В скромной бревенчатой избе горел слабый огонек. Это горящая лучинка освещала комнату. Зоя остановилась перед дверью. Сердце ее бешено билось, но она глубоко вдохнула и вошла. Внутри лучинка освещала скромную комнату: печку, лавку и стол, на котором стояла скромная снедобь из куска черствого хлеба. Зоя только вошла, как на печи в тени проскользнуло движение. — Ты пришла? — раздался тихий, слабый голос. — Да мама, я пришла! И ты не поверишь, но я наконец нашла! — Зоя подбежала ближе, чтобы скорее показать маме свою находку. С печи спустилась очень бледная женщина с запутавшимися волосами. Уже три месяца, как она заболела и не ела ничего, кроме странной жижи, которую Зоя изредка находила на берегу. После болезни она не узнавала, когда-то энергичную маму. Бледная тень, так говорил в деревне и называли ее проклятой. — Покажи, золотце, — прошептала женщина и протянула худые руки, кожа на который облепила проступающие кости. — Вот, — заявила Зоя и положила черное сердце маме в руки. Женщина ответила не сразу. Зоя заметила, как у мамы затряслись плечи, как при плаче, поэтому она отшатнулась, когда раздался смех. И не тихий, каким обычно был голос мамы, а громогласный, от которого затряслось единственное окно. — Наконец! Наконец! — заявила «мама» и вцепилась в сердце зубами, поняла, что зубами не помочь и принялась всасывать его, как того самого моллюска. Зоя заметила, как женщин менялась: уходила бледность, исхудалое лицо возвращало красоту. Девочка зажала рот и отшатнулась. У мамы загорелись глаза разными цветами. В них проступила притворная любовь и появилась ненависть. — Ты мне очень помогла «доченька», — саркастично заявило облако и протянула руку, которая как студень удлинилась, чтобы схватить девочку. Но Зоя знала, Зоя чувствовала. У нее подкосились ноги и щупальце прошло вышел, выбив окно. На улице закричали и Облако оскалилась. Зоя затряслась и нырнула под стол, чтобы спрятаться. — Черт с тобой! — заявила Облако и обернувшись туманом вылетела на улицу. Вокруг дома на шум собрались деревенские, но они не интересовали Облако, она поднималась, чтобы возвыситься над городом людишек. * * * В маленькой швейцарской деревне. За верстаком сидел седовласый мужчина. Его рубашка смялась, он не стирал ее уже несколько недель и не помнил, когда высыпался последний раз. Эгберт Тагледский — потомственный инженер со злостью посмотрел на лист газеты, который прикрепил к стене перед верстаком. В газете писалось о каком-то молодом русском магистре, который загадал ученым три формулы. Эгберт не надеялся решить все три, но чувствовал, что к разгадке первой он уже подошел, осталась самая малость. Прямо перед ним лежала стальная сфера, скреплённая двенадцатью болтами. Из сферы торчали краники, по которым инженер думал закачивать рабочее тело. В рабочем теле собственно и встал вопрос. Эгберт до этого дня с трудом понимал как он сможет хранить колоссальное давление. До этого дня, потому что сегодня он нашел статью о рудниковых водах на глубине Норвежских шахт. Вода скапливалась на глубине больше десяти километров на протяжении тысячелетий и обладала поистине редкими свойствами. — Посмотрим кто кого, выскочка! Глава 14 1 августа 1842 года. "Дорогой друг, пишу тебе эти строки с берега замечательной Испании. Сердечно благодарен тебе за организованное путешествие по чудным местам Европы. Дорогая Варвара Демидова просит передать сердечный привет и успехов. Мы очень рады, за путешествие познакомились со столькими интересными людьми! Тебе будет интересно услышать о моих новых знакомых из Испании и Мексики. У них есть запросы, которые можешь решить только ты. К сожалению, не все проходит гладко. Франция усилила давление на Алжир, отчего мы пока не спешим войти в средиземное море. Ах, вот если бы кто-нибудь смог помочь князьям в Алжире, против ужасной Франции… Не хочу о грустном. Буду рад, познакомить тебя с остальными замечательными людьми, которые встретились нам по пути. Твой друг Анатолий Демидов" Вадим убрал письмо. Он сидел в одноэтажном доме, возвышаясь над берегом Азовского моря. Там, у воды сотни рабочих готовили новое судно к испытаниям. Поначалу, все