающих физического контакта. Я даже задумался о том, какое детство было у человека, столь чуждого миру чувственных проявлений. Милан вытащила несколько стикеров из карманов своего теплого пальто. Щеки у нее пылали; она всеми силами старалась не смотреть ни мне в глаза, ни на мою ночную рубашку.