Маша кивнула: – Я заметила, как она возненавидела Вадима. А Сережа моложе меня, у него есть деньги. Моих любовников она еще готова была терпеть, но мужа… – Она ревновала вас, подруг, и не ревновала мужа, – продолжила Милица Андреевна. – То есть делала вид, будто не ревновала. Хотя женщины с именем Маша весьма ревнивы. Я еще в самом начале это Лине говорила, да внимания тогда на это мы не обратили. А ревнивый человек ревнив всегда, это как болезнь. Я ничего не расследовала. Когда я уже знала вас всех достаточно хорошо, поняла, что то письмо могла написать только Арина – ну не вы же, Маша, и не Лина Георгиевна. Это значит, что она готова пойти на все, чтобы рассорить Веру и Вадима. Следовательно, и брошь взяла она. Больше некому. А главное – незачем. – А генерала вы где взяли? – поинтересовался Вадим, глядя на Милицу Андреевну с детским восхищением. – Что значит, где взяла? – обиделась Милица Андреевна. – Мы работали вместе. Он был начальником нашего райотдела, у нас были прекрасные, очень уважительные отношения. Если бы его не отправили тогда на повышение, то я ушла бы на пенсию не майором, а подполковником. Но с новым не сработалась, он был непорядочным человеком, и как профессионал – ноль без палочки. Я ушла в архив, хотя могла бы еще поработать. Мне моя служба нравилась. – А день рождения зачем придумали? – спросила Вера. – Можно же было как-нибудь так… – Как – так? – воскликнула Милица Андреевна. – С чего ради вы бы все ко мне пришли? А против Арины никаких улик на самом деле нет. На конверте имя Вадима написано печатными буквами. Экспертиза, разумеется, ее почерк идентифицировала бы, но кто стал бы проводить для нас экспертизу? Это такая морока, вы не представляете! Только в кино раз – и готово. И про обыск – полное, уж извините, вранье, потому что никакого заявления Вера не подавала. И никто бы не стал ничего обыскивать. Мне бы Арина не поверила – кто я такая? Приставучая старуха, которая лезет не в свое дело. А Михаил Петрович одним своим присутствием ее убедил, что все возможно. Естественно, мы рисковали, но… – Я все пропустила? – В дверях появилась Лина Георгиевна. Щеки у нее раскраснелись, глаза блестели, а в голосе не было ни малейшего сожаления по поводу упущенной информации. – Вы мне расскажете потом? Мила, твой Михаил Петрович – милейший человек! Мы даже нашли общих знакомых, представляешь? Сестра его жены работает в фармацевтической фирме, которая поставляет в нашу сеть памперсы! Мир так тесен! – Вот и Арина то же самое говорила, – проворчала Милица Андреевна, слегка раздосадованная, что ее бенефис завершился так неожиданно. – Какой ужас! – поежилась Лина Георгиевна. – Мы договорились встретиться с супругой Михаила Петровича и ее сестрой. Он сказал, что они обе пекут отменные шаньги. А вот шаньги у меня никогда не получались. Ни с картошкой, ни с творогом. Всегда пересыхали. А со сметаной – тем более… Вера сидела, прижавшись к Вадиму, и из глаз у нее текли слезы, которые он вытирал ей ладонью. Маша умчалась в кухню звонить мужу, поэтому поддерживать разговор о будущих шаньгах пришлось Милице Андреевне как хозяйке дома. И имениннице. «На будущий год опять шестьдесят отмечу, – кивая в такт речей подруги, думала она. – Хорошая идея. А еще лучше – пятьдесят девять. И цифра приятнее, и расходы меньше, раз некруглая». Съехав с шоссе на проселочную дорогу, Вера опустила стекло и с наслаждением вдохнула весенний воздух. Весна в этом году была поздняя, и кое-где в тени деревьев еще лежал снег, но уже