– А Вислый-то придет поговорить? Сразу не кинется? Остах скривился. Вислый так и не захотел приходить в «Четыре палки», вот и пришлось ночному главе самому топать на встречу. Но ничего: если все пойдет как надо – Вислый утреннего свиданьица не переживет… – Не кинется: зачем ему?.. Я мир предложил вроде как; улицы Старой крепости отдал. По воровскому закону до́лжно нам сойтись на толковище да по рукам ударить. – Остах не стал говорить Веслу о тайных помощниках с самострелами. Атриан потихоньку просыпался. Протапливали очаги в пекарнях, бренчала посуда. Нужно поторопиться. По правую руку миновали заморский двор, невидимый отсюда, и Остах слегка улыбнулся. Чернокожие воины Марики хорошенько проредили ватагу Вислого, сбили спесь с деревенского недоумка. Теперь он уже не ерепенился. Прибежит на разговор с ночным главой быстрее ветра, как миленький… Остах потер ладони. А после победы можно будет и наведаться к хозяйке заморского двора… В конце проулка показался выход к тесной площади подле развалин и осыпавшейся ограды, где прятался Йолташ с юными гвардейцами, и Остах приободрился. Осталось совсем немного… Вдруг неказистые потемневшие от времени створки ворот, мимо которых топал отряд Рыбака, распахнулись, и со двора повалили люди. Из окон дома напротив посыпались нападающие с кинжалами в руках. Из неприметного тупичка впереди вывернула пятерка чужаков, а следом показался Шустрый с помощниками. – Вислый, иди ж ты… – сплюнул Остах, окинув долговязого верзилу с бритой головой и шрамом на лбу, и выдернул тесак. За спиной ругался Весло, и Остах бросил за плечо быстрый взгляд. В переулке уже резались. Арраинские, привычные к тесным палубам и портовым узким проходам, умело сражались широкими ножами. Ворье из «Четырех палок» прижалось спинами к стене и слаженно давало отпор. Остах стиснул зубы: не побежали – и то хлеб. Может, и отобьемся… Мелькнула тень, и Остах качнулся влево, уходя от взмаха ржавого кинжала. Резанул неумеху по запястью и резко сблизился, поймав на нож следующего. Пока тот оседал, сдал назад и повалил порезанного под ноги резвым преследователям. Вислый нетерпеливо зарычал и взмахнул рукой. Соватажники разошлись полукругом и быстрым шагом направились к схватке. На Остаха накинулись сразу двое, и он ушел влево, подловил противника на ложном движении и пропорол ему бок. Воздух вдруг прогудел над головой, и один из врагов закрутился со стрелой в боку. Нападавший за его спиной замешкался, и повеселевший Рыбак вмиг забрал жизнь у еще одного противника. «Не нашли, не добрались до гвардейцев сопливых. Молодчага Йолташ!» – Били сразу с двух сторон, стрелы летели с неба. Остах поднял голову и увидел на коньке крыш маленькие фигуры стрелков. – Это мои! – крикнул он Веслу. – Приготовиться! Самые ушлые противники спрятались под защиту стен, с испугом оглядываясь вокруг. Как только перестали лететь стрелы, из тесного проулка, откуда недавно появился Вислый с дружками, прыжком выскочил Йолташ. Гляди-ка – в полном облачении, с мечом и щитом. Не мешкая горец врубился в сгрудившихся врагов. – Бьем! – заорал Рыбак и бросился на недобитков. Позади пыхтел Весло; арраинские не отставали. На Йолташа бросились сразу трое – они мечтали вырваться из ловушки. Горец толкнул щитом одного, сбил наземь ударом меча второго, но третий катнулся вдоль стены и задал стрекача. Рыбак признал Шустрого. – Предатель, сопля, – просипел Остах, откидывая своего последнего противника под ноги арраинским. – Багор ему в печень. Из верхнего окна перед Йолташем спрыгнул белоголовый рослый мальчишка с самострелом в руках и меховым тулом за спиной. Он слитным движением выдернул стрелу, наложил и взвел тетиву. Шустрый бежал что есть мочи и уже поравнялся с выходом из проулка. Еще два удара сердца, и поминай как звали… Басовито тренькнула тетива – и мелкая фигурка в освещенном проеме зашаталась, взмахнула руками и рухнула. Остах довольно захохотал, а вокруг уважительно зацокали языками. – Ну, Рыбак, – прогудел Весло, оглядывая поверженных противников. Большинство из них раскинулось на мостовой с торчащими из тел стрелами. Взявшиеся из ниоткуда мальчишки выдергивали снаряды и деловито оттаскивали тела, укладывая вдоль стены. – С тобой шутки плохи, это я сразу понял. У тебя в каждом сапоге по запасному ножу… Местные в ответ на слова пришлого из Арраина согласно прогудели. Рыбак, он такой!.. Уважения в их взглядах значительно прибавилось. – Ладно, ребятки. Приберите здесь, возьмите, что глянется, – да и топайте обратно в «Четыре палки», – велел он Веслу. – Да поживей шуруйте, скоро стража появится, чтоб клиббы им на спину гадили… – А