Когда тебя покидают такие необходимые для полноценной жизни чувства, концентрироваться на чём-то, визуализировать… тяжело. Очень тяжело. У Вивьен даже пот на лбу выступил от напряжения. И всё же она справилась. Не сумев определиться с тем, какое она-таки зеркало, Вивьен просто представила себя зеркальной. Целиком. И, кажется, подействовало. Правда, поздновато… С рваным выдохом она смогла отпрянуть от тьмы, в какую превратился сидящий ещё минуту назад здесь ребёнок и, подвернув ногу, рухнула на пол. Она тяжело дышала, а в сознании поселилось какое-то непривычное состояние. Больше всего похожее на апатию. – Нельзя расстраиваться, Вивьен, – сказала она сама себе. – Да, ты потеряла немного эмоций… Но это же… не критично. Ты по-прежнему здесь, ты можешь чувствовать и переживать, вот прямо сейчас… ты можешь сожалеть о том, как подло с тобой поступи… Вивьен не договорила. Зажала себе рот ладонью. И к пифии не ходи – теперь она ещё беззащитнее перед катанами… И, конечно, они не преминут этим воспользоваться… Нужно как можно скорее покончить со всем этим! А, быть может, нужно наоборот, тянуть время? Да, наверное, так, действительно, лучше… Не будут же они держать её здесь вечно. Нет, эти могут, конечно! Им терпения не занимать… Но ведь спас же её в прошлый раз Йон. И сейчас спасёт. Вивьен верит в это и нет такой силы, которая убьёт в ней эту веру. Вивьен твёрдо решила: больше она не зайдёт ни в одну дверь. Если в коридоре будут монстры, что ж. Будем тренировать выдержку. Но добровольно в ловушку она больше ни ногой. Хорошо бы она приняла это решение раньше… Потому что коридора за дверью больше не было. Была комната. Светлая, просторная, в окно виднеется дворцовая площадь, а значит, она в дворцовых покоях. Она ни разу не была здесь, но почему-то была уверена: это комната Йона. Разгадка не заставила себя ждать. Дверь тихо распахнулась, впуская в комнату Йона. Он был не один. Рядом с ним семенила, держа его за руку… сама Вивьен. Это был меткий удар! – Нет! – хотела крикнуть Вивьен, но не произвела ни звука, словно катаны, наблюдающие за ней, заставили её онеметь. И стать невидимой. Потому что как иначе объяснить то, что Йон с «Вивьен», держась за руки, прошли мимо? Если бы она протянула руку, могла бы потрогать «своё» платье. Но сама мысль о том, чтобы дотронуться до катаны, была отвратительной. Ей пришлось собрать всю свою волю в кулак, чтобы смотреть на то, что происходит в комнате бесстрастно и сохранять спокойствие. – Как я волновалась за тебя! – должно быть, продолжила лже-Вивьен разговор, который вёлся до этого, заглядывая в глаза Йону. Её Йону! – Ты был бесподобен на этом испытании! Я даже приревновала тебя к королеве… И она игриво улыбнулась, принялась наматывать локон на палец. – Фу, – вырвалось у Вивьен. – Йону знает, что я бы никогда не опустилась до кокетства! Но никто не услышал её. Собеседники были всецело поглощены друг другом. Йон не ответил. Да ему и не надо было отвечать… Он смотрел на обманщицу и тепло улыбался. Это было особенно больно видеть. Потому что т а к Йон раньше смотрел только на неё, на Вивьен. – Прекратите, – прошептала Вивьен. – Прошу, если в вас осталась хоть капля человеческого, прекратите… В глазах не просто щипало, жгло! Пелена слёз делала лица Йона и её самой неясными, размытыми… Но эта пелена не скрыла, с какой нежностью Йон обнял лже-Вивьен за талию и привлёк к себе. – Скоро всё будет позади, – тихо сказал он. – Я обещал тебе, помнишь? Мы вернёмся в Драконье Логово и очень скоро. Вивьен, милая… Только осознание того, что Йон повторяет собственные слова, когда-то сказанные самой Вивьен (а значит всё это может быть просто иллюзией, посылаемымой катанами), позволило сохранить спокойствие и не сойти с ума от душевной боли. За что с ней так? Она никому не сделала ничего дурного… Она всего лишь хотела быть рядом с любимым, бороться за свои чувства… Она не заслужила такого, не заслужила! Медленно (или же наоборот, слишком быстро?) их губы стремились друг другу навстречу… И эта картина, несмотря на понимание, оказалась выше её сил. И вдруг их силуэты, очертания вещей, словом, всё, что находилось в комнате, обрели странную прозрачность, словно мираж, который рассеивается в воздухе. Вместо невыносимой картины появилась другая, более отчётливая. Её любимый дракон целует лже-Вивьен, в то время как она, настоящая, бьётся, как птица в силке, о невидимую преграду и кричит не своим голосом, пытаясь докричаться до возлюбленного. Но её никто не слышит. И вместе с полным боли криком из неё медленно вытекает то, что все эти годы наполняло всё её существо, делало её живой… Она махнула рукой, словно надеялась развеять морок. Но новая картинка была недолгой. В следующий миг всё вернулось