упоительно пахло нагретыми солнцем стволами сосен, смолой, влажной прошлогодней травой и будущими подснежниками. Все-таки апрель на исходе! – Вадим, оказывается, у счастья бывает запах! – сообщила она о своем открытии мужу. – Вот из чего надо духи делать! Давай попробуем наш воздух в пузырьки собирать и продавать? Разбогатеем! Представь: зима, холодина, а ты открываешь пузырек – и у тебя весна, твоя личная! Как идея? Нет, ты только понюхай! Ну опусти же стекло! Наклонившись к Вадиму, Вера попыталась опустить стекло. Руль при этом она держала левой рукой и, зазевавшись, ухнула машину в большую колдобину, которых на грунтовой дороге было много. Вадим, не разделяя ее восторгов, сидел, вцепившись в ручку двери. – Твоя манера вождения доведет меня до инфаркта, – сообщил он жене. – А запах на пробу можешь собрать в полиэтиленовый мешочек. Сергей тебя проконсультирует насчет бизнес-плана. – Ура! Отдать швартовы! – Дурачась, Вера вывернула руль, чтобы проехать левым колесом по большой луже. – Вера, можно я пешком дойду? – жалобно попросил Вадим. – Пять километров по лесу, для здоровья – сплошная польза, а с тобой я каждый раз столько нервных клеток трачу… – Сдавай на права! – рассмеялась Вера. – Будешь меня возить. Купим «Лендровер» вместо этой «реношки», ей давно на пенсию пора. И станешь мне нервы мотать. – Вот именно. Ты же знаешь – у меня не получится. А ты правда хочешь «Лендровер»? И сколько он стоит? – Мы с тобой такие богатые? – весело удивилась Вера. – Ну пока нет, конечно, – смутился Вадим. – Но эта машина очень старая. – Да пока ездит, и ладно, – отмахнулась Вера и, потянувшись к Вадиму, чмокнула его в щеку. Машину подбросило так, что оба едва не треснулись головами об потолок. – Все, я больше не могу! – возмутился Вадим. – Как тебе удалось права получить? – Не ругайся, уже почти приехали! Я, честное слово, лишь с тобой так езжу, потому что ты боишься очень смешно. И только по лесу. – Смешно ей… – проворчал Вадим. – Странное у тебя чувство юмора. – Ой, слушай, а вот как раз на этом месте мы в прошлом году зимой с папой застряли, – вспомнила Вера. – Поехали в сад, а накануне снег выпал. И застряли. Толкали-толкали – без толку. Хорошо, что рядом, автомобиль бросили, дошли пешком. В саду никого, пришлось брать лопату, возвращаться и самой откапывать. Смех! – Вот я и говорю – странное у тебя чувство юмора. Руки бы пожалела, пианистка. Вера принялась хихикать, как девчонка. Вадим покосился на нее подозрительно. – Вадим, я просто подумала: если мы с тобой поедем зимой и застрянем, угадай, кто откапывать будет? Опять я! Твои руки дороже стоят, чем мои. Все, приехали, не ругайся! Вера выбралась из салона, разогнулась, потирая спину: все чаще давал о себе знать остеохондроз. Взглянула на мужа и опять засмеялась – он тоже, кряхтя, потирал поясницу. – Почему ты сегодня постоянно веселишься? – поинтересовался он. – А я сегодня ужасно счастливая. Во-первых, потому, что мы с тобой – два сапога пара. А во-вторых, я с соседкой поссорилась, – с удовольствием перечислила Вера. – Ты не слышал разве? – Нет. А что в этом хорошего? – искренне удивился Вадим. – Вот уж не думал… – Понимаешь, эта Валентина Кондратьевна мне ужасно надоела! – сияя глазами, стала рассказывать Вера. – Она всю жизнь меня воспитывала, делала мне выговоры – то я играю слишком громко, то подружки вечером поздно уходят, дверями, видите ли, хлопают, то папина медсестра по ошибке в ее звонок позвонила. И тут опять: я собираюсь с любимым мужем на дачу, настроение