- Куда ж вы смотрели, придурки?! Почему никто не обыскал?! Олеся рванулась было туда, но Мезенцев держал ее крепко: - Не надо… зачем тебе это видеть? - Что… что там случилось? - билась в его руках Олеся и никак не могла избавиться от цепких объятий оперативника. На дорогу вышел сотрудник в штатском, на ходу сообщая в рацию: - Единственный задержанный застрелился, товарищ полковник. Ну, вот так… да, виноваты, проглядели… ну, кто ж знал-то, что у него пистолет в кармане брюк слева? Да, в накладном… в грудь выстрелил, сразу наглухо… Я понимаю, товарищ полковник… а нам что делать теперь? Ну, это ж сотрудники нашего СОБРа - Жилкин, Самоходов, Калинин и… Вадис. Да, Вадис, товарищ полковник… он единственный в живых остался, да вот такая вышла незадача… я понимаю… да, виноват. Виноват. Но, может, так и лучше? Тут сестра его, кстати. Они на место происшествия ехали с капитаном Мезенцевым… Больше Олеся ничего не слышала. У нее вдруг стали ватными ноги, в голове зашумело, как в телевизоре с пропавшим изображением, а в какой-то момент и этот звук стих. Она пришла в себя только в салоне машины Федора и даже не сразу поняла, что происходит, почему она лежит на заднем сиденье. Только поднеся к глазам руку, испачканную кровью, Олеся вдруг вспомнила о том, что произошло. Это была кровь Максима, брата, которому она перевязывала плечо перед тем, как он застрелился из спрятанного в кармане штанов пистолета. - Ты лежи, Олеся, - не отрывая взгляда от дороги, произнес Мезенцев. - Врач сказал - шок у тебя, сейчас домой приедем, поспишь. - Я… я не могу домой… не могу, Федор Ильич, там же отец… - простонала Олеся, уткнувшись лбом в подголовник переднего сиденья. - Что я скажу ему, что? «Папа, наш Максим оказался членом банды, убивавшей и пытавшей людей ради денег и золотых монет?» Или о том, что делал он это ради того, чтобы отца в хорошую клинику за границей определить, расскажу? Робин Гуд хренов! Папа не переживет… - Он все равно узнает об этом, Олесенька, - мягким, уговаривающим тоном произнес Федор. - И будет лучше, если об этом ему скажешь ты. - Я?! Да это же… все равно что войти к нему в комнату и выстрелить в грудь! Макс - его любимчик, гордость, продолжатель династии! Он же не только отца - он деда опозорил и маму! - Но ведь есть ты, - негромко сказал Мезенцев, паркуя машину во дворе дома Вадисов. - И как раз носишь фамилию достойно. Как ты держалась сегодня там, у машины… я бы не смог. - Еще бы! У вас нет такого героического братца! - Не выкай мне, ладно? - попросил Мезенцев. - Ну, хватит нам вокруг да около, Олеся… - Федор… - чуть запнувшись, проговорила она и почувствовала, что опять краснеет. - Ты ведь понимаешь, что сейчас вообще не тот момент… - Момент, может, и не тот. Но я должен быть рядом с тобой, поддержать. Олеся решительно открыла дверцу и вышла из машины. Однако, прежде чем закрыть ее, она нагнулась и, заглянув в салон, сказала: - Я должна сделать это сама, ты прав. Но рядом со мной быть не нужно, иначе я сломаюсь. А мне сейчас нельзя, я нужна отцу. Но все равно - спасибо тебе, Федор. Она захлопнула дверцу и пошла к подъезду, чувствуя, как провожает ее взглядом Мезенцев. Поднимаясь по лестнице, Олеся все думала, с каких слов начать разговор с отцом, как подготовить его к этой убийственной новости. Но, едва встретившись с ним глазами в коридоре, поняла - отцу нужно говорить только правду. Иного он не примет. Зажмурившись, она сделала шаг вперед, сняла руку отца с обода колеса, сжала и твердо произнесла: - Папа, мы должны серьезно поговорить. Пальцы отца, зажатые в ее ладони, вдруг стали холодными, и он произнес только два слова: - Это Максим? - Папа… - Олеся, скажи мне правду - в той машине был Максим? - В какой машине? - внутренне холодея, спросила она. - В новостях сказали, что рано утром при погоне разбились подозреваемые в нападениях на коллекционеров и антиквара Канунникова. Я узнал машину - это «девятка» Славки Жилкина. - Это не его «девятка», по базе она числится за другим человеком. - Конечно. Но машина эта - его, просто оформлена на двоюродного брата. Мне Макс рассказывал. Но ты не ответила - он был… там? - Да, папа, - тихо проговорила Олеся, боясь смотреть в лицо отцу. - Где он? В изоляторе? - Иван Валерьевич говорил абсолютно спокойно, так, что Олесе на миг стало очень страшно. - Нет, папа… он… застрелился прямо там, на месте… - Вот и хорошо, - так же спокойно сказал отец и аккуратно высвободил свою руку из Олесиной. - Вот и