на свои места. Йон по-прежнему держал в объятиях лже-Вивьен и они, не отрываясь, с нежностью смотрели в глаза друг другу. Вивьен не стала дожидаться продолжения. Она развернулась, хотя что-то внутри вопило о том, что она не смеет отворачиваться! Посмела. Как посмела повернуть ручку двери и выйти. И только затем выдохнуть так рвано, что невольно закашлялась. Она предполагала, что окажется не в том самом коридоре, что был раньше, нет. Что катаны приготовили ей что-то новое. Изощрённое и болезненное, как и всё, что было до этого. Но никак не ожидала, что окажется в своей детской. Плюшевый мишка с глазами-пуговицами на аккуратно застеленной кроватке… Письменный стол, и книжки о морских путешествиях на нём… Словно дожидаясь маленькую хозяйку, стоят в ряд на специальной полке. Чья-то заботливая рука прикрыла их от пыли салфеткой. Вивьен помнит, все они с потрясающими картинками! Сиротливо смотрится одинокая шариковая ручка с обгрызенным колпачком… Вивьен до сих пор не избавилась от этой вредной привычки и ужасно боялась, что ученики в гимназии когда-нибудь застанут её за этим постыдным занятием. А когда они работали в одном кабинете с Йоном, его, кажется, это забавляло… А вот лежит основательно погрызенный карандаш – это, конечно, целиком и полностью заслуга Марины. Вивьен покидала родительский дом, когда сестрёнка была совсем крошкой и тащила в рот, что ни попадя… Что здесь ещё? Её розовый мячик, скакалка, голубая, с жёлтыми ручками… в приоткрытую дверцу шкафа видны скромные детские платьица… В основном синие и голубые. Вивьен с детства любила эти цвета. Мама говорила, что он очень подходят к её глазам. – Я вижу в ваших глазах небо, – однажды сказал ей Йон, и это было, пожалуй, самым красивым, что ей когда-либо говорили в жизни… – Я дома? – спросила она вслух, чтобы немного прийти в себя. Детские воспоминания, самые яркие, самые трогательные, уже встрепенулись в душе и целый каскад связанных с ними эмоций готов был вот-вот прорвать оковы ментального спокойствия, удерживать которое становилось всё труднее. Ей никто не ответил, а собственный голос внезапно обрёл совсем юные, даже детские нотки. Вивьен торопливо подбежала к овальному зеркалу на стене, чью раму когда-то с огромной любовью украшала бумажными голубыми розами… Выдохнула, когда зеркало показало привычное отражение. Значит, её не отправили в прошлое. Вместо этого придумали что-то куда более изощрённое. Только сейчас она поняла, что на ней другое платье. Не то, в котором её похитили из королевского дворца. Это тоже было голубым, в белых кружевных рюшах… Папа купил ей точь-в-точь такое, когда её сочинение получило самую высокую оценку на городском соревновании и его даже опубликовали в журнале «Детский смех». Вскоре после этого её отправили в Пансион и она на целых десять лет переоделась в безупречно отглаженную форму. Но то самое платье сохранила и иногда надевала перед сном, втайне от сестёр любовалась им перед зеркалом… Целый первый год обучения. Потом она из него выросла. Видеть на себе сейчас детское платье, причём прекрасно подходящее ей по размеру было странно. И даже немного жутко. Причёска тоже была точь-в-точь такой, как она носила в детстве. Распущенные по плечам локоны, на лоб падает густая чёлка. Эту простая причёска очень нравится Йону… С замиранием сердца Вивьен толкнула хорошо знакомую дверь и оказалась в узком коридоре. Всё ещё в своём родном доме. Снизу, из кухни донеслись приглушённые голоса и у Вивьен защемило сердце… Родители всегда вставали с первыми петухами и пили на кухне чай. При этом говорили очень тихо, чтобы не разбудить дочерей. Потом начинался новый суматошный день, отец, дом Мича Джорджеску, дворянин из обедневшего рода, вложил остаток капитала в торговлю и не прогадал. Он выкупил небольшое, но уютное помещение через дорогу и открыл в нём бакалейную лавку и кофейню. Мать, домна Агата Джорджеску, спустя годы брака смотревшая на отца влюблёнными глазами, помогала ему. Маленькое семейное дело приносило неплохую прибыль. Семья Джорджеску не нуждалась. И, хотя многие дома и отвернулись от них («Неслыханно! Эти Джорджеску работают, как простолюдины, дуду!»), была счастлива. Вивьен с детства знала, что труд, если он любимый – это счастье, пожалуй, одно из самых главных в жизни человека. Ведь родителей их труд (порой нелёгкий) делал счастливыми… В течение долгого рабочего дня у них не всегда находилось время, чтобы присесть, но Вивьен видела, как сияют мамины глаза, и с какой нежность смотрит на неё отец. Но вот самое раннее утро, как сейчас, принадлежало только им двоим, Миче и Агате, они тихо смеялись на кухне и много разговаривали. Такие мгновения наполняют детство радостью и навсегда остаются в воспоминаниях.