у меня весеннее, а она явилась и заявляет: вымой, говорит, пол в «предбаннике», твоя очередь. А я ей отвечаю – не буду, потому что некогда мне! Я с мужем на дачу уезжаю. Я, говорю, и дома полы никогда не мою. Вообще! Она рот открыла, а я дверь захлопнула! Вот! Нет, ты меня не понимаешь! Ничего, Валентина Кондратьевна проведет с тобой воспитательную работу, тогда ты и поймешь. А я сегодня, можно сказать, свою мечту реализовала! Вадим молча любовался супругой: ее сияющими глазами, длинными блестящими распущенными волосами, счастливой улыбкой. Вряд ли он уловил суть ее рассказа. Он просто подумал, что изменившаяся и отчаянно похорошевшая Вера летела на своем «Рено», как Маргарита на метле. И плевать ей было на правила приличия. Он так не умел, и за это любил жену еще больше. Они вошли в дом. Было зябко и сыро, поэтому сразу принялись топить печку. Топила, естественно, тоже Вера. Она ловко засунула в печку оставшиеся еще с прошлого раза березовые поленья, добавила несколько листков бумаги и чиркнула спичкой. Листки она выдирала из толстого блокнота, почти исписанного. Вадим присел на скамеечку у печки, с удовольствием глядя, как пламя потихоньку разгорается, вспыхивают и сворачиваются странными бутонами листки, а языки пламени начинают лизать белые с черными отметинами поленья. – Какую книжку ты рвешь? – заинтересовался он, взял в руки один из приготовленных для растопки листков и прочитал: «Самая страшная беда заключается в том, что потерять себя можно очень легко и незаметно, словно этого и вовсе не произошло. Всякая другая потеря – руки€, ноги€, жены, пяти долларов, напротив, вполне заметна». – Это? – заглянула Вера в листочек. – Это датский философ девятнадцатого века Серен Кьеркегор. – Ты читала его труды? – удивился Вадим. – Да что ты! Так, встретила интересную цитату, записала. Тут их знаешь сколько? Пятьсот с чем-то! Я этот блокнот в десятом классе завела, представляешь? Вера приготовилась выдрать очередной предназначенный для растопки листок, но Вадим вцепился в блокнот двумя руками. – Ты что, с ума сошла? – возмутился он. – Зачем же в печку? Инквизиция какая-то. Отдай, отдай немедленно! – А зачем мне чужие мысли? И эмоции чужие? – беспечно заявила Вера. – У меня теперь и своих полно! Читаю и думаю: какая я была глупая. – Оставь, пожалуйста, мне, – попросил Вадим. – Я почитаю, если можно. Я же тебя тогда не знал. А я очень хочу знать, какая ты была в семнадцать, в двадцать… И позднее. – Ладно, – нехотя согласилась Вера. – Только не смейся. И не говори потом ничего. Подожди, я еще только один листочек выдеру – последний, честное слово. Перед тем, как бросить листок в печку, она взглянула на него, хотя и так отлично помнила, что там записано. Это была последняя запись под номером пятьсот тридцать два. Она сделала ее в тот день, когда Вадим сказал, что им надо расстаться, и ушел, оставив ее одну. Вера думала, что навсегда. И откуда-то всплыло в памяти, а она записала: «Ваши фамилия, имя, отчество? – Одиночество. Одиночество. Одиночество». Память об этом дне и этих мыслях не была ей нужна. Она никогда больше не будет одинока. – Вера, послушай… – Да бери, бери, пока я не передумала, – великодушно отмахнулась она. – Кстати, тут и про нас с тобой есть. Сейчас, найду. Слушай: «Не жениться до сорока лет – все равно что перенести на ногах грипп, бесследно это никогда не проходит». А нам с тобой черт знает сколько лет, почти девяносто на двоих, я вчера считала. Ужас! Ты не боишься, а? – Нет, я не об этом. То