— Как он мог?! — Отчаявшимся людям нужны союзники. Кто знает, может, день-другой Гутред мечтал вбить клин между Иваром и Кьяртаном. Так или иначе, он очень нуждался в деньгах. Да и к тому же у Гутреда есть один существенный недостаток: он всегда верит в лучшее в других людях. Его сестра, не столь обремененная филантропическими идеями, отнюдь не была в восторге от такого жениха. И сбежала в монастырь. — Когда это произошло? — В прошлом году. Кьяртан посчитал ее отказ выйти за его сына очередным оскорблением и угрожал отдать Гизелу своим людям, чтобы те ею вволю попользовались. — Она все еще в монастыре? — Была, когда я покинул Эофервик. Там ей брак не угрожает, верно? Может, Гизела вообще не любит мужчин. Множество монахинь их терпеть не могут. Но я сомневаюсь, что Гутред оставит там сестру надолго. Ее цена в качестве коровы мира слишком велика. — Он все-таки хочет выдать Гизелу за сына Кьяртана? — спросил я как можно небрежнее. — Этого не будет, — ответил Оффа и налил себе еще эля. — Отец Хротверд — знаешь такого? — Отвратительный человек, — поморщился я, вспомнив, как Хротверд поднял в Эофервике толпу на убийство датчан. — Да уж, чрезвычайно мерзкий тип, — согласился Оффа с редким энтузиазмом. — Именно он придумал обложить датчан церковным налогом. Он предложил также, чтобы сестра Гутреда стала женой твоего дяди, после того как тот овдовел, и это предложение, видимо, понравилось королю. Эльфрику так и так нужна жена, а если он пожелает послать своих копейщиков на Север, это необычайно укрепит власть Гутреда. — И оставит Беббанбург без защиты, — сказал я. — Шестьдесят человек смогут удерживать Беббанбург до Судного дня, — отмахнулся Оффа. — Гутреду же нужна армия побольше, и две сотни человек из Беббанбурга станут для него божьим даром. Уж определенно они будут стоить его сестры. Но в то же время не забывай: Ивар сделает все, чтобы помешать этому браку. Он не хочет, чтобы саксы Северной Нортумбрии объединились с христианами Эофервика. Поэтому, мой господин, — Оффа отодвинул свою скамью от стола, словно предлагая завершить на том пространный рассказ, — в Британии царит мир, повсюду, кроме Нортумбрии, где у Гутреда возникли неприятности. — А в Мерсии нет неприятностей? — спросил я. — Ничего из ряда вон выходящего, — покачал головой Оффа. — А в Восточной Англии? Оффа помолчал; потом, поколебавшись, сказал: — Там тоже все спокойно. Но я знал: он молчал неспроста — хитрец бросил мне наживку и теперь выжидал, невинно глядя на собеседника. Я со вздохом вынул из кошелька еще один шиллинг и положил на стол. Он позвенел монетой, чтобы убедиться, что серебро хорошее. — Король Этельстан, — сказал Оффа, — бывший Гутрум, ведет переговоры с Альфредом. Альфред и не подозревает, что мне об этом известно. Они собираются поделить Англию. — Поделить Англию? — переспросил я. — Но как можно делить то, что тебе не принадлежит! — Датчанам отдадут Нортумбрию, Восточную Англию и северо-восток Мерсии. Уэссексу же отойдет юго-западная часть Мерсии. Я изумленно уставился на Оффу. — Но Альфред никогда не согласится на такое! — Еще как согласится. — Ему нужна вся Англия, — запротестовал я. — Он хочет, чтобы Уэссексу ничто не угрожало, — ответил Оффа, крутанув монету на столе. — И поэтому согласится пожертвовать половиной Англии? — недоверчиво спросил я. — Попробуй взглянуть на это иначе, мой господин: в Уэссексе не будет датчан, а в тех землях, где будут править датчане, живет много саксов. Если датчане согласятся не нападать на Альфреда, тот будет чувствовать себя в безопасности. Но вот смогут ли чувствовать себя в безопасности датчане? Даже если Альфред поклянется их не трогать, на их землях все равно будут жить тысячи саксов, и эти саксы могут подняться против датчан в любую минуту… Особенно если их будут поощрять из Уэссекса. Король Этельстан