Кабанов решил прижать слизня, пусть колется, но не успел. Очередной явившийся на допрос журналист сообщил: он с так называемого братца, оказывается, глаз не спускал. — Зачем? — не понял лейтенант. — На всякий случай, — назидательно произнес журналист. — А то каркает, каркает, будто ворона… — Вы подозревали его? — попытался зацепиться Кабанов. — Да упаси боже! — открестился писака. — Просто странный он был какой-то. Вот я и подумал: вдруг еще больше чудить начнет, на сенсацию? А тут у меня и камера наготове. Не, я с него глаз не спускал. Слова коллеги подтвердил другой журналист. Заявил уверенно: так называемый кузен постоянно находился в поле его зрения и ничего предосудительного не делал. Значитца, и он модельку не убивал… Но кто тогда? Может быть, режиссер, некий Валентин Красивый? Или другой член съемочной группы? Или кто-то из затесавшихся журналистов? А мотив? Когда младший лейтенант Кабанов пригласил в фургончик Татьяну Садовникову, руководительницу всего этого бардака, настроение у него уже было ниже плинтуса. И тут же стало еще хуже: девица выглядела его ровесницей, но уже была начальницей и щеголяла в немалых бриллиантах. К тому же поглядывала свысока и отвечала с гонором. — Расскажите, что вы видели в момент убийства? — приступил к допросу лейтенант. — Сплошной дым, — коротко ответила деваха, и Кабанов едва не взвыл. А она снисходительно добавила: — Я ведь профессионал. И едва команда «Мотор!» прозвучала, практически отключилась. Не замечала ничего вокруг. Сама будто в визир кинокамеры смотрела… Она вздохнула и, секунду поколебавшись, добавила: — Даже Валюшку из поля зрения выпустила. — Валюшка — это кто? — заинтересовался Кабанов. — Валентин Красивый, режиссер, — объяснила девица. — Мы с ним во время всех дублей рядом были. А вот когда пиротехники дымину пустили… Я только его голос слышала, а самого не видела. И в тот конкретно момент, когда раздался выстрел, за ним не наблюдала. Заметила его уже потом, после убийства. Он, понимаете ли… — Девица слегка смутилась. — Ну! — поторопил Кабанов. — Ну… рвало его. На виду у всех, — заложила Садовникова. — А с чего бы столь трепетная реакция? Человек он бывалый и взрослый, и Эвелинка для него — не любовь, не подруга, а обычное, как он сам говорил, мясо для эфира… — И что это доказывает? — буркнул Кабанов. — Не знаю, вы милиция, вам видней, — ухмыльнулась девица. Смеется над ним, карьеристка хренова. Надо на нее рявкнуть. Если не для пользы дела, то хотя бы нервное напряжение сбросить. И Кабанов злорадно проговорил: — Слушай, ты… начальница! А ведь я тебя… по двести девяносто четвертой статье части второй могу привлечь. — За что?! — опешила Садовникова. — А за воспрепятствование производству предварительного расследования, — с удовольствием произнес он. И рявкнул: — Ты почему место преступления не уберегла?! * * * Танин отчим Валерий Петрович Ходасевич умел вдохнуть жизнь в любое блюдо. Даже в простецкие котлеты. Казалось бы, невозможно придумать еду скучнее, но Таня умяла целых три штуки. Да вдобавок под волшебно мягкую, тающую во рту гречневую кашу. Семьсот килокалорий как минимум! Зато до чего вкусно. «Впрочем, я заслужила, — оправдала себя Татьяна. — Могу я хоть иногда делать не то, что надо, а то, что хочется?» И когда тарелка с высококалорийным ужином опустела, ее охватила настоящая эйфория. Самое время рассказать отчиму о недавнем убийстве на съемках. Тот слушал ее очень внимательно. Заинтересованно кивал. Сочувствовал. И лишь когда девушка начала жаловаться на «противоправные действия лейтенанта Кабанова», не поддержал. — Извини, Танюша, но он прав, — покачал головой полковник Ходасевич. — Если на съемках старшая ты, то твоя обязанность и место преступления в неприкосновенности сохранить. — А как?! Попробуй не пусти такой табун… — возмутилась она. И хитро взглянула на отчима: — Только нет худа без добра. Когда лейтенант на меня наезжать начал… и обвинять чуть ли не в том, что я намеренно и своими руками улики уничтожила, меня и осенило. Я поняла, что журналистов, скорее всего, на съемку именно убийца и позвал. — Чтоб было не пять свидетелей, а пятьдесят? — усмехнулся полковник. — Ну да. А убийца — человек самонадеянный, — пожала плечами Татьяна. — Не сомневался, что всех проведет. Зато о случившемся на площадке уж точно, с гарантией, напишут! — Странный мотив, — пожал плечами Ходасевич. — Так ведь у нас в рекламе каждый второй — ненормальный, — парировала она. — Короче говоря, я и стала вычислять, кто конкретно журналистов зазвал. Валюшка Красивый мне сказал, что Эвелинка. Только я решила, что вряд ли. Ее, во-первых, убили. А во-вторых, не та она фигура, чтоб по ее свистку чуть не все центральные каналы сбежались. Здесь одной красотой не возьмешь — башлять нужно. Причем башлять серьезно. Значит, вызвал журналюг человек богатый. И