И нет пути назад, и нет возврата. Ты где-то далеко. Ты счастлив, может. Теряла рай, когда дала отказ от ада, Признаюсь: да, меня это тревожит. Меняя жизнь, меняем старые уклады. И все обиды навсегда прощаем. Я, как и прежде, откажусь от ада, В существование поверив рая[1] Алекс усмехнулся, аккуратно сложил мятый листок и сунул в карман. «Мэри, Мэри, ты неисправима, — подумал он, выходя из номера. — Ты никогда не изменишься. Ты всегда делаешь не тот выбор. И ты всегда выбираешь гибель там, где можно выбрать жизнь и любовь. Но в этом вся ты. Наверное, мне ты была бы и неинтересна — другая». Этот листок уже дома, в Цюрихе, он убрал в ящик стола в комнате, где жила Мэри, — там было много таких вот случайных листков с ее стихами. Алексу казалось, что она вернется за ними. Непременно вернется. Когда-нибудь. Не теперь. Когда будет готова… Пустые хлопоты Татьяна Устинова Наши мужики, — говорит моя приятельница, прихлебывая капучино, — совершенные козлы!.. И чем дальше, тем хуже!.. Они даже комплименты говорить не умеют! И главное, не дают себе труда!.. Вот я только что из Италии, вот там — да! Там каждая женщина чувствует себя жен-щи-ной! Да ты же знаешь моего итальянца. Я знаю ее итальянца, это точно. Он высок, строен, улыбчив, смуглокож, белозуб, набриолинен. От него в разные стороны как будто исходит сияние такой мощности, что отчетливо видны проскальзывающие в этом сиянии ярко-голубые искры. — Он же все время, все время говорит комплименты! Не ленится и не стесняется. Да ты же знаешь! Я знаю, как он говорит, он и мне сто раз говорил. «Какие прелестные ноги. Не нужно прятать за очки такие выразительные глаза. Как тебе идет этот цвет» — это в мою сторону. «Какая точеная фигурка. Не нужно носить такую большую сумку, ты ведь легка, как перышко. Как тебе идет этот фасон» — это в сторону приятельницы. Я никогда не знаю, как реагировать на подобные комплименты, начинаю улыбаться в ответ идиотской улыбкой, оглядываться по сторонам в поисках путей к отступлению, подвиливать хвостом в надежде, что отвяжется. Нет, просто я все знаю про свои прелестные ноги и невыразимые глаза! Может, там, в Италии, где так нравится моей приятельнице, ни одна женщина — жен-щи-на! — ничего про свои ноги и глаза не знает, а я-то знаю!.. Ноги у меня как ноги, сказать так себе — ничего не сказать. От сидячей работы отекают немного, по весне отдают в зеленый цвет. Глаза тоже… Не надо было вчера на ночь трескать соленые огурцы, не было бы отеков, сидеть за полночь с уроками Тимофея тоже не стоило, не было бы черноты под ними. А так, что говорить, красиво, конечно!.. Ему, этому набриолиненному мастеру комплиментов, видней. Впрочем, должно быть, я просто закомплексованная дура. Не умею принимать от мужчины восхищение. Надо, надо учиться, а то скоро на пенсию, а я все еще не научилась!.. Да что комплименты! Ухаживания тоже не умею принимать! То есть делать так, как нам, женщинам — жен-щи-нам! — предписывают глянцевые журналы, этот незыблемый свод правил, эта конституция, эта Библия любой современной особы! С ухаживаниями по правилам, надо сказать, дело вообще не задалось. …Программа была посвящена каким-то весенним праздникам, в общем, что-то легкое и приятное, и эфир утренний, и канал федеральный, вроде окончательных глупостей показывать не должен. Я должна была поздравить всех с праздником, а ведущие должны были поздравить меня. Как выяснилось уже непосредственно на съемке, меня — и всех женщин страны! — еще должен был поздравлять… стриптизер. Сейчас я не шучу, прошу отнестись серьезно. Только я разместилась на диванчике, напротив ведущих, только красиво разложила вокруг юбочку, чтобы в камере смотрелось изящно, только пристроила на свое невыразимое лицо улыбку, как из-за операторов в студию вошел атлет. Тоже некоторым образом невыразимый. Он был по пояс голый и в гаремных шароварах. По выпуклым татуированным плечам струились завитые локоны. Бицепсы и трицепсы в некоторых местах перехвачены черными кожаными лентами. Атлет мрачно посмотрел по сторонам, уселся рядом со мной на диванчик, примяв трепетные складки юбочки, и хищно заулыбался в камеру. — Вот и Александр! — возликовали ведущие. — Татьяна, Александр — знаменитый стриптизер, и в нашей утренней праздничной программе он будет рассказывать и показывать (если вы не возражаете, конечно), как нужно ухаживать за женщиной по правилам!.. …Нет, я не возражаю, конечно, но вы меня тоже поймите! Что значит «показывать»?! Пусть он что угодно показывает, но я обязательно должна смотреть, как он станет учить мужчин по ту сторону экрана? Мало того смотреть — еще и участвовать!.. И юбочка меня беспокоила очень. Она была надета в первый раз, прелестная юбочка, а тут на нее сели! Как бы вытащить незаметно?… Мотор, камеры идут, начали!.. — Александр, вот вы стриптизер, так сказать, профессиональный соблазнитель, — жизнерадостно начал ведущий. — Вы знаете об этом все. Что нужно делать, чтобы женщина почувствовала себя самой красивой, привлекательной, желанной?