шло медленно: местных рабочих не хватало. Слава о богатом нанимателе распространились быстро, но люди не спешили уходить с насиженных мест. Только с первыми поступлениями учеников училищ из Петербурга ситуация изменилась. В окно рабочего офиса открывался вид не только на обновлённые верфи, но и на «промышленный» берег Мариуполя, где проглядывали очертания новых цехов судостроительного завода. На фоне новых забетонированных причалов прохожие могли заметить подготовленные эллинги с абсолютной новинкой — бетонными судами. Бетон слоями покрывал металлическую сетку, застывал и больше не пропускал жидкости. Вместе со строителями пришли инженеры и паровые двигатели, что сразу продвинуло проект. Строить каменные суда на парусах никто не собирался, хотя первые заказы на подобные яхты уже появились. Пока Вадим только начал строительство новых литейных заводов, сталь для сетки и каркаса пришлось покупать на Луганском литейном заводе. Во время наполеоновских войн этот завод производил сотни полевых орудий для нужд армии. Новейшие железобетонные суда и баржи обещали стать хитом. Цемент для них обжигали в кольцевых печах попеременно с обычным и огнеупорным кирпичом. При этом новейшие буксиры делала команда Кавалотти. Грекам понравилась задумка небольших, но мощных судов, которые бы могли помогать в швартовке или тянуть груженные баржи. У англичан с прошлого века были наработки в этом направлении, но без внедрения мощных паровых машин и гребных винтов, они не пользовались популярностью. Железобетонные суда делали в виде балкеров и барж, которые можно было скрепить цепью или пеньковыми канатами в цепочку или караван. Конечно, такие суда обладали рядом ограничений: невозможность усовершенствования конструкции, относительная хрупкость при швартовке. При дешевизне в производстве, такие суда выходили тяжелее. Буксирам требовалось больше угля, чтобы перемещать их, полезного объема выходило меньше по сравнению со стальными. Но почти никто кроме Вадима и британцев пока не думал о цельнометаллических кораблях. Уголь. Еще одно достижение за прошедшие месяцы. Захарченко выкупил земли у донского казачества. Вадиму пришлось идти на хитрость и оформлять собственность на никому неизвестного Миколу. Вадим своими покупками и так поднял цену на землю. Местные помещики с удовольствием продавали деревушки подороже, чтобы на заработанные деньги перебраться куда-нибудь в свет или избавятся от долгов. Тоже самое случилось и с маленькой деревней Александровкой, где уже работало три шахты не приносящие особого дохода. По пять тысяч ушло за каждую, но это того стоило. Уголь шел в сторону Луганска, на тот самый литейный завод, где его сначала коксовали, а потом пускали на сталь. Без нормальных дорог, уголь приходилось возить в телегах или на лодочках по Донцу, что никому не нравилось. Решение напрашивалось само собой, но литейный в Мариуполе только строился. Так что основной доход обещал пойти сильно позже. А вот в чем повезло несусветно, так это в покупке маленького села под названием Брянцевка. Вадим никому пока не говорил, но там в Артемовском и Славянском месторождениях находилось девять миллиардов тонн каменной соли. Этого хватило бы на тысячелетие всей стране. В его же руках соль становилась пазлом к одной из задумок. Приятным бонусом шла огнеупорная глина, которая водилась в том же месте. Когда Вадим изучал приобретения, случилась забавная история: он и Егерь приехали посмотреть купленные земли. Так Вадим пошёл в огород какого-то холопа набрал в руки жирного чернозёма и долго смеялся. — Вадим Борисович, а что смешного? — даже с некой опаской спросил Егерь. Холоп — простой мужик просто перекрестился. — Да я просто думал над одним планом и подобрал ему отличное название: Чык-Черык, в честь одного уважаемого любителя сельского хозяйства. Ну что, Егерь, положим экономику империи? И Вадим снова заржал. А Егерь и крестьянин переглянулись. * * * Все начинания в Новороссии упирались в людей, точнее в их отсутствие. В самой большой стране Европы, как по площади, так и по населению не хватало свободных людей. Тридцать процентов оставались заскрепощенными, без права на лучшую