тщеславный. Ну и, конечно, имеющий отношение к нашему ролику. А кто у нас богатые — тщеславные — креативные? Только двое: режиссер да сценарист. — Ищи, кому выгодно, — пробормотал полковник. — Тогда, кому какая от убийства выгода, я не понимала, — отмахнулась Татьяна. — Итак, режиссера я в момент выстрела не видела. А сразу после он, извини, желудок прочищал, у всех на виду. До такой степени разволновался. Подозрительно… — Но что это доказывает? — хмыкнул полковник. — Да ничего, я разве спорю? — легко согласилась падчерица. — Тот лейтенант, кстати, то же самое сказал. Тем более что Валюшка, конечно, алкаш. Но не сволочь. А вот сценарист Стив — тот другого сорта. К тому же напрягать пиротехников, чтоб обязательно дым был, захотел именно он. И я, и Валюшка его отговаривали. Убеждали, что денег куча, а эффекта ноль. Но Стив уперся как баран. Кроме того, мы ведь с ним по поводу предыдущего эпизода, когда Эвелинкин проход снимали, схлестнулись. Стив требовал, чтоб еще дубль сделали. С пеной у рта настаивал — но ровно до тех пор, пока журналисты ему не пригрозили. Мол, замерзли они. И разъедутся. Так что подавай им голую Эвелину в дыму. Немедленно. И Стив тут же пошел на попятную… Потому что побоялся, что его замысел сорваться может. Таня выжидательно, рассчитывая на похвалу, взглянула на отчима. Однако тот молчал. Бесстрастно дымил своим вонючим «Опалом». И тогда девушка выложила свой последний козырь: — А главное… главное — я вспомнила про какао Ван Гуттена. Тут уж ей отчима поразить удалось. — Про что? — поднял бровь полковник. — Историю рекламы надо знать. Или хотя бы раннего Маяковского читать, — назидательно произнесла падчерица. И ехидненько так закончила: — Известный любому широко образованному человеку факт. В 1910 году преступник, приговоренный к казни, прокричал с эшафота: «Покупайте какао Ван Гуттена!» На следующий день эта фамилия попала во все газеты, и товар пошел нарасхват… Вот я и подумала: Стив — он, во-первых, только что университет окончил, причем по специальности «реклама». И ему сей факт наверняка прекрасно известен. А во-вторых, это его первый ролик, и он явно всеми фибрами своей американской душонки мечтал немедленно прославиться. Чтоб о нем заговорили как о гениальном сценаристе, а не просто как о племяннике богатого дяди. Но таланта-то, прославиться, не имелось, вот и решил кровью к себе внимание привлечь. — Версия, безусловно, красивая, — сдержанно похвалил полковник. — Да я и сама понимаю, что красивая. Только бездоказательная, — ворчливо откликнулась падчерица. И лукаво улыбнулась: — Но я ведь не мент, чтоб доказательства собирать! В общем, я лейтенанту свои соображения выложила… Он на меня, конечно, как на безумную посмотрел — но проверить не поленился. И с полпинка обнаружил у Стива пистолет. Того же калибра, как и тот, из которого Эвелину убили. Ну а дальше — все просто. Они там, в провинции, не церемонятся. Прижали америкашку — он и раскололся. Выложил как на духу: и про свою мечту в одночасье стать знаменитым, и как задумал совершить убийство на съемках своего первого ролика. Считал, между прочим, будто работает не только для себя. Полагал: духи «Spring Love» таким образом на весь мир прогремят. И только, конечно, благодаря ему. А дальше — на него заказы, будто из рога изобилия, посыплются… И Стив, впрочем, угадал, — закончила Татьяна. — Потому что про духи «Spring Love» и правда безо всякой оплаты за рекламу во всех вечерних выпусках новостей сказали, и утренние газеты о них написали. — И как, выросли продажи? — заинтересовался полковник. — А вот и нет! — триумфально заявила Татьяна. — Потому что одного упоминания нынче недостаточно, важен контекст. А контекст получился, извините, хреновый. Утонченный аромат — и рядом с ним убийство… Поэтому объем продаж у «Spring Love» ни на процент не вырос, я специально выясняла. Человечество, извините, развивается. И то, что в начале двадцатого века сработало, в двадцать первом не прокатило. Посему, — важно закончила она, — историю рекламы надо не только изучать, но и творчески переосмыслять. — Умна ты, Танюшка, не по летам… — протянул полковник, и непонятно было, то ли хвалил ее, то ли иронизировал. Садовникова не смутилась: — Уж не знаю, по летам или нет, только новый сценарий «Spring Love» мне писать поручили. И уж моя реклама будет эффективней, можешь не сомневаться. Танцы с врагами Марина Крамер Испания, Бильбао — У меня такое чувство, что кто-то водит нас за нос. Рука с перстнем на мизинце потянулась к рюмке, наполненной коньяком. Сделав глоток, мужчина уставился тяжелым взглядом на своего собеседника. Тот — довольно высокий, но какой-то вялый, со скучающим лицом — стоял у большого зашторенного окна и покручивал свою рюмку в руке. — Костя, мне рекомендовали этого человека как хорошего профессионала, — отозвался он.