11 часов 28 минут Кен достал из портфеля ноутбук и какие-то папки. Затем немного полистал свои материалы, пытаясь выиграть время, чтобы собраться с мыслями. Сильно давило выжидающее молчание этих людей и собственное чувство ответственности. С чего начать? Наконец он выбрал одну из папок с фотографиями и заговорил: – Я назвал новый вид Odokuro horribilis. То, что я сумел узнать про него, поистине ужасно. Сейхан чуть нахмурилась. – Мне знакомо слово «одокуро», – сказала она чуть хриплым после ночной битвы голосом. – Это одно из чудовищ японской мифологии. – Древний дух, который появлялся на полях сражений, – подтвердил профессор. – Гигантский скелет, состоящий из разрозненных останков. О его приближении можно было узнать по перестуку костей. Кен посмотрел на папку, невольно вспомнив остров Кеймада-Гранди. Над тропическим лесом поднимался темный туман, и слышалось странное сухое постукивание… Ему еще почудилось, будто стучат кости. Но не только поэтому он выбрал для чудовища такое имя. – Стоит демону учуять ваш запах, и нет вам спасения. Одокуро вас выследит. Его кости ничем не соединены; распадаясь на более мелкие части, он способен просачиваться в щели, а на той стороне восстанавливать форму. – Словно рой, – пробормотал Грей. Профессор кивнул. – А когда он вас настигнет, не помогут ни мольбы, ни сопротивление. Он сожрет вашу кожу и внутренности, выпьет кровь, а кости добавит к своим. Великан по имени Ковальски с тяжелым вздохом откинулся на спинку стула. – Что-то мне подсказывает, что продолжение вашей истории еще круче. Вряд ли. – Давайте перейдем от мифологии к нашим осам, – предложил Грей. – Давайте, – кивнул Кен. – Прежде всего этот вид не был искусственно выведен в лаборатории. Я начал изучать его ДНК и могу сказать, что это не продукт генной инженерии, а древний хищник. Судя по всему, ископаемый. Ос находили в окаменелостях начиная с юрского периода. С тех пор появилось множество новых видов. Сейчас их насчитывается более тридцати тысяч. Вот, кстати, лишнее доказательство их потрясающих способностей к адаптации. Причем они часто берут на вооружение навыки и особенности других насекомых. – Ну, а про наших-то что скажете? – нетерпеливо напомнил Грей. – Фантастическая приспособляемость!.. Смотрите: большинство ос относятся либо к социальным видам, либо к охотникам-одиночкам. Социальные виды – например, шершни и обычные осы – строят гнездо. У них есть королева, которая откладывает яйца, – добавил профессор, заметив недоуменные взгляды. – А самцы прочесывают территорию в поисках пищи, оплодотворяют самку или защищают гнездо. Укусы их обычно носят оборонительный характер: они вызывают боль и заставляют отступить. Это скорее предупреждение. – Да уж, – сказал гаваец, потирая живот. – Они выразились предельно ясно. – А если вы не обращаете внимания на предупреждение, вас будут жалить снова и снова, пока в вашей крови не окажется смертельная доза яда. – Вчера мы это видели, – поморщился Грей. – Социальные осы относительно безобидны по сравнению с одиночками, – продолжал Кен. Он поймал себя на том, что не может отвести взгляд от Сейхан; в ней чувствовалась какое-то сходство с этими хищницами. – Одиночки разработали уникальную, смертельно опасную стратегию. В отличие от социальных ос, у них нет роев и гнезд. Охотницы этих видов – всегда самки – используют жала для решения двух задач. Первая и более важная – то, для чего, собственно, предназначено жало. – И для чего же? – спросила Сейхан. Кену снова пришлось сделать небольшое отступление: – Жало всех представителей Hymenoptera – будь то пчелы, шершни или осы – изначально было яйцекладом. Живой шприц протыкал твердые ткани и впрыскивал яйца. Однако со временем яйцеклад стал оружием. – Каким образом? – спросил Палу, все еще потирая ужаленный живот. – Когда королева стала единственным насекомым, откладывающим яйца в гнезде, для других женских особей исчезла необходимость в яйцевой камере у основания жала. И они использовали этот резервуар более рационально. – Теперь у них там яд! – сообразил Грей. – Именно! Кстати, по этой