Если у него не будет меча, он не отправится в пиршественный чертог Одина: этой угрозы оказалось достаточно, чтобы Текиль заговорил. Он рассказал, что у Кьяртана в Дунхолме три корабельные команды[2], что составляет примерно сто пятьдесят воинов. Но есть и другие люди на фермах недалеко от крепости, которые будут сражаться за него, если их призовут. Поэтому Кьяртан, если пожелает, может возглавить четыреста опытных воинов. — И все они ему верны, — предупредил меня Текиль. — Потому что он щедр с ними? — У Кьяртана всегда в избытке золота, серебра и женщин. А чего еще может желать воин? — Отправиться в пиршественный зал мертвых, — ответил я, и Текиль кивнул, подтверждая, что это правда. — Но скажи, откуда Кьяртан берет рабынь и рабов? — Покупает у торговцев вроде того, которого ты убил. Или мы находим их сами. — Вы держите их в Дунхолме? Текиль покачал головой. — Только совсем юные девочки отправляются туда, остальные идут в Гируум. В Гирууме у нас две корабельные команды. Это имело смысл. Я бывал в Гирууме. Некогда там стоял знаменитый монастырь, пока Рагнар Старший его не разрушил. Насколько я помню, Гируум — это маленький городок на южном берегу реки Тайн, расположенный очень близко к морю: удобное место для кораблей работорговцев. А еще на мысу Гируума стоит старая римская крепость — правда, далеко не такая грозная твердыня, как в Дунхолме. Но это и неважно, потому что, если вдруг над Гируумом нависнет беда, тамошний гарнизон всегда успеет отправиться на юг, к крепости побольше, и укрыться там, забрав с собой рабов. — А Дунхолм, — заявил Текиль, — взять невозможно. — Так уж и невозможно? — скептически переспросил я. — Я хочу пить, — вдруг сказал пленник. — Райпер! — прокричал я. — Я знаю, что ты там! Принеси эля! Я дал Текилю горшок эля, немного хлеба и холодной козлятины, и, поглощая все это, он рассказывал мне о Дунхолме. Он заверял, что крепость эта абсолютно неприступна. — Однако достаточно большая армия смогла бы его взять, — предположил я. Текиль издевательски осклабился в ответ. — Приблизиться к Дунхолму возможно только с севера, — сказал он, — но подступ с севера узкий и крутой. Поэтому, даже если у тебя будет самая огромная армия в мире, ты сможешь повести против тамошних укреплений всего несколько человек зараз. — А кто-нибудь уже пытался взять Дунхолм? — Ивар как-то явился, чтобы посмотреть на нас, проторчал поблизости четыре дня — и ушел восвояси. До этого сын ярла Рагнара пришел и не остался даже четырех дней. Полагаю, крепость можно взять измором, но на это уйдет год, а попробуй-ка прокормить осаждающую армию целых двенадцать месяцев! — Текиль покачал головой. — Дунхолм, как и Беббанбург, неприступен. Однако судьба упорно вела меня в оба этих места. Я сидел молча и размышлял, пока Текиль вдруг не напрягся, словно проверяя, не может ли он разорвать рабские кандалы. Не смог. — Ну а теперь скажи мне, как я умру, — попросил пленник. — У меня есть еще один вопрос. — Спрашивай, — пожал он плечами. — Насчет Тайры Рагнарсон. Это удивило Текиля, и он некоторое время молчал. Потом сообразил, что, конечно, я знал ее в детстве. — Милейшая Тайра, — саркастически проговорил он. — Она жива? — Предполагалось, что она станет женой Свена. — И она действительно стала его женой? — Ясное дело, ее силком загнали к нему в постель, — засмеялся Текиль. — Но Свен к ней даже не прикоснулся. Он боится Тайры. Поэтому ее заперли подальше, и Кьяртан интересуется тем, что она увидела во сне. — Это еще почему? — Через нее говорят боги. Так считает Кьяртан. — А ты что думаешь? — Я думаю, что эта сучка безумна. Я уставился на него сквозь огонь. — Во всяком случае, Тайра жива? — Если только это можно назвать жизнью, — сухо произнес он. — Говоришь, она безумна? — Она постоянно режет себя, — сказал Текиль, проведя ребром ладони по своей руке. — Она завывает, режет себя и сыплет проклятиями. Даже Кьяртан ее боится. — А Свен? — Он от нее просто в ужасе. Свен хочет, чтобы она умерла, — поморщился Текиль. — Так почему же она до сих пор жива? — Потому что собаки ее не трогают, — ответил Текиль, — и потому что Кьяртан верит, будто Тайра владеет даром прорицания. Она сказала, что мертвый воин его убьет, и он ей почти поверил. — Мертвый воин и вправду однажды убьет Кьяртана, — заявил я. — А завтра он убьет тебя. Текиль спокойно принял свою судьбу: — Ветви орешника, я полагаю? — Да. — И в моей руке будет меч? — Если хочешь, в обеих руках по мечу, потому что мертвый воин все равно убьет тебя. Он кивнул, потом закрыл глаза и снова прислонился к стене. — Ситрик, — сказал он, — родной сын Кьяртана. Я вспомнил мальчика, взятого в плен вместе с Текилем. — Он брат Свена? — спросил я. — Сводный брат. Мать Ситрика была рабыней-саксонкой. Кьяртан отдал ее на растерзание псам, заподозрив в том, что она хочет его отравить. Может, она и вправду пыталась это сделать, а может, у него просто разболелся живот. Но, как бы то ни было, он скормил несчастную женщину псам. Он пощадил Ситрика только потому, что Ситрик — мой слуга, и я просил за него. Он славный мальчик. Ты бы сделал доброе дело, если бы оставил его в живых. — Но мне нужно восемь голов, — напомнил я. — Да, — устало ответил он. — Я понимаю. От судьбы не уйдешь. * * * Аббат Эадред хотел повесить четырех пленников. Или утопить. Или задушить. Словом, он хотел для них бесславной смерти. — Эти негодяи напали на нашего короля! — неистово воскликнул он. — И они должны умереть самой низкой и бесславной смертью! Он продолжал повторять это с редким пылом, но я только пожал плечами и сказал, что пообещал Текилю достойную смерть, ту, что поможет ему отправиться в Валгаллу, а не в Нифльхейм. Эадред уставился на мой амулет-молот и завизжал, что в Халиверфолкланде не может быть милосердия к людям, напавшим на избранника самого Кутберта. Мы спорили с ним, стоя на склоне холма, а четверо пленников, в цепях и веревках, сидели на земле под охраной личной стражи Гутреда. Там же собралось множество городского люда, ожидающего решения короля. Эадред вовсю разглагольствовал перед ним, говоря, что проявление слабости подорвет авторитет Гутреда. Церковники согласились с аббатом, что было неудивительно, и особенно горячо поддерживали Эадреда два недавно прибывших монаха, которые пришли сюда через холмы из Восточной Нортумбрии. Их звали Дженберт и Ида. Им обоим было лет по двадцать, и оба обязаны были повиноваться Эадреду. Очевидно, эти монахи ходили за холмы с каким-то поручением от аббата, а теперь, вернувшись в Кайр Лигвалид, неистово доказывали, что пленники должны умереть мучительной и позорной смертью. — Сжечь их! — настаивал Дженберт. — Так, как сами язычники сожгли множество святых! Поджарить их над адским пламенем! — Повесить их! — настаивал Эадред.