— Плевать я хотел на Арасели, — пробормотал он себе под нос. — Лучше объясни мне все сам, Асьер. Все. Начиная с Аннабель Ли. Асьер задумался, принял какое-то решение, потом заговорил. Я хочу сказать, что никакого эмоционального катарсиса или чего-то подобного у него не случилось, хотя с ним такого и прежде никогда не бывало. — Это было весной. Хота снова нашел ее, и они начали встречаться. Все по-старому: ах, фотография, а может, попробуешь еще раз, а давай устроим тебе выставку, ах, творческая жизнь… Разве не помнишь, как однажды он снова принялся все фотографировать? Да, я помнил, Хота стал ужасным занудой — только и знал, что болтал о цифровой фотографии. Я с надеждой думал, что он устал от жизни, которую вел, и решил всерьез заняться чем-то другим. Как я мог связать все это с Аннабель Ли, если никто не вспоминал о ней двадцать четыре года? — Мне и в голову не приходило думать, что она за этим стоит. — Однажды я встретил их в баре «Юдизменди». Было заметно, что между ними что-то есть… ну, то что может быть с Аннабель Ли, ты меня понял, ты тоже прошел через это. Мы втроем выпили кофе. Она дала мне номер своего мобильного, когда Хота отлучился в туалет. А я… в общем, я ей позвонил. «Молодец, Асьер. Очень в твоем духе», — подумал я. — Ладно, остальное можешь не рассказывать. Это твоя жизнь. Просто скажи мне, кто отец? — Может быть, Хота, но точно не я, — категорически ответил он. — Мы с Аннабель не спали. — Не издевайся надо мной. — Да нет же, правда, я… Разговор меня утомил. Я схватил Асьера за лацканы куртки и навалился на него так, что его спина повисла над улицей, проходившей в нескольких метрах ниже. Новый статус-кво был очевиден: если я его отпущу, он упадет. — Не… не валяй… дурака… — прошептал я медленно, очень медленно. Систематическое вранье друзей детства плачевно сказывалось на моем терпении. Я снова притянул Асьера к себе. Он, казалось, все понял. — Да, все у нас было. Но я не могу быть отцом ее ребенка — я принимал меры предосторожности. Я ведь женат, Унаи. — И все-таки ты можешь им быть. — Нет, это невозможно. — А Хота мог, как ты думаешь? — Мог. Он-то как раз ничего не контролировал, вечно был бухой… В общем, вся эта хрень продолжалась несколько месяцев, но летом нас всех хорошенько встряхнуло дело о двойных преступлениях. Нам с Хотой все это оказалось только на руку: все были заняты чем-то другим, и ни Лучо, ни ты не заметили появления Аннабель. Мы не знали, как вы на нее отреагируете — вдруг снова откроются старые раны… — Почему ты не сказал, что вы снова с ней встречаетесь? Я все равно узнал бы. — Ты же меня знаешь, черт возьми. У меня нет воображения, не умею я импровизировать. Чувак, я чуть не помер, когда ты позвал нас всех троих в сад у стены… В четверг Аннабель мне не звонила, но я и вообразить не мог, что она умрет. «Значит, убийца считает кандидатами в отцы и тебя, и Хоту», — подумал я. — Как ты думаешь, могла ли она в тот день отправиться с кем-нибудь в горы? — Аннабель всю жизнь ходила в горы рано утром, выбиралась из Витории ночью, но я понятия не имею, была ли она одна или с компанией. — А не знаешь, не появился ли у нее какой-нибудь новый приятель? На мгновение Асьер задумался. — Не исключено, — отозвался он наконец. — Иногда она говорила о какой-то новой подруге, но подробностей не рассказывала. Ее звали… тьфу, вылетело из головы. Помню только, Аннабель говорила, что та поддерживает ее с того момента, как она забеременела. — В смысле? — Она появилась вскоре после того, как несколько месяцев назад Аннабель рассказала про беременность в социальных сетях. Думаю, это какая-нибудь фанатка ее комиксов, связалась с Аннабель, чтобы та поставила ей автограф, они подружились и продолжали встречаться. Мне это показалось странным — Аннабель с бо́льшим удовольствием тусовалась с парнями, чем с бабами. Наверняка у нее появлялись какие-то новые друзья, но со мной она про них не говорила, а я ничего не спрашивал. Кто угодно мог подняться с ней в горы. — Я не видел на похоронах ни одной подруги. Асьер пожал плечами: — Ты же знаешь, я туда не ходил. — Ты не ходил, но мы все там были. — А как ты все это объяснил Арасели, а? — вскочил он в ярости. — Я не хотел, чтобы жена задавала мне вопросы, не хотел, чтобы она узнала от вас или от какого-нибудь сплетника на похоронах, что покойница была беременна, и связала концы с концами. — А деньги? Ты должен мне все объяснить, Асьер. — Меня так взбесило, когда Аннабель выиграла в эту лотерею… К тому времени я собирался с ней расстаться. Она была беременна; думаю, это ее изменило, она искала стабильности для ребенка, а ждать чего-то от Хоты было бессмысленно. Аннабель настаивала, чтобы я бросил Арасели и ушел к ней, убеждала, что ребенок, скорее всего, мой, хотя мы предохранялись. Она утверждала, что такое случается — уж в ее-то воображении наверняка случалось все, что угодно. Ты же знаешь, какой она была — врала одно и то же, пока ей не начинали верить, и думала, что может убедить кого угодно в чем угодно, и мы всё проглотим. Я хотел ее бросить, я устал от этой истории, от нее самой и от того, что Хота с каждым днем все больше шел вразнос. Думаю, толком он ничего не знал, но что-то подозревал — держался со мной напряженно, разговаривал сухо. Обычно Хота так себя не вел, но он был трусом, у него не хватало смелости спросить меня прямо. — Значит, ты собирался ее бросить, а она выиграла в лотерею… — напомнил я. — А ты не помнишь пророчество, которое она выдала двадцать четыре года назад, в лагере? — Какое такое пророчество? — Пари, которое мы заключили, когда она заявила: «В тот день, когда умру, я буду богаче тебя». — Не пудри мне мозги, Асьер. Ты имеешь в виду тот ребяческий треп? — Тот ребяческий треп осветил мне путь и сделал меня тем, кто я есть. Вот почему я стал фармацевтом, а вовсе не потому, что мне нравится смешивать микстуры. Аннабель поставила передо мной цель, помогла понять, что я не хочу быть похожим на отца-неудачника, не хочу прозябать, хочу зарабатывать бабки. Клянусь, я вспоминал ее слова каждый день с четвертого июля девяносто второго года, когда эта чертова баба их произнесла. «Эта чертова…» — мысленно отметил я. — И видишь, как все повернулось. Пари свое Аннабель проиграла. В день смерти она была не богаче меня. Мы были равны, у нас обоих было по полтора миллиона евро в банке. — Значит, она выиграла в лотерею и отдала тебе часть… — Я сказал, что брошу Арасели, что перееду к ней, что мы будем семьей, но я прошу у нее доказательства того, что она тоже хочет серьезных отношений. — Например, общий счет в банке. — Как ни странно, она не кривлялась. Она не заботилась о деньгах — материальные потребности были у нее как у бомжа, и ей вполне хватало того, что она зарабатывала на комиксах. Она не была материалисткой — целыми днями жила в собственном выдуманном мире, у нее не было времени ходить по магазинам и делать покупки, это для нее было слишком обыденно. Ей не стоило особого труда поделиться со мной этими миллионами. Я посмотрел на Асьера. Потом посмотрел на часы у себя на запястье. Дедушка ждал нас с Германом в Вильяверде к ужину. Альба и ее мать ужинали вместе в Лагуардии и пригласили к себе Эстибалис, у которой семьи не было; в противном случае она провела бы рождественскую ночь одна или с нами. Уже половина седьмого вечера, мне пора было идти, но чем дольше я расспрашивал Асьера, тем больше вопросов у меня возникало. Я хорошо его знал — он редко откровенничал, а значит, у меня еще не скоро появится новая возможность поболтать с ним по душам. — А то, что ты сразу же снял двести тысяч евро, ее не насторожило? — Ты не поверишь, но мы об этом не говорили, даже не касались этой темы. Скорее всего, она не проверяла ежедневно остаток на счете; к тому же я снял эти деньги в понедельник, а в четверг она была уже мертва. — Ты хоть понимаешь, насколько подозрительным все это покажется судье? — А ты понимаешь, что я говорю тебе правду, несмотря на то, что это может мне навредить, — и все равно говорю тебе гребаную правду, Унаи? — сердито буркнул он. — Что ты собираешься делать с деньгами? Он задумался. Это меня удивило: холодный мозг Асьера заранее должен был все спланировать. — Как только ты закончишь свое расследование, поймаешь виновного и никто не будет больше меня подозревать, я расстанусь с Арасели. Сниму со счета свои миллионы. К счастью, мы поженились на условии раздельного владения собственностью, и она не сможет ни на что претендовать. На эти деньги я рассчитаюсь с долгами и возьму тайм-аут, чтобы переосмыслить свою жизнь. — Не думал, что тебе это нужно. Ты выглядишь таким… «Самодовольным», — мысленно закончил я фразу. — Я не знаю, хочу ли и дальше быть фармацевтом. Аптека — всего лишь способ зарабатывать, а это становится все труднее. Не хочу тратить время и силы, заклеивая пластырем пробоины в тонущем корабле. Может, закрою обе аптеки и вложу деньги в какое-то новое дело… А может, буду управлять своим имуществом до выхода на пенсию… Не знаю пока. В этой жизни мне хотелось только денег, чтобы жить по-человечески, а не прозябать, как отец, и Аннабель мне их дала. Забавно, правда? Этого было достаточно, более чем достаточно для моих ушей. Допрос подошел к концу. В желудке тянуло — из-за вина или из-за того, что я только что услышал от Асьера… — Ладно, я узнал достаточно. Можешь идти, Асьер. — Да, пойду-ка я, пожалуй. Так будет лучше, — сказал он, встал и начал спускаться по ступенькам. — Знаешь, что я скажу тебе, Кракен? Ты испортил мне глинтвейн, а заодно этот чертов сочельник. Пойду домой, Арасели и родители меня заждались. Счастливого Рождества. Некоторое время я наблюдал, как угрюмый Асьер спускается по лестнице и лавирует между пешеходами, спешащими домой, чтобы готовить семейный ужин, самый важный в году. Я не знал, что делать дальше — защищать ли Асьера, который запросто мог стать следующей жертвой, или просить у судьи ордер на арест, потому что у моего друга имелись мотивы и достаточно хладнокровия, чтобы собственными руками убить Ребекку, Аннабель и Хоту. 39. Гора До́бра