Костюм он надевал только на время выездов в город. Роуз казалось, что они собрались на похороны. С застывшими улыбками супруги спустились с крыльца и встали у калитки, призванной оградить беззащитную лужайку от блуждающего по округе скота. Завернув к дому, губернаторский автомобиль остановился, и Джордж, а следом и Роуз в новеньких сатиновых туфельках с пряжками из граненой стали зашагали к ним по усыпанной гравием площадке. Губернатор вышел из машины и открыл дверцу для своей дамы. – Давненько не виделись! – воскликнул он, обернувшись к хозяевам. Пока внимание супругов было отвлечено его радостным возгласом, женщина оправила меховую опушку на одежде и выбралась из машины на зыбкий гравий. Миловидная седовласая леди с быстрой улыбкой держалась величаво и чопорно. – Как чудесно с вашей стороны пригласить нас! Всю зиму не дышали по-человечески. Ах, какой здесь воздух! В нашем штате, – радостно рассмеялась она, – никогда не знаешь, взять тебе зонтик или надеть снегоступы. Ей-богу! – Мы очень рады вас видеть, – поприветствовала гостей Роуз. – Ах, ну, какой воздух! – сделав глубокий вдох, воскликнула жена губернатора. – Ваши родители, – проворно огибая лужицу, обратилась она к Джорджу, – должно быть, скучают по этим краям. В весне всегда столько надежды! – Боюсь, – улыбнулся Джордж, – здесь стало слишком холодно для людей пожилых. – Пожалуй, что так, – согласился губернатор. – Полагаю, все мы с возрастом хуже переносим холода, – заметила его жена. – Но разве в Солт-Лейк-Сити теплее? Помню, мы там страшно мерзли. – Да, там довольно холодно, – поддакнул супруг. – Читала, что прошлой зимой было больше тридцати градусов мороза! К тому же там такая сырость. Все-таки озеро рядом. – Они живут в такой гостинице, – возразил Джордж, – где следят, чтобы золотые рыбки в холле не замерзли! – Ах! Как я люблю Солт-Лейк-Сити и «Отель Юта»! – Никогда не была в Солт-Лейк-Сити, – заметно погрустнев, призналась Роуз. – Ну, что вы, – взяла ее за руку жена губернатора, – как-нибудь мы с вами выберемся туда поужинать. Устроим что-нибудь эдакое! Они как будто не решались пройти в дом и приступить к ужину. Чтобы избежать неловкой паузы, Джордж, нахмурившись, уставился на колеса губернаторской машины и, легонько тюкнув одно ногой, воскликнул: – Дутые шины поставили, я смотрю! – Да, сэр, решил попробовать, – задумчиво произнес губернатор. – И, скажу я вам, уже почувствовал разницу! – Ну еще бы! Такие могучие, огромные шины. – А вы что сейчас водите? – Если честно, «рео». – Джордж, «рео» – прекрасная машина. Несмотря на солнечную погоду, на улице было морозно, с гор доносились завывания ветра и рев снежной вьюги. Сложив руки на груди, женщины стояли и нетерпеливо смотрели на мужчин. Почему они не идут в дом? За веселостью, как подметила Роуз, на лице губернаторской жены уже притаились усталость и скука. Проехать двести миль, чтобы стоять вот так и смотреть, как мужчины пинают шины! – Что ж, – улыбнулась Роуз, – почему бы нам не пройти в дом? – Отличная идея! – пробасил губернатор. – Отличная идея чудесной маленькой леди! Женщины впереди, мужчины сзади, они побрели по гравийной площадке в сторону дома. Джордж признался, что когда-то раздумывал о покупке «пирс-эрроу», и губернатор согласился, что машина отнюдь не плоха. Сняв верхнюю одежду, которую решили сложить в кабинете рядом с гостиной, мужчина тряхнул плечами и огляделся по сторонам. Женщины отправились в спальню, и, остановившись посреди комнаты, гостья воскликнула: – Даже и не догадаешься, что это ранчо! Кто бы мог подумать, что мы в глубине страны, далеко на Западе! Просторная комната была убрана розовыми коврами. На нежно-кремовых стенах холодным северным светом отливали громадные репродукции Фрагонара в серебряных рамах – очаровательные лесные сценки. Белоснежные кружевные занавески, подобранные сатиновыми бантами, окаймляли огромные окна. Похожие банты, словно гигантские бабочки, слетелись