есть не боюсь. Я очень рад… – упорно пробивался к цели ее немногословный муж. – Вот тут… возьми. Это тебе. – Что это? – удивилась Вера, беря конверт. – Ты решил написать мне письмо? Любопытно! – Нет, там деньги. Это тебе. У тебя же день рождения скоро. Мы как раз с тобой про машину говорили. А тут, наверное, хватит. Хотя я не знаю. – Вадим смутился. – Я хотел знаешь как? Как в кино: купить, поставить под окно, и чтобы ты в день рождения утром выглянула, а там – машина. И чтобы ты обрадовалась. И я бы тоже обрадовался. Но я не умею покупать автомобили. Там столько бумаг заполнять… И потом, как я машину под окно поставлю, если водить не умею? Я без тебя ничего не умею, так что ты лучше сама, ладно? * * * День Победы Лина Георгиевна и Милица Андреевна встретили вместе: днем гуляли по городу, а вечером смотрели салют с балкона квартиры Лины Георгиевны. С восьмого этажа все было отлично видно. Потом, как водится, выпили наливочки, помянули – у обоих отцы воевали. И Бориса Георгиевича тоже помянули. Радио включили, послушать песни военных лет, которые обе любили. – А сейчас у нас в студии гость – известный бард Александр Ларионов. В последнее время он изменил направление своего творчества: от привычного шансона с элементами уголовной и даже блатной романтики он пришел к патриотической песне. Так, Александр, можно определить новое направление вашего творчества? – Громче, громче сделай! – крикнула Милица Андреевна и сама принялась лихорадочно нажимать кнопки радиоприемника. Нажала, конечно, не ту, и когда они вновь попали на нужную волну, Ларионов уже заканчивал говорить: – …и, конечно, не только патриотическая песня. Теперь я также буду исполнять романсы на свои стихи. И главная фишка, то есть я хотел сказать, изюминка нового диска, помимо, как я уже сказал, абсолютно нового поэтического наполнения… – Ох, загнул… – усмехнулась Милица Андреевна. – …потрясающая, без преувеличения, музыкальная составляющая. Это уже не просто, как раньше, гитара. Над этим диском со мной работал всемирно известный пианист Вадим Давыдов. Мы много лет вели подготовительную работу, сочиняли музыку, готовили аранжировки. У Давыдова, как вы знаете, очень плотный график зарубежных гастролей… – Вот врет! – возмутилась Лина Георгиевна. – Неделю из сада на вылезают, грядки копают. – …под аккомпанемент рояля, да еще в блистательном исполнении Вадима Давыдова! Без ложной скромности можно сказать, что мой, то есть наш новый диск, названный «Новый Я», – это прорыв в жанре современного шансона. – Большое спасибо, – торопливо вклинился в паузу ведущий. – Сейчас мы будем слушать песни из нового диска Александра Ларионова и Вадима Давыдова, и мне остается только добавить, что он вот уже неделю удерживает топовые позиции сразу в нескольких номинациях. Слушаем! – Слушаем, – согласились хором Милица Андреевна и Лина Георгиевна, хотя про топовые номинации не поняли. А после внимательнейшего прослушивания пришли к единодушному выводу: песни и романсы неплохи, но выиграли бы больше, если Ларионов не пел бы. А просто играла бы музыка. Она и вправду была великолепна. – Вера мне вчера с дачи звонила, – вспомнила Лина Георгиевна. – Она семена флоксов дома забыла. Зря беспокоится, их все равно сажать рано. И еще говорит, что Вадим за этот диск много денег получил, и они или машину купят новую, или в Канаду поедут. Вера давно мечтала. Вадим там был, а она нет. Вадим хочет машину, а она – в Канаду. Смотреть на Ниагарский водопад, видите ли. Ох, не поссорились бы.