причине вам не следует опасаться самцов ос или пчел. Особи мужского пола не откладывают яйца – а значит, и жалить не могут. – Что ж мне, под брюхо им заглядывать, чтобы узнать, мальчик это или девочка? – Ковальски повел медвежьими плечами. – Если на меня сядет какая-то хрень, я ее сразу прихлопну. – Давайте поговорим про одиночек, – снова вмешался Грей. – Насколько я понимаю, если у них нет королевы, то все особи женского пола продолжают использовать жала, чтобы откладывать яйца. – Верно. Как я уже сказал, жало выполняет две функции: откладывать яйца и впрыскивать яд, воздействующий на жертву. В этом случае укус редко вызывает боль. По сути, речь идет о паразитах. В некоторых случаях они даже впрыскивают в тело хозяина вещества, вызывающие эйфорию. Бывают гусеницы, которые настолько одурманены, что позволяют замуровать себя живьем. Впрочем, действие токсина зависит от конкретного вида. Иногда жертву парализуют. Или вводят в заблуждение. Тогда носитель личинок будет готов драться ради их защиты. Но во всех этих случаях использование яда имеет одну цель. – Какую же? – спросила Сейхан. – Сохранить жизнь хозяина. – Судя по выражениям лиц, все поняли, к чему клонит профессор, однако он решил договорить. – Когда из яйца вылупляется личинка, ее ждет свежее мясо. Слушатели с трудом сдержали гримасу отвращения. Лучше пусть узнают правду сейчас. Перед глазами Мацуи стояла бурлящая масса личинок, хлынувшая из разреза, когда он вскрыл тело змеи. – Ну, а осы, с которыми мы имеем дело? – спросил Грей. – Насколько я понимаю, это социальный вид – они ведь прилетели роем. – Нет, – медленно покачал головой Кен. – Это универсальный вид. – Разве такое возможно? – Как я уже говорил, вид очень древний. Скорее всего, он появился еще до разделения, о котором я рассказывал. И совмещает в себе характеристики обоих эволюционных направлений. – Профессор сделал паузу, чтобы все усвоили его слова. – Вчера вы стали свидетелями катастрофы. Но это еще не худшее, на что способен одокуро. – Вы о чем? – напрягся Грей. – Эти осы роятся с одной-единственной целью. – А именно?.. – Создать лек. – «Лек»? – нахмурился Ковальски. – Это что еще, блин, такое? – Территория для спаривания. И нельзя допустить, чтобы им это удалось, – сказал Кен, обводя взглядом собравшихся. – Почему? – настороженно спросил Грей. Кен немного выждал, чтобы все окончательно осознали опасность ситуации. – Потому что здесь разверзнется ад. ПРОИЗВОДИТЕЛЬ Крошечный трутень был почти слеп и глух. Два черных глаза, не больше десятка фасеток на каждый, напряженно ловили визуальные сигналы, но мир оставался безжизненным пятном, окрашенным в серый. Лишь приблизившись к предмету, трутень мог разглядеть детали. Зато над его головой возвышалась пара усиков, каждый длиннее, чем все его тело, и опушенный на конце сенсиллами. Летя, трутень взмахивал этими чувствительными инструментами, которые использовал, чтобы разделить свой мир на тонкие запахи. Он сел на лепесток, польстившись на сладкий нектар. Усики потянулись вперед в поисках источника запаха. У него не было сильных мандибул, как у сородичей, поэтому трутень вытянул длинный язык и набросился на залежи, скрытые в сердце цветка. Наевшись, он почувствовал удовольствие. Опустошив цветок, поднялся на край лепестка, счистил пыльцу с лапок и отряхнул крылья. Затем он почувствовал сигнал: феромон, для обнаружения которого его сенсиллы прошли долгий эволюционный путь. Слепая голова повернулась вслед за усиками. Химические вещества бомбардировали крошечный нервный узел. Не в силах противиться, трутень рванулся вперед. Крылья свирепо зажужжали, сжигая резервы нектара. Кому сейчас нужен нектар! Его захлестнула кипящая смесь гормонов и запахов, наполняя серый мир, складываясь в туманный образ впереди. Он обгонял других, рвущихся к той же цели. Они сталкивались, отскакивали, пробивались к источнику. Каждый старался быть первым. Мышцы в грудном отделе горели. Запах впереди начал принимать очертания. Наконец, приблизившись достаточно, трутень увидел цель своими крошечными глазками – и силуэт стал плотью.