также на кружевные абажуры стоявших у кушетки ламп. В нише, обставленная высокими комодами, красовалась сокрытая балдахином кровать. В огромном зеркале туалетного столика отражалась целая коллекция тяжелой серебряной посуды и хрустальных графинов, ценой по меньшей мере в несколько тысяч долларов. Изобилие коллекционных предметов, тот непринужденный беспорядок, в каком они расставлены, и сам факт того, что Старая Леди не посчитала нужным брать все это богатство с собой в Солт-Лейк-Сити, уязвило гостью в ее непомерном стремлении к роскоши. Разве не странно, что она – рожденная для такой жизни – подобными вещами может пользоваться лишь на правах аренды, покуда муж ее занимает свою должность! Стоит ее потерять, как исчезнут и их особняк, и служебные машины, и повар, садовник, служанка… Они снова окажутся в своем скромном доме, снова муж ее вернется к своей весьма посредственной адвокатской практике, пока его вновь не решит избрать народ. А для чего рождена эта девица? Губернаторша осведомилась у супруга, кем прежде была миссис Бёрбанк, и, как выяснилось, она сдавала что-то вроде меблированных комнат. Так или иначе, именно ей достались теперь все эти сокровища и муж, рассуждающий, купить или не купить ему «пирс», – что зависело исключительно от его прихоти или, а скорее даже от прихоти его жены. Но сможет ли милая дамочка в черном платье ужиться в таком окружении? Каково это – постоянно сидеть на иголках, притворяться кем-то другим и носить маску в вечном страхе, что однажды она спадет? Однако губернаторская жена не могла не завидовать девушке, ведущей себя так, будто с рождения знакома со здешней обстановкой. – Подумать только, такое изящество на ранчо! Жена губернатора остановилась, чтобы разглядеть две фарфоровые фигурки по бокам от туалетного столика – «Любовь» и «Любовь слепая». Одной из них что-то шептал на ухо пухлый херувимчик; вторая изящным жестом подняла руки в знак протеста – херувимчик закрывал ей глаза гирляндой из цветов. – Какое изящество! – Это правда, – улыбнулась Роуз. Все сжалось в груди у губернаторши, стоило ей услышать, с какой непринужденностью, достойной небрежности в коллекции Старой Леди, Роуз принимает богатство. Впрочем, не для того ли девушка старается так просто относиться к роскоши, улыбнулась про себя женщина, чтобы, случись ей оступиться, легче было перенести неизбежную потерю? – Полагаю, мужчины нас совсем потеряли! Мужчины курили сигары, но с появлением жен тут же вскочили. – Мой брат скоро подойдет. Что-то, должно быть, его задержало. А пока можем отведать коктейлей. Тогда-то Роуз и поняла, что Фил не придет на ужин. До сих пор ей казалось, что без Фила им будет проще. Иначе как они с Джорджем объяснят гостям – если такое вообще можно объяснить – его одежду, спутанные волосы, обветренные грубые руки, которые он почти никогда не моет? Однако теперь Роуз взмолилась про себя, чтобы Фил вернулся. Все, что она могла сказать – к тому же еще и своим испуганным тонким голоском, – те самые избитые фразы, которые, по словам Джорджа, превращали любой ужин в тоску смертельную, даже тот, где присутствовали одни лишь скотоводы, что уж говорить о губернаторах! Между тем чем скучнее беседа, тем больше все зависит от ее игры на пианино. Без Фила же – от пианино зависит все. – Погода нынче ужасно переменчива, – начала Роуз, и гости согласно закивали. Тем временем Джордж, звеня бутылками, готовил в столовой «Апельсиновый цвет», как делал когда-то его отец. – Погода как женщина, – рассмеялся губернатор. – Никогда не знаешь, что у нее на уме! – Прошу прощения, сэр? – с наигранной обидой переспросила его жена. Тут появился Джордж с коктейлями. – Ах, какие прекрасные! «Апельсиновый цвет», я полагаю? – Разумеется. Он самый. – Что же еще! – пробасил губернатор. – Напиток, конечно, несколько дамский… – робко заметил Джордж. – И что же? – спросила губернаторша. – Разве среди нас нет дам? – И все посмеялись над этой