– Кто вы? – спросил Антон. – Откуда знаете подробности? – Не скажу. Не хочу. Не желаю иметь с вами дела. Джулия мне написала письмо перед смертью, – пищала «игрушка». – Хотите почитать ее записку? – Да, – ответил Антон, – привезите. – Сами приезжайте! – Давайте адрес, – согласился Котов. – Ленинградский вокзал. Подземный переход к большому торговому центру, Дом железнодорожника, на углу будка с шаурмой, там работает Рахмат, у него письмо, – сообщила «пищалка» и отключилась. – Успел? – спросил Антон. Костя кивнул: – Да. Но результат тебя не обрадует. Звонили с телефона-автомата в зале касс Ленинградского вокзала. – Бывал я там, – хмыкнул Егор. – Работают кассы круглосуточно, одни закрываются, другие открываются, многолюдно, дети кричат, узлы, чемоданы, попрошайки. Дурдом. – Лучшее место, чтобы остаться незамеченным, – вздохнула я. Антон постучал пальцем по столешнице. – Таня, езжай живо к будке с фастфудом, проверь, есть ли послание. А мы пока тут посоображаем. * * * До Комсомольской площади я добралась через час. Припарковала джип и пошла к палатке. На улице совсем стемнело, к тому же с неба сыпался то ли дождь, то ли снег, а у меня, как у всех автовладельцев, не было ни теплого пальто, ни сапог на меху. Стало очень холодно, я прибавила шагу и с размаху наступила в небольшую, как мне показалось, лужицу. Но провалилась в нее по щиколотку! Кроме того, на дне неожиданно глубокой ямки находились мелкие камни. Нога подвернулась, я вскрикнула, попыталась уцепиться за край белого вагончика, весело мигавшего разноцветными лампочками, потерпела неудачу и шлепнулась на пятую точку. Сначала стало больно, потом обидно, еще через секунду я пожалела испорченные брюки. Дверь тонара приоткрылась, высунулся парень в некогда белом, а сейчас основательно замызганном халате. Он разразился тирадой на незнакомом языке, потом перешел на ломаный русский: – Вай, упал! Гадкий яма! Закрывал, сыпал камень, снова яма. Народ падает, Рахмат виноват! Чем виноват? Ничем виноват. Рахмат мэр Москва? Нет! Рахмат продавать шаурма. Пиши, пожалуйста, мэр Москва, он тротуар чинит, не Рахмат. Третий женщина падает, два мужчин, один старуха. Все Рахмат кричать! Я встала на ноги. – Не буду вас ругать, самой надо быть аккуратней, смотреть под ноги. – Вай, – цокнул языком Рахмат, – халва слова! Не так все остальные говорить. Стыд повторить их речь! – Лучше не сыпать гравий в яму, а положить на нее доску, – посоветовала я. – Пробовать уже, – засуетился продавец шаурмы, – утром вон с той стройки взял. Наступили на нее, упали. Убрал доску. Люди бежать к метро, ничего не видеть. Опять падать. Вай! – Значит, вы Рахмат? – улыбнулась я. – Зови так, – ответил мужчина. – У вас лежит для меня записка, – сказала я. – Есть бумажка, – обрадовался торговец. – Две тысячи рублей стоит. Даешь деньги, получай письмо. Я достала кошелек, отсчитала требуемую сумму и протянула хитроглазому духанщику. Купюры исчезли с молниеносной скоростью. Рахмат нырнул в вагон, снова появился в зоне видимости и протянул мне сложенный листок в клеточку. – Спасибо, – поблагодарила я. – Можете описать того, кто передал письмо? – Не запоминаю людей, – слишком быстро ответил Рахмат, – много их вокруг. – И все просят вас служить почтовым ящиком? – улыбнулась я. – По-разному бывает, – не пошел на контакт торговец. – Работать хочу, люди шаурма ждут. У вагончика не было ни одного человека, дождь усилился, прохожие торопились домой, никто не желал лакомиться на ходу лепешкой с мясом. Я открыла сумочку, достала из нее коробочку размером чуть больше