Громко сказанной «расчистки неба» в задаче истребительного обеспечения не стояло. Им сразу дали понять, что от них не требуется непременно сбивать – достаточно не дать пакистанским ВВС сорвать операцию, не допустить атак на десантно-штурмовую группу, прикрыть «вертушки» и Су-17. Разумеется, и самим не подставиться. На предполётном инструктаже стоящий подле комэска столичный штабной чин нудно вещал, что де «…во избежание международных осложнений, в небе над чужой территорией желательно в бой не вступать, а действовать непрямыми методами». «Посмотрел бы я на этого говоруна, посади его сюда в кабину, – мысленно плевался Паша, – они тут у себя дома – пакистанцы… ошалели, взбеленились от нашей наглой вылазки. И лучшие непрямые методы, это всадить УР-м[200] самое что ни на есть по-боевому. Вот тогда они, кстати, и прянули, завертевшись в „противоракетном” – возымело!» «Миг» подскочил до 6500, майор положил его на крыло, выводя «полубочкой» в горизонталь. В наушниках пощёлкивало – это «ведомый» сигнализировал, что не отстаёт. В ночных условиях понятие «ведущий-ведомый» несколько усложнялось, и если на большом эшелоне зарево ещё подсвечивало атмосферу, и визуальный контакт был возможен, то с уходом на малые высоты, а теперь и просто в силу того, что солнце окончательно ушло за край, слаженность и взаимодействие пары истребителей обеспечивались чёткой работой операторов А-50, отслеживающих все движения на своих РЛС-экранах. Дистанция боевого порядка увеличивалась. В наушниках прорезалось приоритетным – с командного пункта поступил приказ: «Задаче – отбой. Покинуть зону!» Сиречь воздушное пространство Пакистана. Тут же, без паузы, торопливо предупредив о новой угрозе: со стороны пешаварской авиабазы, приближались четыре метки – пакистанские истребители. БРЭО уже реагировало. Автоматика СПО-15 и без того издавала низкий прерывистый звук, означающий облучение чьим-то радаром в режиме обзора. Сейчас горящее световое табло мигало красным, непрерывный звуковой сигнал оповещал о захвате самолёта РЛС наведения оружия. Беленин брякнул коротко-условное «ведомому», и они, завернув слаженной парой крутой вираж, пошли на малые высоты, раскочегариваясь до сверхзвуков. Кто бы там ни приближался со стороны – хрен догонят. И та пара истребителей, с которой они изначально сцепились-расцепились, похоже, окончательно вышла из боя. «Той парой» были два «Миража», погнавшиеся за Су-17. Собственно, тип вражеских перехватчиков был неизвестен. Но кто там, в противниках, Паша примерно представлял, зная, чем располагают пакистанские ВВС: тут либо F-16, либо «Миражи». Вступать в ближний маневренный бой на «двадцать третьем» «Миге» против этих машин не самое позитивное дело. Но так уж сложилось накоротке воздушной схлёстки. Как всегда, когда времени на оценку ситуации и принятие решений мало, мысли в голове прокручиваются с бешеной скоростью – с учётом ещё на земле обсчитанных вариантов, как за себя, так и за вероятного противника. Выйти в зону пуска ракет «Миги» могли только на больших скоростях с повышенными радиусами маневров, за счет тяговооруженности и разгона – здесь они, пожалуй, превосходил и «Миражи» и F-16. «Не выгорит, не загоним их в положение обороняющихся, – домысливал конфигурацию Беленин, – всегда сможем оторваться. И снова атаковать с произвольного ракурса. В любом случае с хвоста „сушек“ мы их уже стряхнули». Паша подозревал, что пакистанцы вполне могли остаться без ракет – выпустили все по убегающим бомбёрам. Впрочем, полностью полагаться на это было бы неправильно. Крылья перевели на 45 градусов, начав ускоряться. От ПТБ они тоже избавились заранее. В общем, были налегке и «в полной боевой». Целеуказанием их обеспечивал А-50, дабы не выдавали себя излучениями РЛС. Полого взбираясь выше, развернулись почти на 180 градусов, атакуя на встречнопересекающемся курсе. Дистанция прогрессивно сокращалась, секунды бежали до… На приборной панели замигали лампочки – инфракрасные «головки» захватили цель. Услышав резкий сигнал в наушниках своего шлема – «разрешение пуска», Беленин нажал