ты ж куда? – искренне удивился Весло. В другое время ночной глава смерил бы говорливого таким взглядом, что тот мигом припрятал язык, но сейчас… Остах ласково треснул проходящего мимо белоголового помощника Йолташа, который удачным выстрелом свалил Шустрого. – Так вот этих волчат нужно бы наградить, – хохотнул ночной глава. «А я заодно и Марику навещу, как и обещал, вернусь с победой. Ну а девки с голыми пузами для мальчишек спляшут… Они, поди, не видали такого никогда…» – Довольный удачной мыслью Рыбак хлопнул в ладоши и подозвал Йолташа. Казненные уставились на Олтера пустыми глазницами. Тела вытянулись вдоль столбов, запылились, пожухли на солнце. Только что весело гомонившие приятели посмурнели. Горожане торопливо пробегали по площади к торговым рядам, пряча глаза. Даже добрые толстяки Булогичи засопели, поглядывая на стражников, охраняющих мертвые тела. А вот Олтер смотрел открыто: и на мертвяков, и на имперцев-охранников, и на испуганных атрианцев. Это ж надо догадаться – своих мертвецов на посмещище выставлять да улыбки резать! Беспутная Империя! Столбы протянулись вдоль ограды имения, от караулки на входе до Атрианского архива, с расстоянием в пару шагов между ними. Олтер пробежался глазами. Двадцать один столб, двадцать один казненный с взрезанной во славу злого смешливого бога улыбкой. Вот и в Архоге… Оли споткнулся на ровном месте и едва не упал: перед глазами вновь встала истерзанная Архога с распахнутыми воротами и приколоченными к столбам мертвыми сельчанами. Всех убили, никого не пощадили… И детишек, и женщин… Олтер навсегда запомнил тот день: за спиной глухо роптало горское войско, на зубах скрипела пыль, отовсюду доносился запах мертвечины, а неподалеку как ни в чем не бывало журчала веселая Джура. Даже бывалые ближники дана Дорчариан смолкали и темнели лицом от гнева. Из всей Архоги остался только Мерех. Олтер припомнил бледное лицо сироты с прикушенной губой и белым шрамом на лбу, застывшего напротив отчего дома. А сколько кружило в небе жирного воронья, вспугнутого воинами-горцами?! «Проклятые имперцы, проклятые Грисы! Неужели Пагот лишил их разума? – Олтер против воли ухватился за подарок дядьки Остаха, заточенную монетку на поясе. – Проклятые безумцы, эти казни вам не помогут. Моя месть свершится! Мать Предков, Всеблагая, Утро Надежды! Да не ослабнет моя рука, когда настанет миг мщенья! Пусть мой клинок возьмет с Грисов сполна!» Олтеру нестерпимо захотелось резануть себе монеткой по пальцу, пустить кровь, услышать шум священных толгувских дубов и почуять прилив могучей силы. Ухватить меч подлиннее, ворваться во дворик к Сивену… Небось наместник так и заливается вином по-прежнему, рядом с мраморной чайкой!.. Вонзить клинок в жирное брюхо… Казненный на крайнем столбе вдруг шевельнулся, мучительно долго захрипел, колотя пятками, и Олтер очнулся. Ребята сбились с шага, сгрудились напротив. Бедняга с изувеченным лицом сипел, сухой язык ворочался в распяленном рту. Барат катнул желваками, положил ладонь на рукоять кинжала. – Пить хочет… – буркнул Булгуня, беспомощно озираясь. Стражник из Внутренней стражи презрительно скривился на сердобольных зевак и пристукнул копьем по брусчатке. Соседние стражники повернули головы, горожане на площади зашептались… Булогичи подтолкнули ребят, и отряд почетных учеников продолжил путь. Все молчали, подавленные. «А вот и библиотека. А там и комнатка поганого Малеха. Эх, прирезать бы этого недоноска, забрать книгу – да и дело с концом…» Наследник давным-давно так бы и сделал. Попросить Барата – верный дорча с радостью прикончил бы имперца, посмевшего угрожать Олтеру. Только паскудник оказался слишком хитер, написал все секреты в письме, а само послание запрятал… «А может, выкрасть ночью учителишку, да его самого на столб и прикрутить? – мелькнула кровожадная мысль. – А что? Крайний-то пленник живой еще… Его снять, а Малеха подвесить. Небось мигом тогда все свои секреты поведает». Стоило отряду покинуть площадь, как ребята ожили, загомонили. Вокруг только и разговоров, что о беспутстве имперцев. – Это все Крент Грис, – сказал Юркхи. Голос юного степняка слегка подрагивал. – Это он их… На столбы… – Откуда знаешь? – удивился Кольша. – Знаю… – неохотно протянул Юркхи. – Наше стойбище недалеко от Арзрата. Неподалеку застава имперская – Крент там командиром был. Все замолчали, навострили уши. Такого Юркхи раньше не рассказывал! – Это давно было, еще до моего рождения, – пояснил Юркхи. – Но степь помнит. На заставе в основном арзратцы служили, любители резать улыбки. Но имперцы им не дозволяли, пока Крент не появился. Он даже в походы