хорошо, - повторил он, разворачивая коляску по направлению к кухне. - Ты бы пошла куда-нибудь, Лисенок, - вдруг попросил он жалобно. - Не хочу, чтобы ты меня таким видела. Я напьюсь сейчас. - Папа! - Не бойся, Лисенок, все будет в порядке. Но ты уходи. Я должен этот позор пережить в одиночестве. За меня не волнуйся. У меня есть дочь, ради нее я это переживу. Иван Валерьевич запретил хоронить сына рядом с отцом и женой. Он так и сказал Олесе: - Не хватало еще. И она подчинилась, попросила найти место подальше от семейного захоронения. Спустя год поставила там небольшой памятник, хотя отец возражал, чтобы их фамилия значилась на могиле убийцы. Олеся решила по-своему. С Федором Мезенцевым они собирались пожениться, тем более что Иван Валерьевич испытывал к будущему зятю почти родственные чувства. О Максиме они никогда не говорили, и только однажды, приехав на кладбище убрать могилы матери и деда, Олеся решила навестить брата. К ее удивлению, на могиле Максима кто-то сидел. Подойдя ближе, она увидела знакомую широкую, чуть согнутую спину - это был отец. Его костыли, при помощи которых он передвигался уже больше полугода, лежали рядом, прислоненные к оградке. Олеся замерла, не зная, что ей делать, но потом, присмотревшись, поняла, что отец плачет. Она подошла ближе, села на лавку рядом и взяла его за руку. Иван Валерьевич, прикрыв второй рукой лицо, попытался отвернуться: - Не суди меня, Лисенок… - А я не сужу, папа. - Какой бы ни был - он мой сын. Моя кровь. И моя вина на всю жизнь. Олеся промолчала, хотя не была согласна с этими словами. Отец воспитывал их одинаково - так почему Максим решил преступить закон, который призван был защищать? Они выросли вместе, но в конце концов, оказались по разные стороны этой реки. Олеся, как и отец, считала, что Максим совершенно верно оценил ситуацию и в последний момент сумел выйти из нее единственно правильным способом. Осуждать отца не имело смысла - да и права такого у нее тоже не было. Единственное, что могла Олеся Вадис, - оказаться достойной своей фамилии и не сворачивать с того пути, что выбрала для себя еще в детстве вслед за дедом и родителями. Галина Романова В трех шагах от счастья Глава 1 - Анюта, детка, не надо употреблять мороженое сразу после огненного чая. Это вредно для эмали зубов… Укоряющий голос ее бабушки из забывающегося прошлого всплыл так явственно и отчетливо, что она даже испуганно оглянулась. Нет, не было за спиной бабушки. Ее уже давно не было. За спиной в два ряда стояли крепкие дубовые столы с такими же крепкими дубовыми стульями. А за рядами столов и стульев - окна от пола до потолка. Огромные голые стекла холодно поблескивали, транслируя белоснежную картину ледяной зимы. Снег не просто лежал на земле, укрывал дома курортной деревни, горы и деревья. Он, не останавливаясь, сыпал с неба уже несколько дней. И с того места, где она сидела у барной стойки с мороженым и огненным чаем, не было видно вообще ничего: ни гор, ни деревьев, ни лыжной трассы, ни канатной дороги. Ничего! - Называется, приехали отдохнуть, да? - посочувствовал ей бармен, натирая полотенцем сверкающие чистотой пивные бокалы. - На лыжах покататься. Какие уж теперь лыжи! Аня молчала. И не потому, что бармен казался ей навязчивым. Вовсе нет. Он был славным малым. О его доброте ходили легенды, передаваемые из уст в уста отдыхающими. Нет, бармен был ни при чем. Зубы! У нее страшно заныли зубы! Бабушка знала, о чем предупреждала, запрещая горячий чай вместе с мороженым. - Вот, возьмите. - Бармен пододвинул ей блюдце, на котором в слюдяном прозрачном фантике лежала круглая конфета медового цвета. - Очень хорошо снимает зубную боль. Если, конечно, это не воспаление или что-то посерьезнее. Она кивком поблагодарила, развернула леденец и сунула в рот. Там сразу сделалось холодно и остро, так, что выступили слезы. - Не помогает? - Парень смотрел на нее с искренним сочувствием. Аня прислушалась к ощущениям. Зубы не ныли. Показав ему оттопыренный большой палец, она сползла с высокого табурета и пошла к выходу. У самой двери сняла с вешалки пуховик, быстро надела, застегнув по самый нос высокий толстый воротник. Натянула шапку, поверх нее капюшон, стянула вокруг лица шнурком и толкнула входную дверь. Ледяной ветер тут же свел на нет все ее старания. Промерзла она мгновенно, словно вышла из кофейни абсолютно голой. Погрозив кулаком небесам, Аня медленно двинулась в сторону коттеджа, который занимала вместе со своим новым другом.