боевую кнопку. Самолёт слегка тряхнуло. Яркой вспышкой по глазам стартовала Р-60МК. Её уносящийся в ночь огонёк плясал, мерцал, истончаясь… Вспыхнет подрывом попадания? Справа из-за головы прочертили две ракеты «ведомого». Тот с чего-то сорвался в эфире на русском: «Чего тянешь? Вторую пускай». СПО предупреждало – их подсвечивают. Кто бы там ни был впереди – они встречно атаковали. – Уходим вверх на максимале, – приказал майор, потянув ручку на себя. Атаку признали безуспешной. Операторы самолёта радиолокационного управления, наблюдающие за разбросанными по экрану метками воздушных целей, лишь отметили, что пакистанцы вдруг хором развернулись, покидая место боя. На самом деле ночь укрыла, что у одного из уходящих «Миражей» из сопла двигателя валил густой чёрный дым. Истребитель почти дотянул до посадочной полосы и уже выполнял глиссаду, как вдруг перевернулся и рухнул на какие-то ангары. Возникший пожар охватил и стоящий поблизости транспортный С-130. Аэродромным службам авиабазы Кохат выпала «занятная» ночь. То, что с лёгкой руки описанного, казалось, вполне поддаётся представлению, наглядно, в условиях ночи, в условиях ночного боя являло собой фрагментарную и порой сумбурную картину. Её, наверное, лучше всего интерпретировали операторы РЛС, что с одной, что с другой стороны, даже в условиях постановки радиолокационных помех разбирая и разделяя, где «свой», где «чужой». Визуально же небо то тут, то там «вспыхивало» форсажными факелами истребителей, феерическим отстрелом тепловых и инфракрасных ловушек, что сыпали уходящие бомбардировщики. Фонтанировали стартом срывающиеся с пилонов ракеты «воздух-воздух», проносясь искорками и порой лопаясь разрывом своих боевых частей. По низам «гуляло» ещё разнообразней, частя гирляндами вертолётных «нурсов»[201], контрастно испещряясь вспышками выстрелов, трассерами, всполохами взрывов. Кульминацией этого фееричного концерта стала детонация склада боеприпасов – ровно тогда, когда боевики ворвались в покинутый русскими лагерь, рассеиваясь в поисках уцелевших – сработала закладка-таймер, унеся более трёх сотен душ к Аллах-акбару. В то время как «вертушки», кромсая лопастями ещё больше сгустившееся ночной тьмой небо, уже благополучно миновали, пересекли границу, проходя над извивами ущелий, точно призраки. Возвращаясь, унося дыры в борта́х, увозя живых и раненых (на удивление ни одного «двухсотого»), вытащив тех, ради кого… И кто-то из уставших вусмерть бойцов спецназа, в полумраке десантного отсека, возможно, удовлетворённо улыбался, проигрывая моменты – иногда услышать отчаянно-радостное «Братцы! Наши!» дорогого стоит! Догорала где-то на подступах к Бадаберу техника из состава частей 11-й армии вооруженных сил Исламской Республики. Догорал где-то там же недалеко повреждённый «Миль», оставленный и подожжённый экипажем. Изрешечённый осколками Су-17 дотянул до Джелалабада – живучесть самолёта, можно сказать, в который раз показала себя на высоте. Полыхало ещё что-то на авиабазе Кохат. Умалчивать о своих потерях в правилах военных, наверное, всех армий мира, так что разбившийся «Мираж» III не будет никому зачтён в победу. Вооружённые силы Исламской Республики приводились в боевую готовность, однако в намерениях пакистанских военных просматривалась некоторая сумбурность. На самом деле самые здравомыслящие головы всё прекрасно понимали – кто стоит за беспрецедентно наглой военной диверсией. Никого не обманули фальшивые опознавательные знаки ДРА на плоскостях, да и кто бы их там ночью разглядывал. Тем более что… при всём желании, избежать «русского языка» в эфире полностью не удалось, и уж тем более мата. Каких-либо позитивных целей в ответных демаршах против Советов, с которыми у Пакистана даже не было общих границ, исламские генералы не видели. Только и оставалось – слать в адрес русских кяфиров[202] праведные проклятия. Этой ночью мало кто из политических кругов и клерикалов Исламабада не был поднят с постели. Созванный экстренный совет занялся составлением ноты протеста, готовя к утру обращение в ООН, а также воззвания