Айильцы приглушенно загудели, руки Дев вновь замелькали в разговоре на языке жестов. На лице Хавьена отразилось легкое беспокойство. – В каком бою или набеге они участвовали? Какой тох на себя навлекли? Ты, Берелейн Пейерон, сама подтвердила мой запрет на вооруженные стычки в городе, но они, когда думают, что их не поймают, дерутся на поединках, и потерпевший поражение облачается в белое. Если кто-нибудь из них, когда оба вооружены, ударит другого, тот, другой, просит обидчика сразиться с ним в поединке, а получив отказ, облачается в белое. Какое это имеет отношение к чести или долгу? Они все переиначивают, делают такое, от чего покраснеет и житель Шары. Этому надо положить конец, Ранд ал’Тор. Скулы Берелейн затвердели, руки сжались в кулаки. – Молодые люди задиристы, – произнесла она столь снисходительным тоном, словно сама прожила несчетные годы. – Но с тех пор как это началось, на поединках не убили ни одного человека. Ни единого! Кроме того, мне пришлось осадить некоторых матерей и отцов – из влиятельных Домов, между прочим, – требовавших, чтобы я отослала их дочерей домой. Идти на попятную теперь нельзя. Эти девушки, раз я им обещала, останутся здесь. – Да держи их при себе сколько угодно, – сказал Руарк. – Пусть машут мечами, коли им охота, только бы не облачались в белое, называя себя гай’шайн, и не заявляли, будто следуют джи’и’тох. То, что они делают, оскорбительно. Холодные глаза Руарка буравили Берелейн, но та по-прежнему смотрела на Ранда. Ранд колебался всего лишь миг. Он, как ему казалось, понимал, что побуждало молодых кайриэнцев пытаться следовать джи’и’тох. За последние два десятилетия Кайриэн дважды терпел поражение от айильцев, и здешним жителям оставалось лишь задуматься: а не кроется ли секрет непобедимости айильцев в их обычаях и образе жизни? Вот они и старались подражать победителям, делая порой то, что сами айильцы воспринимали как насмешку над своими традициями. Но по правде сказать, некоторые айильские порядки чужакам представлялись совершенно невразумительными, в частности те, в соответствии с которыми кто-то становился гай’шайн. Например, завести разговор с мужчиной о его тесте, а с женщиной о ее свекрови – или по-айильски о втором отце и второй матери, – если только собеседник не помянул своих родственников первым, считалось оскорблением, достаточным для того, чтобы взяться за оружие. Но обиженный мог и не бросаться на обидчика с копьем, а просто коснуться его, после того как тот заговорил. Это, согласно джи’и’тох, было все равно что прикосновение к вооруженному противнику без причинения ему вреда. Подобный поступок приносил много джи и навлекал много тох, но тот, кого коснулись, мог потребовать, чтобы его взяли в гай’шайн, и таким образом уменьшить и честь другого, и свой собственный долг. По обычаю, требование стать гай’шайн надлежало уважить, вот и получалось, что можно было оказаться гай’шайн из-за упоминания чьей-нибудь свекрови. На взгляд Ранда, это было столь же нелепо, как и многое из того, что делали кайриэнцы. Кроме того, он полагал, что, коли уж поручил управление Берелейн, стало быть, должен ее поддерживать. – Кайриэнцы оскорбляют тебя тем, что они кайриэнцы, Руарк. Оставь их в покое, сразу им не измениться. Возможно, со временем они многому научатся и перестанут тебя так раздражать. Руарк что-то кисло проворчал, а Берелейн улыбнулась и, если только это не померещилось Ранду, чуть было не показала Руарку язык. Наверное, померещилось – она всего на несколько лет старше его, но уже правила Майеном, когда Ранд еще пас в Двуречье овец. Отослав Кормана и Хавьена к их караулам, Ранд продолжил свой путь. По бокам его шли Берелейн и Руарк, а по пятам следовали все остальные. Ни дать ни взять парад, только труб да барабанов недоставало. Позади снова послышалось клацанье учебных мечей. Вот и еще одна перемена, пусть и не слишком существенная. Морейн, досконально изучившая все пророчества о Драконе, и та не могла сказать, произойдет ли с его приходом новый Разлом Мира и наступит ли новая эпоха. Но так или иначе, он повсюду приносил перемены. Порой это происходило случайно, но столь же часто делалось с умыслом. Когда они подошли к дверям кабинета, служившего нынче Берелейн и Руарку – по изображениям