Пленных забрали в город, а мы тем временем обнаружили тех двоих, кого Текиль послал за лошадьми. Должно быть, они услышали шум драки, потому что поскакали на восток. У нас ушло слишком много времени, чтобы оседлать своих коней и пуститься в погоню, и я бранился, потому что не хотел, чтобы эти двое принесли вести обо мне Кьяртану. Если бы у беглецов имелись мозги, они бы пересекли реку и поскакали во весь опор вдоль стены, но они, похоже, вообразили, что скакать через Кайр Лигвалид слишком рискованно и безопаснее будет отправиться на юго-восток. А еще им следовало бы бросить лошадей, оставшихся без седоков, но они оказались слишком жадными и забрали всех коней с собой — вот почему было легко увидеть их следы на сухой почве. Эти двое скакали по незнакомым землям, и они отклонились слишком далеко на юг, что позволило нам перекрыть все восточные тропы. К вечеру больше шестидесяти наших людей выслеживали беглецов, и уже в сумерках мы наконец нашли этих двоих, огибающих грабовую рощу. Старший из беглецов погиб, сражаясь. Он знал, что ему недолго осталось жить, и был полон решимости отправиться в пиршественный зал Одина, а не к ужасам Нифльхейма. Поэтому он вырвался из-за деревьев на усталой лошади с воинственным криком, и я сжал пятками бока Витнера, но Гутред мне помешал. — Он мой! — воскликнул король и вытащил меч. Его скакун прыгнул вперед, главным образом потому, что Витнер, возмущенный тем, что ему помешали, больно укусил второго коня. Гутред вел себя как настоящий король. Он никогда не наслаждался боем и был куда менее опытен в сражениях, чем я, но знал, что должен убить врага сам, иначе люди скажут, что он прятался за моим мечом. И он ухитрился неплохо справиться. Его конь споткнулся как раз перед тем, как настиг человека Кьяртана, но это оказалось к лучшему, потому что помогло Гугреду избежать дикого замаха врага. Меч просвистел мимо пояса короля, не причинив ему вреда, а отчаянный рубящий удар Гутреда пришелся по запястью врага, сломав тому кость. После этого королю оставалось только свалить противника наземь и зарубить. Как я уже говорил, Гутред не наслаждался битвой, но прекрасно понимал, что должен это сделать. И через некоторое время убийство это стало частью легенды о новом короле. Повсюду пели песни о том, как Гутред из Нортумбрии убил в битве шестерых негодяев, хотя на самом деле враг был всего один, да и то Гутреду повезло, что его конь споткнулся. Но королям как раз и нужно быть удачливыми. Позже, когда мы вернулись в Кайр Лигвалид, я отдал Гутреду старый шлем моего отца в награду за храбрость, и он был доволен. Я приказал Райперу убить второго человека, и юноша проделал это с таким удовольствием, что я понял, что в нем не ошибся. Райперу не пришлось долго трудиться, потому что второй беглец оказался трусом и хотел одного — сдаться. Он отбросил в сторону меч и рухнул на колени, дрожа и крича, что сдается, но мне не нужны были пленники. — Убей его! — велел я Райперу, который ухмыльнулся волчьей усмешкой и рубанул изо всех сил. Мы забрали двенадцать лошадей, сорвали с двух убитых доспехи и оружие и оставили трупы на растерзание диким зверям, но сперва я велел Клапе отрубить у убитых головы. Клапа уставился на меня непонимающими воловьими глазами. — Головы, мой господин? — переспросил он. — Отруби им головы, Клапа, — повторил я. — А это — тебе. Я отдал ему два из четырех браслетов Текиля. Он посмотрел на серебряные браслеты так, как будто никогда раньше не видел столь чудесных вещей. — Это мне, мой господин? — Ты спас нам жизнь, Клапа. — Это Райпер всех привел, — признался он. — Он сказал, что нам не следует оставлять короля, что вы ушли слишком далеко, поэтому мы должны последовать за вами. Тогда я отдал Райперу остальные два браслета, после чего Клапа отсек головы мертвецам, убедившись, как трудно перерубить шею. Но как только дело было сделано, мы отнесли окровавленные головы в Кайр Лигвалид. Едва мы добрались до разрушенного города, я увидел, что первые два трупа уже вытащены из ручья и обезглавлены. Аббат Эадред хотел повесить четырех оставшихся пленников, но я убедил его отдать мне Текиля, по крайней мере на одну ночь. Я велел привести Текиля в руины старого здания, которое, как мне казалось, построили еще римляне. В высоких стенах, сделанных из хорошо обработанного камня, были прорублены три высоких окна. Крыши в здании не было. Пол устилали крошечные черные и белые плитки, некогда составлявшие давно уничтоженный орнамент. Я зажег огонь на самом большом из оставшихся кусков плотно пригнанных плиток, и пламя расцветило старые стены огненным мерцанием. Бледный свет просочился и сквозь окна, когда из-за облаков показалась луна. Райпер и Клапа привели ко мне Текиля. Они хотели остаться и посмотреть, что я с ним буду делать, но я отослал обоих прочь. Теперь, когда Текиль лишился своих доспехов, на нем остался только короткий грязный