пачки сигарет и зазывно произнесла: – Хочешь, погадаю, что тебя ждет в будущем? У меня есть волшебная машинка. Если притронешься вот к этому окошку указательным пальцем, то я прочитаю на экране твою судьбу. – Сколько стоит? – предусмотрительно спросил торговец. – Рахмат лишних денег нет. – Бесплатно, – улыбнулась я, – это подарок. Ты для меня письмо сохранил, я хочу тебя отблагодарить. Соглашайся, больше ни у кого такой волшебной коробки нет. – А это не больно? – засомневался Рахмат. Я положила палец в углубление. – Видишь? Даже не жужжит. Рахмат протянул руку. – Ничего, – сказал он спустя секунду. – Держать еще? – Хватит, – ответила я. – Погоди немного... О! Рамазан Еглоев, тысяча девятьсот семьдесят второго года рождения, уроженец города Грозный. Что тут у нас еще? Хулиганство, нанесение телесных повреждений, воровство. Осужден в девяносто пятом, вышел по УДО[12], более не привлекался. Проживает в городе Мирске. В Москве не зарегистрирован. Так ты, оказывается, не Рахмат. Зачем чужим именем назвался? Торговец попятился. – Ты кто? Что за штука? – Сканер, – пояснила я. – Когда тебя арестовали, взяли отпечатки пальцев, они теперь в системе навечно. Глупо с такой биографией людям врать. – И чего, сканеры теперь у всех? – испугался Рамазан. – Вся полиция с ними ходит? Палец положил, и биография видна? Хорошо бы, если б так, вздохнула я. Но, думаю, хитрая техника есть лишь у членов спецбригады, простым полицейским она пока недоступна. Однако Еглоеву этого знать не надо. Я молча пожала плечами. – Ничего плохого я не делал, – частил Рамазан, – уехал в Мирск, не хотел воевать. Я тихий. Молодым по глупости хулиганил, теперь нет. Ум есть, не хочу больше на зону. Никогда. Хочу работать. В Мирске работы нет. Жить как? Шаурма кручу, на хозяина пахаю. – Пашу, – машинально поправила я. Видно, не зря меня учили на преподавателя русского языка, так и тянет делать людям замечания. – Не трогай меня, а? – зашептал Рамазан. – Хочешь подарок? – Надеюсь, ты не взятку предлагаешь? – улыбнулась я. – Взятка нет, – испугался Еглоев, – хорошее отношение, да. Буду тебе друг. – Замечательно, – кивнула я. – Теперь чисто по-дружески опиши мне того, кто оставил записку. – Клянусь, не разглядел, – заныл Рамазан. – Темно, дождь, холод. Он в куртка, черный. Капюшон большой, лица нет. Больной! – Почему ты так решил? – заинтересовалась я. – Горло болело, хрипел, – пояснил торговец. – Что он сказал? – не успокаивалась я. Еглоев наморщил лоб. – «Здравствуй. Открыт долго? Всю ночь? Дам две тысячи. Передай письмо. За ним придут». Я бумажку развернул, там буквы. Ничего плохого. Он говорит: «Поругался с мама жены, мама жена забрала, ко мне не отпускает, телефон ей не дает. Хочу жена объяснить, я не виноват, не спал с той баба». Я пожалел мужчину. Мать жены вредный всегда, хочет дочери богатого и слепого-глухого-немого. Пусть дочь лентяйка, муж ее любить должен. Неправильно это. – Хорошо. Ты взял письмо. Дальше что? – перебила я Рамазана. – Он ушел, – заявил торговец. – Куда? – наседала я. – В метро, наверное, – предположил Рамазан, – только пятки сверкнули. Я усмехнулась. Похоже, собеседник неплохо владеет русским языком, но специально коверкает слова. Своеобразная защита, всегда можно сказать: «Плохо понимаю, извините». И к тебе не станут приставать. Но пассаж про сверкающие пятки свидетельствует о знании русской лексики. Рамазан протянул мне две тысячи. – Вот. Он мне уже дал деньги. – Оставь себе, – вздохнула я. – Впрочем, сделай одну шаурму, я очень проголодалась. Еглоев втянул голову в плечи.