восходящего солнца на темных полированных панелях можно было понять, что прежде он принадлежал к числу королевских покоев, – Ранд остановился и обернулся к Сулин и Уриену. Он понимал, что если не отделается от них сейчас, то, наверное, не сможет сделать этого никогда и нигде. – Я намерен вернуться в Кэймлин завтра, примерно через час после рассвета. До этого времени вы свободны; можете навестить палатки своих друзей и постарайтесь не затевать ссор, доходящих до кровной вражды. Если настаиваете, можете оставить здесь двоих. Пусть болтаются поблизости и оберегают меня от мышей. Сомневаюсь, чтобы здесь мне угрожал кто-нибудь покрупнее. Уриен ухмыльнулся, кивнул, но все же провел в воздухе ладонью примерно на уровне головы кайриэнца и пробормотал: – Мыши здесь водятся довольно крупные. Ранду казалось, что Сулин хотела возразить, но она, немного помедлив, тоже кивнула. Правда, поджав губы. Несомненно, ему придется много чего выслушать от Дев, когда они останутся без свидетелей. Кабинет, довольно просторное помещение, был разделен пополам, причем одна его часть своим убранством разительно отличалась от другой. Столь разительно, что это бросалось в глаза даже тем, кто попадал сюда не впервые. Высокий потолок украшала лепнина – прямые линии и острые углы образовывали сложный орнамент. Тот же узор тянулся вдоль стен и над широким, облицованным темно-голубым мрамором камином. Посреди комнаты красовался массивный, заваленный бумагами и картами стол. Он-то и обозначал условную границу. По обе стороны камина, на широких подоконниках двух узких высоких окон, стояли глиняные горшки с маленькими растениями – на некоторых из них даже распустились крошечные красно-белые цветочки. Слева от стола висела длинная, во всю стену, шпалера с изображением кораблей на море и рыбаков, выбирающих полные рыбы сети. Именно масличные рыбы, эти дары моря, составляли главное богатство Майена. Пяльцы с вышивкой – когда работа была прервана, иголка с вдетой в нее красной ниткой осталась воткнутой в ткань, – лежали на кресле с высокой спинкой. Таком широком, что Берелейн, пожелай она того, могла бы свернуться на нем клубочком. Пол покрывал один-единственный ковер с узором из золотых, красных и синих цветов. На маленьком столике, расположенном рядом с креслом, стоял серебряный поднос с серебряными же винным кувшином и кубками. Тут же лежала тонюсенькая книжица в красном с золотым тиснением кожаном переплете. То была половина Берелейн. По другую сторону от стола пол устилали ярко расцвеченные коврики, тут и там были разбросаны синие, красные и зеленые подушки с золотыми кистями. Кисет с табаком, трубка с коротким мундштуком и щипцы были оставлены на маленьком, обитом медью сундучке, рядом с закрытой крышкой медной чашей. Крышку другого окованного железом сундука, побольше, украшала вырезанная из ценной поделочной кости фигурка диковинного долговязого животного, каких, как полагал Ранд, на самом деле не существует. Две дюжины книг самого разного размера – от крохотных, какие запросто уместились бы и в кармане, до таких, что даже Руарк смог бы поднять их разве что двумя руками, – аккуратной шеренгой выстроились на полу вдоль стены. Айильцы у себя в Пустыне делали все необходимое для жизни, но вот своих книг у них не было. Торговцы, привозившие им книги, наживали целые состояния. – А теперь, – начал Ранд, как только дверь закрылась и он остался наедине с Берелейн и Руарком, – выкладывайте, как обстоят дела в действительности. – Я же сказала, – ответила Берелейн, – все идет нормально, как и следовало ожидать. Разговоров о Каралайн Дамодред и Тораме Райатине на улицах предостаточно, но народ устал, и новая распря здесь никому не нужна. Во всяком случае, пока. – Поговаривают, будто к ним присоединились десять тысяч андорских солдат. – Руарк набил трубку и примял пальцем табак. – Конечно, слухи есть слухи, все может быть преувеличено и в десять, и в двадцать раз, но в любом случае, если это известие хоть в чем-то правдиво, оно не может не внушать беспокойства. Лазутчики доносят, что число мятежников пока невелико, – но это пока. Если оставить их в покое, все может осложниться. Желтая мошка так мала, что ее и не видно, но, коли она отложит яйцо под кожу, человек может лишиться руки, ноги, а то и жизни, прежде чем выведется личинка. Ранд пробурчал что-то невнятное. Мятеж Дарлина в Тире оказался не единственным, с которым ему пришлось столкнуться. До появления Ранда Дом Дамодред и Дом Райатин, последние занимавшие Солнечный трон, ожесточенно боролись за власть и, предоставь он Кайриэн самому себе, скорее всего, занялись бы тем же. Сейчас они оставили соперничество, во всяком случае внешне, и до поры до времени объединились. Подобно Дарлину Каралайн и Торам прежде всего вознамерились накопить силы, а наиболее подходящим для этой цели местом сочли подножие Хребта Мира – подальше от столицы, но все же не за пределами своей страны. Так же как и Дарлин, они собирали вокруг себя разномастное воинство: были там и вельможи, по большей части средней руки, и согнанные войной со своих наделов фермеры, и наемники – отпетые головорезы, готовые служить кому угодно. По слухам, к ним прибилось и несколько разбойничьих шаек. Не исключено, что здесь, как и в случае с Дарлином, не обошлось без Пейдрона Найола. Предгорья не были столь труднодоступными, как Хаддонское Сумрачье, но Ранд пока придерживал свою руку: у него и без того слишком много врагов в слишком многих местах. Стоит замешкаться, чтобы прихлопнуть эту, как говорит Руарк, желтую мошку, и сзади, не ровен час, на него набросится леопард. Нет уж, прежде чем браться за мошек, не худо бы покончить с леопардами. Только как вызнать, где их логовища? – Ну а Шайдо? – спросил Ранд, положив Драконов скипетр на полуразвернутую карту, изображавшую север Кайриэна и горы под названием Кинжал Убийцы Родичей. Может, Шайдо и не такой большой леопард, как Саммаэль, но малость покрупнее благородного лорда Дарлина или леди Каралайн. Берелейн вручила ему кубок вина, и он поблагодарил ее. – Рассказывали ли Хранительницы Мудрости хоть что-нибудь о намерениях Севанны? По его мнению, по меньшей мере одной или двум из них стоило проследить за Шайдо, когда те поднимались к отрогам Кинжала Убийцы. Вот Хранительницы Мудрости Шайдо наверняка следили за тем, как другие кланы спускались к низовью реки Гаэлин. Впрочем, об этом Ранд, разумеется, предпочел промолчать. Возможно, Шайдо и презрели джи’и’тох, но Руарк придерживался традиционных айильских воззрений на всякого рода слежку. Правда, Хранительницы вроде бы имели несколько иные взгляды, нежели все прочие, но разве их поймешь? – Говорят, Шайдо возводят холды. – Прервавшись, Руарк щипцами взял из наполненной песком медной чаши горячий уголек, поднес к трубке, раскурил ее и продолжил: – По мнению Хранительниц, Шайдо не намерены когда бы то ни было возвращаться в Трехкратную землю. И мне тоже так кажется. Ранд почесал в затылке. Мало того что досаждают Каралайн и Торам, так еще и Шайдо обосновались по сию сторону Драконовой Стены. Такая каша заваривается – куда там Дарлину. А вдобавок кажется, будто невидимый палец Аланны вот-вот уткнется в шею. – А хорошие новости есть? Хоть какие-нибудь? – В Шамаре происходят стычки, – ответил Руарк, не выпуская трубки изо рта. – Где? – не понял Ранд. – В Шамаре. Или в Шаре. У них множество названий для своей земли – Ко’дансин, Томака, Кигали, да и другие есть. Любое из них может оказаться верным, а может и ни одно. Тамошние жители лгут напропалую, без зазрения совести. Купишь у них штуку шелка, развернешь – а шелк там только снаружи. А коли в каком-нибудь торжище – в одном из холдов, где мы ведем с ними меновую торговлю, – встретишь человека, всучившего тебе этот товар, он будет бить себя в грудь и клясться, будто никогда в жизни в глаза тебя не видел. Нажмешь как следует – его же земляки, чтобы ублажить тебя, прикончат пройдоху, заверят тебя, что он был единственным мошенником во всей их земле, и тут же продадут тебе воду под видом вина. – Но почему стычки в этой самой Шаре хорошая новость? – негромко спросил Ранд, хотя у него не было особого желания услышать ответ. Вот Берелейн, та слушала с интересом: кроме айильцев и Морского народа, мало кто знал хоть что-нибудь достоверное о землях, расположенных за Айильской пустыней, – известно было лишь, что оттуда привозят шелк и драгоценную поделочную кость. Правда, кое-кто читал книгу «Странствия Джейина Далекоходившего», но эти рассказы казались слишком причудливыми, чтобы быть правдой. Хотя, как припомнил Ранд, Джейин тоже писал о лживости жителей тех краев и приводил разные наименования их страны. Правда, кажется, не те, какие назвал Руарк. – В Шаре никогда не бывало раздоров, Ранд ал’Тор. Говорят, правда, будто Троллоковы войны заразили и их… – В те дни троллоки вторглись и в Айильскую пустыню, но получили там такой урок, что по сей день называют ее Гиблой землей. – Но если с тех пор и случилась хоть одна усобица, в торжищах о том ничего не слышали. А так не бывает: там, где люди обмениваются товарами, быстро узнают обо всем, что происходит вокруг. Говорят, будто их земля всегда была едина – не то что здешняя – и всегда жила в мире. Когда ты вышел из Руидина и был признан Кар’а’карном, в Шаре сразу прознали и об этом, и о том, как титулуют тебя здешние мокроземцы – Драконом Возрожденным. Новость передавалась от торжища к торжищу вдоль Великой расщелины и Рассветных утесов. – Взгляд Руарка оставался невозмутимо спокойным – его все это ничуть не тревожило. – А теперь по Трехкратной земле разносятся вести оттуда. В Шаре дерутся, а тамошние купцы, приезжая в наши торжища, спрашивают, скоро ли Дракон Возрожденный устроит новый Разлом Мира. Вино, которое пил Ранд, вдруг сделалось непереносимо кислым. Опять то же самое, что в Тарабоне или Арад Домане. Стоит людям прослышать о нем, как тут же начинаются раздоры. И кто знает, как далеко распространилась зыбь. Возможно, из-за него уже ведутся войны, о которых он ничего не знает. В землях, о которых он и слышать-то никогда не слышал. «Смерть сидит на моем плече, – пробормотал Льюс Тэрин. – Смерть идет за мной по пятам. Я – смерть!» Поежившись, Ранд поставил кубок на стол. Что еще он должен сделать во исполнение пророчеств? Как разгадать истинный смысл невразумительных стихов, полных туманных намеков? Следует ли ему присоединить эту Шару, или как там она называется, к Кайриэну и прочим своим владениям? Ко всему миру? И как это сделать, если ему не удалось полностью овладеть даже Тиром и Кайриэном? На такое может уйти целая жизнь. А тут еще Андор. Даже если ему суждено разорвать в клочья весь остальной мир, Андор он сохранит в целости и в целости передаст Илэйн. Обязательно сохранит, хоть пока и не знает как. – Шара, или как там она зовется, далеко отсюда. За один раз следует делать один шаг, и первый наш шаг – Саммаэль. – Саммаэль, – согласился Руарк. Берелейн вздрогнула и залпом осушила кубок. Некоторое время разговор шел об айильцах, продолжавших двигаться на юг. Ранд намеревался собрать в Тире огромные силы, создать там молот, способный сокрушить все, что попытается противопоставить ему Саммаэль. Руарка, по-видимому, это устраивало, а вот Берелейн твердила о необходимости оставить побольше людей в Кайриэне. Твердила, пока айильский вождь на нее не цыкнул. Она пробормотала что-то насчет упрямства, которое ему же во вред, и пояснила: Кайриэну нужны люди, ибо она не оставила намерения заселить опустевшие земли. Фермеров становилось все больше, и Берелейн надеялась, что в будущем году нужды завозить зерно из Тира уже не будет. Если, конечно, когда-нибудь прекратится эта проклятая засуха. А не прекратится, Тир не сможет обеспечить хлебом даже себя, не говоря уже о других землях. Но так или иначе, торговля в Кайриэне начинала оживать. Купцы наведывались отовсюду – из Андора, Тира и Муранди, даже из Порубежья. А сегодня утром на реке встало на якорь судно Морского народа. Странно, конечно, что их занесло так далеко от моря, но Берелейн готова была приветить всех. Чем дольше она говорила, чем чаще вставала и брала со стола то одну, то другую бумагу, тем решительнее становилось ее лицо и увереннее голос. Со знанием дела она рассуждала о том, что из необходимого для нужд Кайриэна средства позволяют закупить в этом году, а с чем придется повременить полгода, а то и год. Правда, в конечном счете все зависело от погоды. Об этом Берелейн упомянула будто мимоходом, но взглянула на Ранда так, словно сказала: «Раз ты Дракон Возрожденный, ты и должен найти способ покончить с этой засухой». Ранду случалось видеть Берелейн разной: до смерти напуганной, вызывающе дерзкой, высокомерной, но такой, как сейчас, – никогда. Она казалась ему совсем другой, незнакомой женщиной. Даже Руарк, попыхивающий своей трубочкой, сидя на одной из подушек, поглядывал на нее с некоторым удивлением. – …эта ваша школа может принести некоторую пользу, – заявила Берелейн, развернув длинный, исписанный убористым почерком свиток, – если, конечно, они хоть ненадолго перестанут изобретать все новые и новые диковины и попытаются воплотить в жизнь что-нибудь из уже придуманного. – Задумчиво уставясь в пространство, она постучала пальчиком по губам. – Лорд Дракон велит давать им столько золота, сколько они просят, но, по моему разумению, стоило бы попридержать его до тех пор, пока они действительно не… В дверь просунулась круглая физиономия Джалани – айильцы никак не могли привыкнуть стучаться. – Пришел Мангин, – сообщила Дева, – он хочет поговорить с Руарком и с тобой, Ранд ал’Тор. – Скажи, что я буду рад потолковать с ним попозже… – успел сказать Ранд, прежде чем его перебил Руарк: – Тебе следует поговорить с ним сейчас, Ранд ал’Тор. Лицо вождя было очень серьезным. Берелейн положила свиток на стол и уставилась себе под ноги. – Хорошо, – согласился Ранд. Голова Джалани исчезла, и в комнату вошел Мангин – рослый, выше Ранда, айилец. Он был одним из тех, кто пересек Драконову Стену в поисках Того-Кто-Придет-с-Рассветом, одним из горстки смельчаков, захвативших Твердыню Тира. – Шесть дней назад, – начал Мангин без всяких предисловий, – я убил человека, здешнего древоубийцу, и теперь хочу знать, есть ли у меня тох к тебе, Ранд ал’Тор. – Ко мне? – удивился Ранд. – Но ты вправе защищаться, Мангин. Свет, ты ведь сам знаешь… – Он осекся, встретив спокойный, чуть любопытствующий взгляд серых глаз. По лицу Руарка ничего нельзя было прочесть, Берелейн отвела глаза в сторону. – Надо полагать, он напал на тебя, так было дело? Мангин слегка покачал головой: – Нет. Я понял, что он заслуживает смерти, поэтому и убил его. – Сказано это было так, словно засорилась труба, вот он ее и прочистил. – Но ты запретил убивать этих клятвопреступников, разве что в сражении или если они нападут первыми. Вот и скажи, есть ли у меня тох к тебе? Ранд припомнил собственные слова: «…непременно будет повешен». И сердце его сжалось. – Но почему ты решил, что он заслуживает смерти? – Он носил то, на что не имел права, – ответил Мангин. – Что? Что он такое носил, Мангин? – Это, – ответил за Мангина Руарк, коснувшись своего левого запястья. Значит, то был Дракон Руидина. Вожди кланов никогда не выставляли напоказ эти знаки, даже не говорили о них, ибо все связанное с Руидином было окружено тайной. – Правда, он, разумеется, сделал это иголкой и чернилами. Татуировка. – Он выдавал себя за вождя клана? – Ранд чувствовал, что просто-напросто пытается оправдать Мангина. «…Будет повешен». Избавить его от виселицы, ведь Мангин последовал за ним одним из первых. – Нет, – ответил Мангин. – Он был нетрезв и похвалялся тем, чем не следовало. Я вижу твои глаза, Ранд ал’Тор, – айилец неожиданно ухмыльнулся, – и понимаю, в чем тут загвоздка. Я был прав, убив его, но теперь у меня к тебе тох. – Ты был не прав. И знаешь, что полагается за убийство. – Знаю. Веревка на шею, так ведь принято в мокрых землях. – Мангин задумчиво кивнул. – Скажи, когда и куда мне явиться, я буду там вовремя. Да обретешь ты прохладу и воду, Ранд ал’Тор. – Да обретешь ты прохладу и воду, Мангин, – печально отозвался Ранд. – Полагаю, – промолвила Берелейн, как только за айильцем закрылись двери, – он и впрямь добровольно придет прямо к виселице. И не смотри на меня так, Руарк. Я не собираюсь возражать ему или оспаривать айильские представления о чести. – Шесть дней! – прорычал, повернувшись к ней, Ранд. – Вы оба прекрасно знали, зачем он сюда заявился. Знали уже шесть дней, но предпочли ничего не делать, а свалить все на меня. Убийство есть убийство, Берелейн. Первенствующая Майена царственно приосанилась, но голос ее звучал не слишком уверенно – она оправдывалась: – Я не привыкла, чтобы ко мне приходили и сознавались в только что совершенном убийстве. Проклятый джи’и’тох! Чтоб им провалиться, айильцам этим, с их треклятой честью! – Странно было слышать, как с уст такой женщины слетает брань. – У тебя нет причин сердиться на нее, Ранд ал’Тор, – вставил Руарк. – Тох Мангина не на ней, а на тебе. Или на мне.