жизнь. И только очень сильные потрясения могли заставить чиновников изменить положение дел. Вадим знал, что и как он сделает, чтобы ускорить естественный процесс. В остальном же приходилось писать письма в Австрию, Пруссию, Англию и США, чтобы найти горняков, инженеров, кораблестроителей. Здесь Вадим не ограничивал себя как в Петербурге. Здесь под боком не было даже той скромной россыпи учебных заведений. Приходилось выкручиваться, но здесь оставалось большое преимущество. В конце лета Губернатор Воронцов обещал приехать в Мариуполь. То ли Вадим слишком громко разводил кипучую деятельность, то ли император так проверял выполнение договорённостей. Печалило и письмо от военного министра Чернышева, в котором чуть ли не запрещалось пока продавать оружие донским казакам, пока оружие не прошло еще какую-то там проверку. В общем вставлял он палки в колеса прогресса по полной. Пока же в море вышел первый железобетонный баркас. Суда строили плоскодонными с малой осадкой, чтобы они ходили по Азову и рекам вроде Дона или Кубани. Через неделю проверок судно наполнят грузом для Керчи и отправят в путь. * * * 2 августа 1842 года. Получив разрешение и обещание от Вадима о поддержке Марченко в начале лета вернулся в Оренбург, чтобы начать поход. Разрешение от императора генерал-губернатор получил в начале лета, все ждали полковника, которому и предстояло возглавить десятитысячный отряд из солдат и казаков при поддержке артиллерии. Отряд разделился на три основные части: полки Марченко, капитана Карбышева и капитана Перовского. Марченко вел войска из Джизака, по берегу Аральского моря. Карбышев шел вдоль Каспия и Перовский с востока Аральского моря. Стремительным походом русские войска заняли пригород города Хива, заняв оборонительный вал у городских стен. Двадцать пятого июля Местный Хан послал делегацию на переговоры с Уманским, но не сложилось. Теперь же полковник готовился к штурму городских ворот. Он взял десяток шести фунтовых орудий, новые гранаты и взрывчатку от Вадима, чтобы не тратить много времени на укрепления. — Пли, — махнул рукой Уманский, и орудия выстрелили, снося ворота и поднимая облако пыли. С криком «Ураааа!» и какой-то матерью в ворота бросились солдаты и казаки. Река из матерящихся людей смела хлипкие баррикады и наводнением пошла по узким улочкам, снося любое сопротивление, пока не упёрлась в местный дворец. Городские улицы стали непреодолимой преградой для пушек, которые не проходили в городе. — Гранаты товсь! — скомандовали сержанты солдатам с винтовками. Небольшой подстаканник накручивался на ствол для стрельбы гранатами. С десяток человек вскинули оружие и из укрытий открыли огонь. За высокими каменными стенами послышались взрывы и крики, но Хивинцы не спешили сдаваться. — Тащите взрывчатку, — Марченко пошел в атаку лично, чтобы глазами видеть, как берут город его люди. Местные просто не ожидали такой поспешности, привыкли к вялым вылазкам русских, расслабились после провала предыдущего похода. На каждый выстрел защитников дворца русские отвечали десятью из нарезного оружия. Хлопки выстрелов и дым от пороха занимали все место между домами. Пара инженеров тихо проползла к воротам дворца с двумя зелёными ящиками. Стабильная взрывчатка не боялась попадания пули. Инженерам только и нужно было, что вкрутить взрыватели и по проводу передать заряд. Взрыв ударил по ушам не хуже орудийной батареи. У солдат от грохота заложило уши. Пришлось прятаться, чтобы каменная крошка, которая падала с неба, не разбила голову. Казаки входили во дворец с револьверами в руках, но они зря переживали: внутри не осталось способных держать оружие, только слуги и гарем хана. Сам же Хивинский хан сбежал еще ночью. Марченко вытер вспотевший лоб и сел на расписанную подушку. Они взяли Хивинский оазис, но война за среднюю Азию только началась. * * * Тонкие строчки черкесов на зелёных листах гор маленькими группами как точки и тире обходили горные пики и собирались в просторном ущелье. Чистейший воздух дрожал от наполнившей его радости свободных воинов. Тысячи глоток тянули народную песню, и все кто только подходил к большому лагерю, подхватывали ее.