заключит с Альфредом договор, который не будет стоить и пергамента, на котором его нацарапают, — улыбнулся Оффа. — Ты имеешь в виду, что Альфред нарушит перемирие? — Открыто — нет. Но он начнет подбивать саксов на мятеж, станет поддерживать христиан и раздувать беспорядки, и все это время будет читать молитвы и клясться своему врагу в вечной дружбе. Вы все считаете Альфреда набожным книгочеем, но этот человек очень честолюбив. И его амбиции простираются на все земли, лежащие между этим местом и Шотландией. Ты видишь, как он молится, а я вижу, как он мечтает. Он пошлет к датчанам миссионеров, и все будут считать, что он интересуется только религией. Но знай: где бы саксы ни убили датчанин, их клинки направит Альфред. — Нет, — сказал я, — только не Альфред. Его Бог не дозволяет предательства. — Что ты знаешь о Боге Альфреда? — пренебрежительно спросил Оффа и прикрыл глаза. — «И предал его Господь, Бог наш, в руки наши, и мы поразили его и сынов его и весь народ его, и взяли в то время все города его, и предали заклятию все города, мужчин и женщин и детей, не оставили никого в живых»[4].— Оффа открыл глаза. — Таковы деяния Бога, которому поклоняется Альфред, господин Утред. Хочешь услышать еще что-нибудь из Библии? «И предаст их тебе Господь, Бог твой, и поразишь их»[5].— Оффа скорчил гримасу. — Альфред мечтает о земле, свободной от язычников, о земле, где враг полностью истреблен и живут одни только набожные христиане. Если на острове Британия и есть человек, которого следует бояться, господин Утред, то этот человек — король Альфред. — Он встал. — А теперь я должен убедиться, что эти глупые женщины накормили моих собак. Я смотрел, как Оффа уходит, и думал, что хотя он и очень умный человек, но в отношении Альфреда фатально ошибается. И разумеется, Альфред хотел, чтобы я именно так и думал. Глава седьмая Витан был королевским советом, состоящим из наиболее влиятельных людей королевства. Он собрался по двум поводам: в честь освящения новой церкви Альфреда и обручения Этельфлэд с моим двоюродным братом. Мы с Рагнаром не имели отношения к прениям витана и поэтому вовсю пьянствовали в городских тавернах, пока велись все эти разговоры. К нам разрешили присоединиться Бриде, что очень обрадовало моего друга. Брида была саксонкой из Восточной Англии и в прошлом моей любовницей. Но то было очень давно, когда мы оба были еще совсем юными. Теперь же Брида стала красивой женщиной и настоящей датчанкой, еще более датчанкой, чем сами датчане. Правда, Рагнар так и не женился на ней, но она долгие годы была его подругой и любовницей, давала моему другу советы и немножко колдовала. Хотя волосы у Рагнара были светлыми, а у Бриды — темными; хотя он ел, как кабан, в то время как она лишь слегка прикасалась к пище; хотя Рагнар был шумным, а Брида — спокойной и мудрой, но они прекрасно ладили и были счастливы вместе. Я несколько часов рассказывал Бриде о Гизеле, и Брида внимательно слушала. — Ты и в самом деле думаешь, что Гизела тебя ждет? — наконец спросила она. — Надеюсь, — ответил я, прикоснувшись к молоту Тора. — Бедная девушка, — с улыбкой произнесла Брида. — Итак, Утред, ты снова влюблен? — Да. — В какой уже раз, — заметила она. В тот день, накануне церемонии официального обручения Этельфлэд, мы сидели в «Двух журавлях». Там нас и нашел отец Беокка. Руки его были перепачканы чернилами, и я обвиняющим тоном произнес: — Ну сколько же можно писать! — Мы составляли списки фирдов графств, — объяснил он. — Теперь каждый мужчина в возрасте от двенадцати до шестидесяти должен дать клятву служить королю. Я составлял списки, но у нас кончились чернила. — Неудивительно, — заметил я. — Похоже, ты вылил их на себя. — Сейчас смешивают новый горшок чернил, — сказал Беокка, не обратив внимания на мои слова, — и на это требуется время, поэтому я