к братьям по вере в рамках ОИК (организации «Исламская конференция»). Ещё не зная, что следующий день принесёт Пакистану другие, гораздо большие головные боли, когда на рассвете, сначала с недоразумений и стычек, разбередив старые раны и противоречия, начнётся очередной военный конфликт на Индостане. Аравийское море Тропики… Индийский океан в своём иллюстрированном образе, его тёплые муссоны и само дыхание южных морей ассоциировались именно с этим словом. С закатом темнота здесь наступает быстро, и очистившаяся конденсатом атмосфера усеивается россыпью знакомо-незнакомых созвездий, горящих ярко и пристально. И сейчас, покинув внутренние помещения корабля и выбравшись на верхнюю палубу, задрав голову… На севере у горизонта помаргивала Полярная, а с другой стороны… Ах, если бы спуститься чуть-чуть ниже по сетке координат, пересекая невидимую черту «северного тропика», или как его ещё называют – тропик Рака, то тогда можно увидеть знаменитый Южный крест. Внизу своя иллюминация – подсвеченные плафонами полётной палубы (зелёные, красные огни), вращающиеся лопасти вертолётов оставляли причудливые, светящиеся по кромкам рассекающие воздух круги. А сразу за срезом и заваленными леерами – чёрный провал океана, лишь за малым исключением фосфоресцирующего свечения кильватера да редко отсвечивающего плёса на гребнях волн. Небо тоже… Несмотря на застывшую россыпь звёзд, для экипажей взлетающих «вертушек» оно тоже виделось чёрным провалом. Ночные полёты никто не любил… Ночные полёты над морем, где ориентиры и без того условны, – тем более. «Улетишь куда-нибудь к ети мать эфиопам, а горючки на остатке – ведро», – балагурили меж собой штурманы и пилоты, не забывая следовать всем пунктам предполётной подготовки, щёлкая тумблерами, сверяя показания приборов. Ну, дык, в кабинах сидели не юнцы, а счётно-решающий прибор при соблюдении нужных условий позволял штурману привести вертолёт на плавучий аэродром в автоматическом режиме и без участия лётчика. Да и секторальное патрулирование предполагалось выдерживать на курсовых углах крейсера, удобно оставаясь в зоне радиолокационного контроля корабельных РЛС. Наконец все процедуры были соблюдены, и, получив разрешение, четвёрка Ка-25ПЛ снялась с палубы, уходя «длинной рукой» на дальний поисково-патрульный рубеж. Уже за тридцать-сорок километров их эхо-сигналы могли пропадать в помехах от поверхности воды, когда они, зависая в точках поиска, опускали на тросе гидроакустические антенны – «послушать» море, сами опускаясь совсем низко. В ближней зоне, «под собой», гидролокацию и шумопеленгование вели корабельными станциями – бортовыми и буксируемыми. В ходовой рубке крейсера на контрольном приборе ГАС «Орион» тухла зелёная лампочка «Обтекатель поднят», и если прислушаться к «низам» – гудели двигатели гидравлики, выводя антенну из подкилевой ниши. Загоралась «красная»: «Обтекатель опущен», поступали данные, операторы принимались колдовать с электроникой, «рисующей» на выносных индикаторах кривые и всплески шумов. Замирали в постах акустики, чутко чуть касаясь ладонью лопуха наушника, внимая к понятным и непонятным звукам, будь то винты своего корабля, контакт с неизвестной ПЛ или далёкий крик касатки-охотницы. На ходовом мостике вахта в привычном ритме штатной работы: мерцающие шкалы приборов, баюкающий гуд аппаратуры, подпевающий писк сельсинчиков. Пощёлкает динамик трансляции – запрос или радиоотклик… безответно шуршащая приёмная частота. На развёртке РЛС бегущий по кругу луч поискового вектора «вспыхивает» ближними метками кораблей ордера – БПК «Николаев» и «Петропавловск» следуют «невидимые» на флангах. В «штурманской» по ленте курсографа елозит самописец: крейсер меняет галс, скорость снижена до семи узлов – лебёдка в транце разматывает кабель-трос с «телом» ГАС «Вега» – на сто метров вниз, в толщу – «пощупать» воды под слоем температурного скачка[203]. Из ГКП крейсера, осуществляющего общее управление, поступал запрос дежурного офицера: – ГГ[204], доложите обстановку! Гидроакустики: – Горизонт осмотрен. Эха нет! Сверху, с ГКП: