К утру, о нахождении здесь вчера вражеской эскадры, говорили только обгорелые остовы кораблей, засевшие на прибрежных скалах, и множество обломков плавающих вокруг. Позавтракав, мы собрали представительную делегацию и поехали к крепости на переговоры. После вчерашнего погрома, комендант крепости был весьма сговорчив и без возражений согласился с предложением покинуть крепость на торговых судах, а также поделился сведениями о турецкой эскадре, в том числе о том, что капудан-паша Эбубекир утонул, а всего из четырех тысяч человек спаслось менее тысячи. Оставив полковника Троицкого, командира Владимирского пехотного полка, контролировать эвакуацию гарнизона крепости, мы с казаками двинулись в порт — разогнать невольничий рынок и освободить пленников. Невольничий рынок находился непосредственно в порту, купил раба и сразу на корабль его — «сервис». На огороженной частоколом площадке, размером с футбольное поле, стояли четыре длиннющих барака и, ближе к воде, находилась непосредственно торговая площадка. Вид у всего этого сооружения был мрачный, навевающий тяжелые мысли, видимо, атмосфера страха и безысходности навсегда впиталась в эту землю. Но что больше всего на меня произвело впечатление, так это то, что торговля живым товаром не прекратилась, несмотря на вчерашнее светопреставление — «бизнес есть бизнес»! Что-то стало доходить до работорговцев, когда дернувшаяся нам навстречу портовая охрана была быстренько порублена казаками в мелкую стружку. Церемонится с работорговцами мы не собирались — застигнутых на месте преступления быстро освободили от денежных средств и одежды, привязали к ногам камни и отправили на корм рыбам. Напуганному коменданту порта, которого притащили казаки, Потемкин объяснил «расклады» — невольничий рынок закрывается навсегда, пленники освобождаются, гарнизон крепости грузится и уходит на родину, нормальным торговцам ничего не угрожает, а он должен за свои средства организовать питание бывших невольников, до того момента как они уйдут домой. Вечером, на военном совете, обсудили сложившуюся обстановку. — Господа, великая виктория вчера была совершена! Господин барон — это было поразительно, поздравляю вас! — начал совет Потемкин. — Благодарю ваше сиятельство, моих заслуг в этом деле не много, главное здесь наука и светлая голова капрала Чернова! — ответил я. — Даа… теперь я стал по другому понимать ваши слова про техническое превосходство, но об этом мы еще поговорим с вами. Какие будут мысли господа! — продолжил он. — Григорий Александрович! — взял слово хан, — В Ени-кале турок нет, идти туда большими силами нет нужды, я отправлю туда Хасан-бея с приказом пресекать все попытки переправы из Тамани, а нам предлагаю двигаться обратно в Бахчисарай. Силу русского царя вы показали, турецкий флот уничтожили, нужно скорее проводить Диван и принимать решение. — Предложение здравое, действительно, пока обстоятельства на нашей стороне нужно скорее закончить с этим делом! — поддержал предложение хана Потемкин. Через сутки, потраченные на пополнение запасов, осмотр и распределение пленников по командам, начали движение обратно. В этот момент, я уверен, самым счастливым человеком в Крыму был комендант порта. Он, наверняка, уже приготовился к огромным убыткам, которые бы обрушились на него, оставь мы две с половиной тысячи пленников на его довольствии недели на три, а так ему пришлось только снабдить их на неделю дороги. Глава 27 Кинбурн В отличии от первого заседания Дивана, на котором, как такового обсуждения не было, второе заседание прошло в бурных дебатах. По пути мы с Потемкиным и Девлет-Гиреем много обсуждали вопросы дальнейшего устройства «Таврической губернии». Я, конечно, не специалист в государственном управлении, но и мне было понятно, что административно-территориальное деление той Российской империи было достаточно адекватным — Крым не был обособлен от материка, а составлял единое целое с причерноморьем, в котором сейчас обитали ногайцы. Поэтому я и предложил такую идею Потемкину (правда это идея самого Потемкина из того мира). Потемкину предложение понравилось. Кроме того, немного рассказав Потемкину, как он осваивал Крым, я предложил не тянуть «кота за причиндалы», а сразу основывать Севастополь в Ахтиарской бухте — как новую базу нового русского Черноморского флота, а для освоения привлечь пленников, находящихся в Крыму и работающих на местное население, которых по словам Девлет-Гирея было не меньше пятидесяти-шестидесяти тысяч человек — готовый город. Девлет-Гирей, конечно, сразу поднял вопрос как дальше будет работать экономика Крыма. — Да Девлет-бей, вопрос несомненно наиглавнейший! Если государыня императрица поддержит наш прожект, а я в этом почти уверен, то подряд на строительство новой базы флота, а потом и самого флота, обеспечит на ближайшее время Крым деньгами — местное население сможет обеспечивать строителей и гарнизоны продуктами и материалами, а значит начнется развитие торговли, ремесел и рыболовства, строительство торгового флота и много другое, — задумчиво проговорил Потемкин. — Полностью согласен с Григорием Александровичем! — поддержал я и добавил, — А турок дожмем и торговля по Черному морю, а может и далее, откроется. Про курорты я, естественно, умолчал, это пока отдаленная перспектива. А в основном наша с Потемкиным надежда в экономике базировалась на другой категории жителей Крыма, а именно на греках и армянах, в руках которых находилась большая часть мануфактур, садоводства и земледелия горной полосы, и которые, при снятии с них ограничений, могут стать драйвером развития экономики полуострова. В длительных беседах с Девлет-Гиреем, выяснилось, что всю свою молодость он прожил в Венеции, где получил великолепное европейское образование и выучил пять языков: итальянский, греческий, французский, арабский и русский. А когда его, в качестве наследника престола, призвал в Крым султан Мустафа, он уже был европейцем по духу, менталитету, вкусам и бытовым привычкам, что и сказалось на его столь быстром принятии решения о переходе под руку России. А я в очередной раз убедился в пагубности традиции обучения детей знати за границей, какими бы благими намерениями это не прикрывалось. По пути, собирая беев на заседание Дивана, мы всеми способами распространяли информацию о сожжении турецкого флота в Кафе и занятии всех крепостей русскими гарнизонами, а также, немного приукрашивали события на русско-турецком фронте. В итоге мы ведь все равно победим! Ошеломленные нашими победами, вопрос присоединения к государству российскому беи даже не обсуждали, сразу перешли к этапу торга. Больше всего местную знать интересовал вопрос освобождения пленников, так как на эксплуатации их труда строилась большая часть экономики Крыма. В итоге им были обещаны откупные платежи, но не более 100 тысяч рублей за всех пленников, что для России являлось каплей в море, а для бюджета ханства составляло половину. Мы, конечно, брали на себя огромную ответственность, проводя такие внешнеполитические мероприятия, будучи не уполномоченными на это, но другого такого шанса не будет, нужно «ковать железо не отходя от кассы», а победителей, как известно, не судят — очень уж хотелось на это надеяться. Пока Девлет-Гирей оформлял «челобитную» к государыне императрице, я предложил Потемкину съездить на мыс Херсонес и посмотреть на место крещения князя Владимира. Конечно, место, обнаруженное нами, очень сильно отличалось от того, что я видел в прошлой жизни, но, в целом, развалины чего-то древнего немного проглядывали, что дало нам еще одну надежду на положительное завершение нашего «безнадежного» мероприятия — ведь для государя православного государства факт обретения святыни такого масштаба будет не меньшим бриллиантом в корону, чем обретение самого Крыма. Осмотрели мы также Ахтиарскую бухту и Потемкин остался весьма доволен увиденным. Ну а наибольшее наслаждение за последние полтора месяца я получил добравшись наконец до ласковых вод южного берега Крыма. И вот, наконец, в начале июля мы тем же составом, что входили в Крым, за исключением калмыков, начали движение домой. Мубарека, младшего брата Девлета, взяли с собой. Во-первых, мы планировали заполучить еще одного союзника ханских кровей — мало ли что может случиться, а во-вторых, он сам изъявил желание. Получивший, как и старший брат, европейское воспитание, он хотел посмотреть Петербург и продолжить обучение, так что все вышло по обоюдному согласию и к всеобщему удовлетворению. С Девлет-Гиреем мы все это время много общались и расстались хорошими товарищами. На подходе к Перекопу в отряд прибыли гонцы от Румянцева и дойдя до Ор-капу Потемкин собрал совет. — Итак господа! — начал совет Потемкин, — Его высокопревосходительство генерал-аншеф Румянцев сообщает, что две недели назад его армия, после ожесточенного штурма овладела крепостью Очаков, гарнизон капитулировал. Смею добавить, что этому мы тоже поспособствовали немало, уничтожив турецкую эскадру. Далее, в связи в безынициативными действиями первой армии генерал-аншефа Голицина в районе Хотина, он отозван в Петербург, а генерал-аншеф Румянцев назначен командующим первой армией и всеми войсками на русско-турецком фронте. Его высокопревосходительство оставляет на мое усмотрение дальнейшие действия сообразно обстановке. Какие имеются предложения господа? — Позвольте вопрос ваше сиятельство! — Потемкин кивнул и я продолжил, — А кто назначен командующим второй армией и что с Кинбурном? — Как всегда в самую суть господин барон! — улыбнулся Потемкин, — Его высокопревосходительство временно передал командование графу Шереметеву, а по Кинбурну в депеше пояснений нет, но думаю, что Кинбурн пока под турками, у второй армии не получилось бы одновременно действовать на обоих берегах Днепра! — Вот и предложение ваше сиятельство! — сказал я, — Идем на Кинбурн, а то астраханцам никак в баталию вступить не получается, гарнизон там небольшой, турецкого флота нет, Очаков наш — они и так в мышеловке, думаю у нас все шансы на успех! — Что ж, в этот раз поддержу господина барона! — оживился полковник Ласси, — А то палаши у моих драгун уже проросли в ножнах! — Превосходно господа, много славы не бывает! — воскликнул Потемкин, — Очистим левобережье Днепра навсегда от турка! На следующий день, пополнив запасы воды, двинулись на Кинбурн. В предстоящем походе, чтобы не нажить себе недруга в лице Ласси, я решил особой инициативы не проявлять, думаю мне славы уже достаточно для первого раза. И можно сказать, что мое решение оказалось правильным — при нашем приближении крепость выкинула белый флаг и предложила переговоры. К счастью у нас в отряде никто жаждой крови не страдал и сдача крепости прошла бескровно. Не желая отягощать себя «гирей на ногах» в виде пленных турок, мы повторили крымский вариант — турки оставляют крепость в целости, а сами уходят морем. Нашими трофеями, кроме крепости, стали 30 пушек, неплохие запасы провианта, а также несколько небольших речных барок. Переправившись на них через Днепровский лиман, мы встретились с комендантом крепости Очаков генерал-майором Булгаковым и передали ему «ключи» от крепости Кинбурн, а заодно получили свежую информацию о действиях второй армии. Оказалось, что, прибывший из Петербурга, новый командующий второй армией генерал-аншеф граф Панин двинул армию на Бендеры, дабы создать угрозу правому флангу армии султана и одновременно угрозу соединения двух армий. Догонять вторую армию смысла не имело, поэтому, оставив астраханцев гарнизоном в Кинбурне и отправив графу Панину донесение, мы двинулись вдоль Днепра на север — домой. Учитывая отсутствие ракет, установки навьючили на лошадей, казачьи пушки и обоз тоже оставили в Кинбурне. Кутейников, конечно, не хотел оставлять пушки, и Потемкину пришлось пообещать ему компенсировать все из казны. Таким образом, избавившись от обоза, мы прошли за десять дней почти двести пятьдесят верст до Лозовой, где казаки Кутейникова и эскадрон сербов, с нашим тяжелым оружием, ушли на восток на Бахмут, а мы с Потемкиным, Мубареком и десятком Пугачева, передав с эскадроном письмо полковнику Депрерадовичу, пошли на Харьков. Поход в Крым завершался, но история с Крымом только начиналась. Интерлюдия Румянцев Как отметит внимательный читатель, несомненно знакомый с прошлой версией русско-турецкой войны 1769–1774 годов, история уже повернула в другую сторону. Действия наших героев уже лишили турецкого султана союзника в войне, способного выставить до 60 тысяч всадников на поле боя, чем не замедлил воспользоваться генерал-аншеф Румянцев. Еще в начале июня, узнав, что армия Румянцева двигается на юг, великий визирь выдвинул свою армию (до 100 тысяч человек) к Бендерам, намереваясь далее двигаться к Елисаветграду. Голицын узнав, что великий визирь идёт на Румянцева, решил спутать его планы. В конце июня он снова перешёл Днестр и повторно осадил Хотин, не отважившись однако на штурм. Гарнизон крепости испытывал большие трудности с продовольствием и особенно с фуражом. Визирь, опасаясь за участь крепости и получая преувеличенные сведения о силах Румянцева (на самом деле не более 30 тысяч), отказался от вторжения в Новороссийскую губернию и двинулся на Хотин, но, дойдя до Рябой могилы, в нерешительности остановился. К Хотину пошел только корпус под командованием Молдованджы Али-пашы (35 тысяч). Решив, что генеральное сражение неизбежно, Голицын прекратил осаду Хотина и собрал все свои войска в общий лагерь, ожидая атаки турок. Однако, оказав помощь гарнизону Хотина, Молдованджы Али-паша занял оборону. В этот момент оба монарха, и султан Мустафа, и императрица Екатерина, недовольные нерешительными действиями своих главнокомандующих, произвели рокировки. Султан назначил великим визирем Молдованджы Али-пашу, попутно обвинив в казнокрадстве, плохом снабжении армии, а также измене и казнив прежнего великого визиря и господаря Молдавии Григория Каллимаки. Екатерина в свою очередь назначила главнокомандующим вместо Голицына генерал-аншефа Румянцева. Тот не стал откладывать дело в долгий ящик и по прибытию в войска сразу перешел в наступление. Ранним утром 25 июля армия Румянцева (до 40 тысяч) форсированным маршем прошла 15 верст и сходу атаковала турецкий лагерь. Согласно реализованному плану Румянцева, русская армия была разделена на несколько отдельных отрядов, атаковавших войска Молдованджы Али-пашы одновременно с нескольких сторон, заходя во фланги и тыл противника. Наступление Румянцева поставило турецкий лагерь под угрозу окружения и заставило великого визиря, бросив лагерь, поспешно отступить к реке Ларга, притоку Прута, потеряв при этом более трех тысяч человек. Русская армия потеряла менее сотни солдат. Румянцев пополнив, за счет трофеев, запасы продолжил преследование противника, отступавшего на юг вдоль реки Прут, и настиг его в районе Унген. Несмотря на поражение под Рябой могилой турецкая армия все еще имела двукратное численное превосходство и 15 августа произошло генеральное сражение русско-турецкой войны 1769 года — сражение при Унгенах. В ходе этого сражения Румянцевым была повторно применена успешно опробованная под Рябой могилой тактика батальонных каре и прикрытия пехоты артиллерией, что повысило мобильность боевого порядка. Успех был полнейшим. Только на поле боя турки потеряли более восьми тысяч человек, а еще больше потеряли при бегстве и панической переправе через Прут на следующий день, при том, что Румянцев потерял не более пятисот человек. Армия Молдованджы Али-пашы прекратила свое существование. На этом Румянцев не остановился — отряд генерал-майора Суворова, совершив стремительный четырехсуточный бросок, внезапным ударом захватил важнейшую для турок крепость Килию, которая прикрывала устье Дуная и позволяла им морем перебрасывать резервы из Константинополя. Суворов взял 68 пушек, потеряв за время штурма менее сорока убитых. На фоне одновременной потери Крыма и Черноморской эскадры, а также побоища в Чесменской бухте, Султан Мустафа сместил великого визиря, не оправдавшего оказанного ему «високого доверия», и направил к Румянцеву рейс-эфенди Мухсинзаде Мехмед-пашу с предложением о перемирии. Наступал самый ответственный момент в любой войне, которую когда-либо вела Российская империя — мирные переговоры. Глава 28 Столица Прибыв в первых числах августа в Харьков мы, наконец, прекратили бешеную гонку и дали себе возможность пару дней перевести дух и, кроме того, требовалось пошить всем мундиры — мы ведь в рейд в камуфляжах пошли, никто ведь не мог предположить такого продолжения «банкета». К счастью «золотого запаса», взятого нами в Ор-капу, было достаточно, чтобы ни в чем себе не отказывать. Харьков, потерявший к началу 60-х годов 18 века военное значение и получивший статус центра Харьковского наместничества, был первым настоящим Городом, увиденным мной в этом мире. Крепость в нем выполняла исключительно декоративные функции, а в планировке города, имеющей регулярный геометрический характер, прослеживался четкий план. Большого количества свободного времени для проведения экскурсий у нас не было, но по улице Красная горка, что по-русски «красивая», на которой размещались главные здания города мы, конечно, прогулялись. Реально красиво! Потемкин, который тоже был в Харькове первый раз, весной его путь проходил восточнее, вдоль реки Оскол, очень удивился весьма приличной архитектуре в центре города. Закончив отдых и приготовления в дорогу, через пять дней мы выехали в сторону Москвы. Нам предстоял путь до Санкт-Петербурга длиной в шестьсот верст и продолжительностью не менее месяца — с ума сойти, где, блин, хотя бы железная дорога! Даа… времени поговорить с Потемкиным будет предостаточно. В целом, это хорошо — может быть я сумею донести до него все мои, нужно отметить, весьма разрозненные мысли по вопросу обустройства государства. Я и сам не до конца представлял, что я хотел бы в итоге получить. С одной стороны все просто — мы за все хорошее, против всего плохого, только как это реализовать, вот в чем вопрос. Потому что, как показывает практика, всегда не хватает двух вещей — времени и денег, иногда по раздельности, но чаще всего вместе, и как разрешить эту дилемму еще предстояло придумать. Значит с этого места и начнем. — Григорий Александрович! — завел я на третий день пути разговор про деньги, — А в России золото где добывают? — Есть несколько шахт на Урале Иван Николаевич, около пуда золота в год добывают! — удивленно ответил Потемкин. Теперь настала моя очередь удивляться, — Так мало! А откуда же остальное золото в России? — В основном из Европы, в виде оплаты за пушнину! — Стало быть на реках самородное золото никто не моет Григорий Александрович? — уточнил я. — Ни разу не слышал о таком способе добычи золота! — заинтересовался Потемкин. — Я, конечно, не специалист, но в целом с технологией знаком и рек на Руси с самородным золотом вдоволь. Можно с них в год десять пудов получать, а может и больше! — Опять удивили Иван Николаевич! — воскликнул Потемкин, — Такие объемы добычи золота позволят провести финансовую реформу, задуманную государыней императрицей, и ввести в оборот бумажные ассигнации, обеспеченные золотом, выведя из оборота большую часть медных денег, которые весьма неудобны: пятьсот рублей медью — это целая телега медных монет. На сбор налогов приходится отправлять целые караваны из телег. А где сии золотоносные реки изволят протекать? — Во-первых на Урале, думаю, как-раз в районах тех самых шахт, о которых вы упомянули Григорий Александрович, а еще в Сибири, на Алтае и на берегу Тихого океана! — Интересно, интересно, — задумчиво произнес Потемкин, — Я накануне отъезда в действующую армию начал изучать труды господина Ломоносова по изучению Сибири и Севера, коих множество, и, в частности, докладную записку от 20 сентября 1763 года, поданную великому князю Павлу Петровичу, под названием «Краткое описание разных путешествий по северным морям и показание возможного проходу Сибирским океаном в Восточную Индию», не изволите посмотреть Иван Николаевич, а после поговорим на сию тему? — С превеликим удовольствием Григорий Александрович, научные труды господина Ломоносова весьма уважаемы в том мире и заслуги его закреплены путем увековечивания его имени во многих местах, в том числе в имени Московского университета! — Отрадно, отрадно такое слышать, а какое у вас Иван Николаевич мнение по вопросу дальнейших действий против Турции! — Думаю мое мнение покажется вам Григорий Александрович двояким, но по другому не получится — с одной стороны нам необходимо закрывать вопрос по Крыму и северному причерноморью, как нашим историческим землям, а значит неизбежна конфронтация со Стамбулом, с другой стороны нам нужно выходить в Средиземное море, торговать с южными странами, а значит нужен проход через Босфор и Дарданеллы, что означает либо дружбу с Турцией, либо захват проливов, что сильно не понравится европейским державам. Поэтому мое мнение таково — на первом этапе установление границы с Турцией, примерно, по Днестру, присоединение Крыма, восстановление флота — это по результатам войны, далее решение вопроса по Кубани и Кавказу — здесь на мой взгляд наиболее целесообразно полюбовно договориться с султаном о разделе сфер влияния и упразднении всех мелких княжеств и царств, подкинув ему в качестве пряника, например, отказ от выплаты контрибуции — далее длительный мир и дружба с турками на взаимовыгодных условиях, а в это время поворот на восток и стремительное освоение Сибири и Дальнего востока. И только окрепнув до состояния бросить вызов всей Европе можно подумать о проливах и восстановлении православных крестов над Святой Софией! — Весьма затейливо Иван Николаевич, но вы очень точно выразили мои мечты по устройству государства российского, простирающиеся именно до проливов! А в вашем миру решили эту проблему? — К сожалению нет, но у меня есть возможность поучаствовать в оном мероприятии здесь, чему я очень рад Григорий Александрович! Через две недели монотонной, ничем не запоминающейся дороги мы, наконец, прибыли в первопристольную. Надо сказать, что приезда в Москву я ожидал с небольшим придыханием, все-таки это место, подсознательно, воспринималось столицей и бывал я в Москве много раз, а человеку всегда в таких случаях свойственно сравнивать, искать знакомые места. В Питере я такого почувствовать не смогу — во-первых он для меня столицей пока не воспринимался, а во-вторых я там не был, а значит сравнивать мне не с чем. По словам Потемкина в Москве, после подписания императором Петром III в свое недолгое царствование Манифеста о вольности дворянства, начался настоящий расцвет «Москвы дворянской». Избавление дворян от необходимости служить не менее четверти века буквально перевернуло Москву. Отныне старая столица постепенно стала настоящим раем для отставных вельмож, которым не желалось наблюдать при дворе возвышение новых фаворитов, «пенсионеров» государевой службы, мечтавших пожить в Москве «на покое», женихов всех возрастов и состояний — благо невест в Москве было в изобилии, а также всех любителей жизни спокойной и размеренной с приятными русскому человеку удовольствиями. Но, кроме «пенсионных радостей», большая и уютная старая столица могла предоставить и карьерные возможности — здесь располагались некоторые департаменты Сената, можно было служить «по гражданской части» в Московской синодальной конторе или архиве Иностранной коллегии. Как впоследствии стало ясно, сравнивать мне оказалось нечего — от этой Москвы в 21 веке остался только Кремль, да храм Василия блаженного. Все остальное, видимо, выгорело во время пожара 1812 года, либо не выдержало испытания временем. В Москве у нас никаких дел не было поэтому, передохнув, тронулись без задержек в столицу, куда благополучно и прибыли 10 сентября 1769 года — «знаменательная дата». Столица встретила нас, ставшей «притчей во языцех», унылой и промозглой погодой, а мы разместившись в небольшом и уютном особняке Потемкина на Васильевском острове стали ждать дальнейшего развития событий. Глава 29