очевидной истиной. Снова воцарилась тишина, и Роуз невольно взглянула на пустующее место Фила, а после, отведя глаза, поймала удрученный взгляд Джорджа. – Я на минутку, – откашлявшись, поднялся он, – пойду посмотрю, где там мой брат. – Конечно-конечно, – пробормотала губернаторша, весело сверкнув глазами над бокалом. – Такая веселая история с нами недавно приключилась! Она рассказала о том, как в губернаторском особняке завелась крыса и повадились таскать в гнездо в шкафу спальни гербовые ложки прямо из парадной столовой. – Прихожу я как-то туда, и эта крыса, нисколько не испугавшись, поднялась на задние лапки и оскалилась на меня! – Женщина поднялась, изображая крысиный оскал. – Тогда, я вам признаюсь, мне было не до смеха! Я позвала мужа, и он прибежал, как был, в пижаме. Я подумала, крыса на него набросится, ведь никакого уважения к людям у нее нет, но, к счастью, поблизости наш сын хранил лыжи. И вот, вооружившись лыжами, мой супруг ловко оборонялся от твари и наконец прибил ее. Как вы их называете? Варминты?[14] Повезло нам, что на свете есть зимние виды спорта! Роуз понимала, что после такой истории от нее ждут не просто улыбки, однако смех ее прозвучал бесстрастно и холодно. Все внимание девушки было приковано к звукам: вот Джордж поднял стальной засов на двери барака, расспросил рабочих внутри и снова звякнул щеколдой. Затем он пойдет в длинный темный амбар, где Фил иногда размышлял или мастерил что-нибудь. Времени прошло достаточно – скоро муж должен вернуться. Услышав скрип задней двери, Роуз напрягла слух. Дверь отворилась, по ногам потянул привычный сквозняк. – Боюсь, – прочистив горло, сообщил Джордж, – у Фила какие-то дела. Роуз, передашь миссис Льюис, что мы готовы приступить к ужину? – Как жаль! – воскликнула губернаторша. – Это я не про ужин. Про вашего брата! С ним же ничего не случилось? Я так много о нем слышала! Говорят, он очень умен! – Должно быть, что-то срочное. Собрав остатки гордости, Роуз направилась в сторону кухни. – Пока вас не было, мистер Бёрбанк, – вновь начала гостья, – я рассказывала вашей жене одну престранную историю. Так вот, эта крыса… – Да, такое часто бывает, – серьезно ответил Джордж. – Как-то крысы утащили несколько колец и наперсток у моей матушки. Никакого уважения к людям. Едва ли среди грызунов найдется зверь наглее. Лола тем временем принесла чашки и серебряный кофейник. «Господи боже, – взмолилась Роуз, – лишь бы руки не затряслись!». – Как жаль, что ваш брат пропустил нашу славную трапезу, – посетовал губернатор. – Такая уж на ранчо жизнь, – оправдывался Джордж. – Никогда не знаешь, когда настигнут дела. – Это правда. Та еще работенка, не сравнить с другими занятиями, – согласился губернатор. – Разве может на ранчо быть какой-то график, какая-то регулярность? С ужасом жду того дня, когда работники заговорят о профсоюзах. – Думаешь, до этого дойдет? – ахнула его жена. – А кто знает! У этих уоббли[15] нет к нам никакого почтения, прямо как у той крысы. – Извините, – прервала беседу Роуз, – вам положить сахар? – Нет-нет-нет, хороший кофе прекрасен и сам по себе. Налив гостям по второй чашке, Роуз вновь понесла поднос в гостиную – только теперь руки у нее затряслись на самом деле. Невозможно было не смотреть на нетронутые приборы, оставленные для Фила. Может, с ним что-то случилось? Может, злоба к ней свела его в могилу? Страшные картины одна за другой лезли в голову девушки с быстротой воздуха, стремящегося заполнить пустоту. Вот лошадь оступилась на барсучьей норе, и всадник сломал шею. Вот обрушилась скала и накрыла путника грудой гладких камней. Или, пока Фил переходил реку, расступился тонкий апрельский лед, и течение утянуло его в тихие быстрые воды. Такая смерть – привычное дело в здешних краях. Сколько песен об этом сложено – их частенько поют в общем бараке. Чашки зазвенели о блюдца в руках Роуз. Она отставила поднос и, сплетя пальцы в замок, нервно покрутила кольцо.