столбы с собой таскал, на пригорках вкапывал, чтобы издалека видать. Крент лично улыбки резал. Юркхи замолчал, нахмурился. – Не грусти, друг мой Юркхи! – толкнул приятеля в плечо Булгуня. – Улыбайся! А то придешь к своей наложнице с таким лицом, будто кислых слив объелся, она тебя и видеть не захочет! – Ага, не то что танцевать – даже выходить не станет!.. – развеселились вокруг. – Да и зачем тебе вообще эта наложница? – пожал плечами рачительный Фиддал. – Это же лишний рот кормить. – У каждого великого хана должны быть наложницы! – запальчиво воскликнул Юркхи. – Много наложниц и много табунов! – А у твоего отца много всего? – поинтересовался простодушный Кольша, во все глаза глядя на друга. – Ну… – вильнул взглядом Юркхи. – У отца три жены, а моя мама – младшая… И дома я давно не был… – Первое выступление – оно самое главное, – наставляла юную танцовщицу Марика. – На всю оставшуюся жизнь запомнится! Вилея рассеянно кивнула в ответ. Придет все-таки ее нареченный или нет? А вдруг этот степняк и вправду один появится? И что тогда делать? – Да ты меня не слушаешь! – нахмурилась Марика. – Слушаю, – буркнула Вилейка. – Свою первую игру на канате пытаюсь вспомнить, да все никак не могу… Гафр фыркнул – он все утро пытался отговорить сумасбродную девчонку от ее затеи, но так ни в чем и не преуспел. Леа с тревогой посмотрела на подругу и перевела взгляд на рассерженную хозяйку. Та ожгла гневным взглядом одетую на манер танцовщиц Дождевого храма пигалицу – под сплошной шелковой маской блестели непокорные глаза – и расхохоталась: – Ну, Вилея! Таммата-нуи!.. Вилея в ответ озорно улыбнулась, тряхнула бедрами, всплеснула руками, сделала маленький шажок, другой. В такт движениям забренчали ножные и ручные браслеты. По твердому животу прошла волна… – Тощая ты, йок, – вздохнул Юсси и взмолился: – Лучше на канате сыграй, а, йок? Вилейка притопнула, закачала бедрами, наступая на Юсси, и старый степняк покачал головой: – Ты луноликого ханича сразу призна́ешь. Как танец закончишь – ниц упади перед ним, лицо спрячь и руки протяни. Замри, пока он тебя не позовет или не похвалит… Гафр поджал губы, однако Вилея лишь вновь рассеянно кивнула. Леа и Марика недоуменно переглянулись. Не перегорит ли девчонка раньше времени, сможет ли танцевать? Ведь гости придут совсем скоро… Ребята развеселились и совсем позабыли о страшной казни на площади. Олтер вместе со всеми принялся размышлять вслух, пустят ли Юркхи вместе с наложницей в трапезную школы и разрешат ли взять ее жить в имение. Глядишь, Хак Струрр расщедрится и найдет место в самой школе для нее! Будет сидеть на уроках в дальнем уголке как мышка, ждать своего господина! Почетные ученики и не заметили, как впереди показались гостеприимно распахнутые ворота заморского двора. По обе их стороны застыли плечистые статные стражники в набедренных повязках, чьи черные тела разрисованы хитрой белой вязью. Наконечники длинных копий уткнулись в высокое летнее небо, сверкая на солнце. Булогичи расстарались: по просьбе болотников двор был пуст. Сегодня Марика закрыла вход для имперцев, принимая только дорогих гостей. Из центральных дверей появился старик Юсси, за его спиной виднелись и раненые курши, родичи Кольши. Толстяки радостно загомонили, приветствуя выздоровевших товарищей, но тотчас смолкли, стоило старому степняку выступить из толпы встречающих. Морщинистое загорелое лицо Юсси бесстрастно, словно высечено из дуба. Узкие глаза сощурены больше обычного – ничего в них не увидать, не прочитать. Старик в неизменном стеганом халате вышел на середину двора, на самый солнцепек, сложил ладони перед грудью и замер истуканом. Шумная компания притихла, недоуменно переглядываясь и неловко топчась у ворот. Растолкав приятелей, вперед вышел Юркхи. Старик тотчас ожил, угодливо изогнул спину. А вот Юркхи, напротив, расправил плечи, поднял подбородок. Лицо юного степняка отвердело, словно он взял в руки лук и выцеливал добычу. Юсси посеменил мелкими шагами через двор, пряча глаза и беспрестанно кланяясь. Он приблизился и собрался бухнуться на колени перед господином, однако Юркхи удержал за плечи верного слугу и слегка прижал к груди. И после этого Юсси мигом изменился, разом превратился в знакомого старого ворчуна. Отстранившись от воспитанника, Юсси оглядел ханича с ног до головы и строгим голосом спросил: – Хорошо кушал, йок? Первой переливчато засмеялась Марика, за ней грохнули басом Булогичи, поспешая навстречу хозяйке. Курши хлопали по спине смущенных родичей, которые весело рассказывали о чем-то Кольше на родном языке, закатывая рубахи и показывая розовые следы от шрамов.