… — Нужно… это… нужно… в общем, это непросто. А, вот! Это искусство, в общем. Ведущий, несколько споткнувшийся об ораторское искусство стриптизера, немного увял и попросил его прямо сейчас продемонстрировать искусство соблазнения и то, как следует поухаживать за гостьей, то есть за мной. Я в этот момент тащила из-под него юбочку, бросила, сделала сладкое лицо и стала дожидаться ухаживаний. В тесной студии, утыканной камерами, грянула жаркая аргентинская музыка. Мы встали с диванчика, стриптизер Александр осклабился, то есть заулыбался очаровательной улыбкой и стал давать мастер-класс. — Нужно смотреть женщине в глаза, — объявил он и уставился мне в очки. Очень близко. Я подалась немного назад, потому что он сопел мне в физиономию и пахло от него… не очень. — Нужно крепко держать ее руку. — Тут он как следует притиснул меня к своему торсу, не отводя взора. Оказавшись в такой непосредственной близости, я обнаружила, что некоторые его татуировки еще свежи, кожа не поджила, кое-где покрыта синей засохшей коростой. Я дрогнула и отвела глаза. — Нужно говорить ей комплименты! — торжествуя победу, объявил стриптизер и сказал мне в ухо: «Как вы прекрасны. Какие у вас выразительные глаза». Под знойную музыку он стал ворочать меня туда-сюда, что было непросто: мои метр восемьдесят роста ворочать в принципе довольно сложно, а еще я была озабочена юбочкой. Я боялась, что соблазнитель на нее наступит, и тогда в роли стриптизера окажусь я, а мне не хочется. Еще я была озабочена операторами: как бы в порыве мы с кавалером не свалили кого-нибудь из них с их многотысячедолларовыми камерами!.. — Вы прекрасно танцуете, — зудел мастер соблазнения мне на ухо. — Вы божественно и легко двигаетесь. Вы первая женщина, с которой мне так приятно танцевать! Если бы это продолжалось еще какое-то время, мы бы точно свалили оператора и нанесли федеральной телерадиокомпании гигантский ущерб, но тут музыка смолкла, и мы вернулись на диванчик. Я плюхнулась кое-как, и шут с ней, с юбочкой, а стриптизер Александр раскинулся рядом со мной с грацией молодого тигра. Время от времени он вопросительно поглядывал на меня: довольна ли я произведенным эффектом. …Еще бы! Я была вне себя. От экстаза, разумеется. — Зачем вы стриптизера на эфир приперли?! — после съемки спрашивала я в буфете режиссера программы. — Да мы думали, это смешно будет, — отвечал режиссер. — Тебе кофе с сахаром, да?… И два пирога с мясом! Ты же будешь, да?… Кто ж знал, что он такой… тупой? — Нет, все стриптизеры просто в силу профессии должны быть ума палата! Это ясно ежу. — Ладно, проехали. Я на монтаже склею как-нибудь посмешнее. Видео подложу, где Остап Бендер с мадам Грицацуевой танцует, помнишь, из фильма?… Мы быстрыми глотками пили кофе, жевали пироги, торопились, и, как всегда, некогда было поговорить. — Слушай, — сказал он, убегая. — Ты сегодня выспалась, что ли? Выглядишь хорошо! Хотела я ему сказать, что про это и нужно было в эфире рассказывать, но не успела, он умчался: у него следующая съемка, а потом монтаж! Вот про то, что сказать можно и нужно: да, я выспалась, да, я сегодня свежа, а вчера была не свежа, и какой буду завтра, еще неизвестно! А еще у меня юбочка новая, а я в ней стройная, правда? И вообще на дворе весна, лучшее время в жизни, потому что впереди главное — лето!.. Сейчас во время долгих праздников мы, чаровницы, еще малость подзагорим на своих участках или просто гуляя по парку, и вообще будет глаз не оторвать! Ну да же? Да, да!.. А стриптизер ничегошеньки не понимает в соблазнении, как и тот итальянский мужчина. Они следуют неким правилам, давно и плохо придуманным, да и следуют не особенно зажигательно, так, для проформы. Женщина любит комплименты — вот тебе комплимент. Женщина любит, когда ей смотрят в глаза, — ну, я смотрю. Мне кажется, он толком и не знает, зачем во время стриптиза извивается и стягивает с себя трусы. Нет, понятно зачем, но… зачем?! Апатия Евгения Михайлова Болело горло, поднывало место под правой лопаткой, в глазах была резь, а голова как будто камнями набита. Так может выражаться простуда. Но о ней вроде нет и речи. Алина внимательно изучила горло в зеркале: красноты нет, температуры тоже, ясно и без градусника, а под лопаткой и органов, которые могли бы беспокоить, нет. Ни насморка, ни кашля, ни ломоты во всем теле — ничего такого, что можно с уверенностью лечить тамифлю, чаем с лимоном, медом с молоком. Лечить, закутываться с головой одеялом и плавать по волнам несильного, иногда даже приятного жара. То, что испытывала Алина сейчас, было похоже на вирус отвращения, а такого в медицине не существует. Есть пустое и скучное слово «апатия», но оно обозначает безразличие, а вовсе не злой протест против всего на свете, который, кажется, испытывает Алина. Такой тупой, тягучий, вязкий протест, который не мобилизует на борьбу с проблемами или дискомфортом, а, наоборот, парализует.