Еле нашёл другое перо. Не успел окунуть, а оно — кап! Кляксу посадил в тетради. Думал промокнуть — на всю страницу размазал. И снова нашёптывает кто-то на ухо: «Поздно уже. Ты устал. Поспи лучше». А веки слипаются, точно мёдом намазанные. Зевнул Лёнька раз, другой, да так сладко, что за ушами затрещало, и лёг спать. Так первый раз Лёнька не выучил уроки… Утром Лёнька проснулся в тот же час, что и всегда. Хотел по привычке сбросить с себя одеяло и вскочить на ноги. Но тут опять кто-то стал нашёптывать — нежно, сонно: «Куда тебе спешить? Полежи немножко. Под одеялом тепло, мягко». Лёнька хотел возразить коварному голосу и сделать по-своему. Но не нашёл в себе сил и всё-таки полежал, даже вздремнул. А потом как сорвётся! Физзарядка? Куда там! Успеть бы умыться и позавтракать. Чуть на урок не опоздал. И в школе почему-то всё зевал, учителя слушал невнимательно. А когда ребята записывали домашние задания, тот же голос шептал: «Не пиши, ты и так запомнишь… И вообще, всё это скучно… А во дворе как чудесно, птички по деревьям порхают. Ни тебе уроков, ни домашних заданий. Хорошо бы совсем в школу не ходить и всё знать. Придумали бы такую машинку, чтобы отвечала за тебя на любой вопрос: и по языку, и по арифметике, и по географии…» Сначала Лёнька колебался: прислушаться к этому подозрительному шёпоту или нет? Но позже лень так завладела им, что он на всё махнул рукой и во всём слушался этого сладенького голоса, который сковал мысли и движения и усыплял его среди урока. Чтобы угодить этому голосу, не нужно ничего делать, не нужно думать. И это было самым соблазнительным. Вскоре и дома и в школе стали замечать, что с Лёнькой происходит что-то необычное. То опоздал на урок, то пришёл в школу неумытый, в нечищеных ботинках. Ходил какой-то обвисший, сонный, кислый. Лёньку перестали узнавать. Опоздал он как-то на урок и тихо постучал в дверь. — Войдите, — говорит учитель. И вот входит в класс хлопец: грязный, нечёсаный, пиджачок на нём помятый, рваный, без пуговиц… Не хлопец, а страшилище какое-то. — Что тебе, мальчик, нужно? — удивлённо спрашивает учитель. — На урок я… учиться, — отвечает тот. — Да кто ты такой? — Лёнька. Тут уж все удивились, зашумели: — Разве это Лёнька? — Голос, вроде, его. — Не может быть! — Это не Лёнька. Давай ребята ощупывать хлопца да разглядывать — Лёнька или не Лёнька? — Иди себе, мальчик, домой, — сказал наконец учитель, — и больше никогда не лги. В нашем классе не может быть таких грязнуль. Повернулся Лёнька и пошёл домой. Идёт по улице, пташки скачут с ветки на ветку, — перекликаются удивлённо: — Чей такой? Чей такой? — Чей-чей? Чей-чей? Тоже не узнают. Рассердился Лёнька. Хотел поднять камень и швырнуть в любопытных пташек, да лень ему к земле нагибаться. Наконец на свой двор приплёлся. Смотрит — кот Мурко сидит на пороге, греется под солнышком. Лёнька к нему: — Киса! Мурик! А кот в ответ: — Замур-мур-мурзанный! Ф-фу! — и побежал со двора. Выбежал Шарик из коридора. Протянул Лёнька руку, чтобы погладить, а пёс как бросится на него: — Гр-р-рязный! Пр-рочь, пр-рочь, пр-рочь! Так и кидается под ноги, в хату не пускает. Насилу отогнал его Лёнька. Он уже в комнате был, а Шарик никак не мог успокоиться: — Гр-р-рязный! Пр-рочь! Сегодня Лёнька даже играть не захотел — в постель потянуло. Так, одетый, и лёг, а сам думает: «Что ж это такое? Это ведь правда я, а никто не верит… Двойки в журнале… Карикатура в стенгазете… Все в школе, а я… Что со мной делается?» И тут снова тот сладенький коварный голос: «Не волнуйся, проживём как-нибудь. Никуда твоя школа не убежит». Лёнька насторожился: голос уже не шептал, а звучал нахально, уверенно. — Кто это? — спросил он испуганно. — Хи-хи-хи, — засмеялся тоненький голос. — Это я. Лёнька так и подскочил на кровати. Оглядывается кругом — никого не видит. — Кто же ты? — Лень… Да не вертись. Всё равно ты меня не увидишь. Я как тень твоя — всегда с тобой. — Зачем? Что тебе нужно? — Хи-хи! Я с тобой с того самого дня, как ты первый раз уроки не сделал. Помнишь? — Помню. — Кто хоть немножко заленится — я сразу к нему. И чем больше он ленится, тем лучше я себя чувствую. — Чудно́. — Ничего чудного. Я же — Лень. Пока будут лодыри, и я жить буду. — А… а разве я… лодырь? — с ужасом спросил Лёнька. — А кто же ты? Лодырь и есть. Теперь ты весь мой. Хи-хи-хи! Лень так противно хихикала, что у Лёньки прямо по спине мурашки забегали. «Лодырь…» Неужели его можно назвать этим страшным словом?.. — Так это ты всё время нашёптывала мне, чтобы я ничего не делал? Это ты мешала мне читать и писать? — А то кто же? «Плохи мои дела, — подумал Лёнька. — Что мне делать? Если теперь никто меня знать не хочет, что дальше будет?» Подумал, да и говорит: — А ну, вылезай, где ты там, и стань так, чтобы я тебя увидел. — Это можно, — говорит Лень, — только смотри получше. При этих словах перед Лёнькой возникло какое-то бесформенное, растерзанное существо. Единственное, что хорошо разглядел Лёнька, были глаза — мутные, мёртвые, словно стоячая гнилая вода в канаве. Ни одного желания, ни одной мысли не было в них. И, когда Лёнька глянул в эти глаза, его стал разбирать сон — тяжёлый, тягучий… «Усыпит меня проклятая Лень так, что и не встанешь», — совсем уже перепугался Лёнька. Собрал все свои силы, тряхнул головой, вскочил с кровати да как топнет ногой, как крикнет: — Не по пути мне с тобой! Прочь! Сгинь с глаз! — Ой! — слабо пискнула Лень и куда-то исчезла. Только ветер загудел в трубе, заскулил жалобно, зазвенел оконным стеклом — и всё стихло.