хотел пока показать тебе новую церковь. Хочешь посмотреть? — Да уж, просто предел моих мечтаний, — буркнул я. Но от Беокки так просто не отделаешься. А церковь и в самом деле оказалась великолепной. Такого большого сооружения я еще никогда не видел. Она взмывала на огромную высоту, крышу ее поддерживали массивные дубовые балки с вырезанными на них изображениями святых и королей. Резьба была раскрашена, а короны королей, нимбы и крылья святых поблескивали золотыми листами. Беокка сказал, что их привезли мастера, выписанные из Франкии. Полностью выложенный каменными плитками пол не требовалось посыпать тростником, и собаки пребывали в недоумении — где же им помочиться. Альфред издал указ, запрещающий собакам входить в храм Божий, но они все равно туда проникали, поэтому он назначил специального смотрителя с бичом, в чьи обязанности входило выгонять животных из большого нефа. Но, поскольку в свое время ногу смотрителя отрубил датский боевой топор, этот человек ходил медленно, так что собаки без труда ускользали от него. Нижняя часть церковных стен была из отесанного камня, а верх и крыша — из дерева. Под самой крышей находились высокие окна, затянутые выскобленными роговыми пластинами, чтобы внутрь не проникал дождь. Все стены покрывали панели из натянутой кожи, на которых были нарисованы картины, изображавшие рай и ад. Небеса населяли саксы, в то время как ад выглядел обиталищем датчан. Хотя, к своему изумлению, я заметил, что вниз, в дьявольское пламя, также угодила пара священников. — Встречаются плохие священнослужители, — серьезно заверил меня Беокка. — Но таких, конечно, немного. — Но встречаются и хорошие, — сказал я, чтобы порадовать Беокку. — Кстати, о хороших священниках — ты слышал что-нибудь об отце Пирлиге? Пирлиг был бриттом, с которым мы сражались бок о бок при Этандуне, и я считал этого человека своим другом. Поскольку Пирлиг говорил на датском, он оказался в числе священников Гутреда, которых послали в Восточную Англию. — О да, он совершает дело, угодное Господу, — с энтузиазмом ответил Беокка. — Говорят, что уже множество датчан приняли крещение! Я воистину верю, что мы видим преображение язычников. — Только не меня, — вставил Рагнар. — Христос явится к тебе однажды, господин Рагнар, и ты будешь удивлен Его милосердием, — покачал головой Беокка. Датчанин Рагнар промолчал. Однако я видел, что его, как и меня, впечатлила новая церковь Альфреда. Гробница святого Свитуна, обнесенная серебряной оградой, находилась перед высоким алтарем, покрытым красной тканью. На этом огромном, словно парус драккара, алтаре стояла дюжина прекрасных восковых свечей в серебряных подсвечниках. Они окружали большой серебряный крест, инкрустированный золотом. Рагнар пробормотал, что стоит целый месяц плыть по морю, чтобы разграбить все это великолепие. По обеим сторонам от креста красовались вместилища реликвий: ящички и фляжки из серебра и золота, сплошь усыпанные драгоценностями. В некоторых из них имелись маленькие хрустальные окошечки, через которые можно было увидеть реликвии. Там хранились: кольцо с пальца ноги Марии Магдалины; остатки перьев голубя, выпущенного Ноем из ковчега; роговая ложка святого Кенелма; фляжка с пылью с гробницы святого Хедды и копыто ослика, на котором Иисус явился в Иерусалим. Ткань, в которую Мария Магдалина завернула тело Христа, лежала отдельно, в огромном золотом ларце, а неподалеку, казавшийся совсем крошечным рядом с этим золотым великолепием, стоял горшочек с зубами святого Освальда — подарок Гутреда. Два зуба этого великомученика так и хранились в серебряном горшочке из-под устриц, который выглядел очень убого рядом с остальными сосудами. Беокка показал нам и другие сокровища, но больше всего он гордился куском кости, который можно было увидеть через окошечко из кристалла молочного цвета.