плащ. Лицо его покрывали синяки; запястья и лодыжки были скованы рабскими кандалами, теми самыми, в которые он собирался заковать меня. Пленник сел в дальнем конце комнаты, а я устроился у огня напротив него. Текиль уставился на меня. У него было славное мужественное лицо, и я подумал, что этот человек мог бы стать моим товарищем, если бы судьба не сделала нас врагами. Казалось, его забавляло то, как тщательно я его разглядываю. — Ты и был тем самым мертвым воином, — сказал он, немного помолчав. — Да ну? С чего это ты взял? — Я знаю, что мертвый воин носил шлем с серебряным волком на гребне, и видел точно такой же шлем на тебе. — Текиль пожал плечами. — А может, он просто одолжил у тебя шлем? — Может, и одолжил, — ответил я. — Тот воин напугал Кьяртана и его сына до полусмерти, но именно этого ты и добивался, верно? — слегка улыбнулся Текиль. — Это то, чего добиваются все воины, — ответил я. — А теперь, — продолжал он, — ты отрезал головы четырем моим людям и собираешься послать эти головы Кьяртану, так? — Да. — Потому что ты хочешь напугать его еще больше? — Именно так, — подтвердил я. — Но всего должно быть восемь голов, — сказал Текиль. — Разве не так? — Восемь, — снова кивнул я. Он скорчил гримасу, услышав это, потом подался вперед и посмотрел на плывущие по небу облака. На руинах города выли собаки, и Текиль повернул голову, прислушиваясь. — Кьяртан любит собак, — сказал он. — И постоянно держит свору псов. Свирепых тварей. Заставляет их драться друг с другом и оставляет только сильнейших. Он устроил псарню в зале Дунхолма и использует псов для двух вещей. — Текиль замолчал и насмешливо посмотрел на меня: — Именно этого ты и добиваешься, да? Чтобы я рассказал тебе о Дунхолме? Объяснил, в чем его сила и слабость, и сколько там человек, и как ты можешь его взять? — Да, я хочу знать все это и даже больше, — ответил я. — Потому что ты кровный враг Кьяртана? Жизнь Кьяртана в отместку за смерть ярла Рагнара? Да? — Ярл Рагнар вырастил меня, и я любил его как отца. — Вообще-то у него есть родной сын. — Да, но он не может отомстить. Альфред держит сына Рагнара в заложниках. — Поэтому сыновний долг исполнишь ты? — спросил Текиль. Он пожал плечами, как будто и так знал, каким будет мой ответ. И продолжил: — Ты поймешь, что сделать это непросто. Хотя бы потому, что тебе придется драться с псами Кьяртана. Он держит их в зале собственного дома. Они там живут, как господа, а под полом зала Кьяртана спрятаны сокровища. Много серебра и золота. Правда, на эти драгоценности он никогда не смотрит. Но все-таки сокровище там, зарыто в земле, под тем залом, где живут собаки. — Кто его охраняет? — спросил я. — Это первая из обязанностей его свирепых псов, — пояснил Текиль, — но вторая — убивать людей. И он убьет тебя. Кьяртан сперва выколет тебе глаза, а потом тебя разорвут на куски его гончие. Или, может, он дюйм за дюймом будет сдирать с тебя кожу. Мне приходилось видеть такое. — Да уж, не зря его зовут Кьяртан Жестокий, — сказал я. — Он заслужил это прозвище, — отозвался мой пленник. — Так почему же ты ему служишь? — Он щедр, — ответил Текиль. — Кьяртан любит в этой жизни лишь собак, золото, женщин и своего сына. Мне тоже по душе сокровища и бабы, и Кьяртан щедро снабжает меня тем и другим. — А как насчет собак и его сына? — поинтересовался я. — Я ненавижу его псов, — признался Текиль, — а его сын, он жалкий трус. — Свен? — удивился я. — Он не был трусом в детстве. Текиль вытянул было ногу, но поморщился, поскольку рабские кандалы помешали ему. — Когда Один потерял глаз, — сказал он, — то взамен получил мудрость. Но когда Свен потерял глаз, то стал трусом. Этот парень достаточно храбрый, когда сражается со слабаком, но ему не нравится встречаться лицом к лицу с сильным противником. Но его отца, однако, трусом не назовешь. — Я помню, что Кьяртан всегда был храбрым, — произнес я. — Он храбрый, жестокий, безжалостный, — сказал Текиль. — А теперь ты знаешь также, что у него полным-полно злобных гончих, которые разорвут тебя в кровавые клочки. И это, Утред Рагнарсон, все, что я тебе расскажу. — Ты расскажешь мне кое-что еще, — покачал я головой. Текиль наблюдал, как я подкладываю бревно в огонь. — Интересно, с какой стати? — спросил он. — Да потому, что я могу дать тебе кое-что взамен, — ответил я. — Неужели оставишь мне жизнь? — Нет, но зато позволю тебе самому выбрать, какой смертью умереть. Он понял и слабо улыбнулся: — Я слышал, что монахи хотят меня повесить? — Да, — подтвердил я, — потому что у них нет воображения. Но я не позволю им повесить тебя. — И что же, интересно, ты собираешься сделать вместо этого? Отдашь меня тем мальчикам, которых зовешь воинами? Разрешишь им потренироваться на мне? — Если ты не заговоришь, — сказал я, — то именно так я и поступлю, потому что им и впрямь нужно практиковаться. Но я облегчу новобранцам задачу. Ты не получишь меча.