Бастиан налил кофе в чашку, сделал глоток, и Аделин увидела, как его темные волосы поднялись дыбом и неохотно улеглись обратно. Да, забористое зелье вышло из кофе. В былые времена за такое казнили, Аделин читала об этом в книгах и исторических хрониках. Ведьму вели на костер, а прах развеивали по ветру, чтобы она не смогла восстать и вредить живым. А теперь вот поменялись времена, и ведьма готовит зелья, чтобы восстановить силы инквизитора. Следователь покачал головой, отпил еще кофе и одобрительно произнес: – Удивительно. Я вижу, что вы сильны, Аделин, но не знал, что настолько. Господин Арно растерянно кашлянул, не зная, как относиться к сказанному: то ли Бастиан похвалил, то ли выразил опасение. Аделин кивнула и ответила: – Рада, что оно вам на пользу. Это все? Бастиан кивнул, и Аделин не поняла его взгляда. Так смотрят, когда не хотят, чтобы человек уходил. Но ему-то зачем так смотреть? Аделин была всего лишь ведьмой – да, их пути пересеклись, но она ведь не станет задерживаться, да и Бастиан тоже. Оба пойдут своей дорогой. Бастиан снова отпил кофе и наконец-то отвел взгляд. Аделин обнаружила, что у нее вспотели ладони. Почти не чувствуя под собой земли, Аделин вышла из участка, разминувшись в дверях с девицами Броссон – тройняшки, они всегда и везде ходили вместе. Ей казалось, что она падает, и Аделин не знала почему. Посылку доставили ранним вечером. Долговязый помощник почтальона в надвинутой на нос кепке протянул коробку и продолжил топтаться на крыльце, ожидая вознаграждения. Но Мари решительным движением забрала коробку, закрыла дверь прямо перед его физиономией и звонко сказала: – Миледи, посылка! – и добавила уже негромко, себе под нос: – На чай тебе еще подавай… И без чаев хорош будешь! Стоя у окна в гостиной, Аделин видела, как помощник почтальона бредет к воротам, спрятав руки в карманы и угрюмо пиная камешки. Ожидал чаевые, но ничего не получил – Аделин подумала, что люди боятся ее не так сильно, как раньше. Еще год назад этот паренек с белобрысыми лохмами, которые выбиваются из-под кепки, бежал бы без оглядки, чтобы ведьма не превратила его в лягушку. А теперь вот. Чаевые подавай. – Я начинаю думать, что несправедлива к тебе, – сказала Аделин. Уве, который сидел на диване, пристально рассматривая собственные руки, сцепленные в замок на колене, удивленно посмотрел на нее. Аделин не оборачивалась к брату, но почувствовала спиной его непонимающий взгляд. Она заговорила с ним в первый раз за день. Когда слуги привели его утром, то Аделин была настолько испуганной и рассерженной, что смогла лишь посмотреть брату в лицо, убедиться, что с ним все хорошо, и удержаться от пощечины. В округе есть маг, который выпускает вымраков и создает некроморфов, а Уве в одиночку отправляется на прогулки, никому ничего не сказав! Не ударить его, выплескивая свой страх, который высушил ее душу за утро, было сложнее всего. Вернувшись домой, Аделин устало бросила сумочку в кресло и вдруг поняла, что Уве сидит в гостиной и смотрит на нее – ждет хоть слова. – Я не права, – признала Аделин. – Ты живой и разумный человек. Ты прекрасно себя контролируешь вне приступов… «Конечно, контролирует, – устало подумала она. – Настолько, что закрутил роман с Адайн Сили, да еще и взаимный. Хорошо, что они не успели зайти далеко…» Хотя что хорошего? Адайн мертва. Убита. Уве никому не открывал своих чувств, даже сестре, но Аделин прекрасно знала, что у него на душе: темная ноябрьская ночь, дождь и неутолимое желание выть в небо, выплескивая боль и тоску своей потери. Гален Дасти мог убиваться по невесте, но не делал этого. Уве даже оплакать ее не мог – на похоронах держался с ледяным спокойствием, смотрел на людей и сквозь них, но Аделин понимала, что нельзя обманываться – ему плохо и он может взорваться в любую минуту. – Я стараюсь, Лин, – виновато откликнулся Уве. – Ты и сама видишь. Он хотел, чтобы Аделин обернулась и посмотрела на него. Аделин хотела, чтобы все было как в детстве, когда отец еще был жив. Он принимал бы решения и нес на себе все это – и ведьмовство дочери, и оборотничество сына, – а она следила бы за Уве, подкрепляла сдерживающие заклинания и боялась бы за него, конечно, но не так сильно, как теперь. – Вижу. Помощник почтальона вышел за ворота. Над вечерним садом пролетела тихая серая тень – вернулся Кусь. Что там, в посылке? Кто ее прислал? – Я тебя очень люблю, Лин, – произнес Уве. Он точно так же сказал это, когда Аделин нашла его в лесу – заблудившегося, исцарапанного, несчастного. За ним шли собаки и охотники, и он, уже став человеком, сидел на поваленном дереве, нервно грыз ноготь на большом пальце и раскачивался взад-вперед. Аделин обняла его, захлебываясь слезами, – сил хватило лишь на то, чтобы укутать себя и брата заклинанием невидимости. Так они и сидели рядом, и мимо шли охотники из Итмана и Инегена, и собаки фыркали и рычали… – Я тоже тебя люблю, – сказала Аделин и обернулась. Уве смотрел на нее с горечью и надеждой – усталый молодой человек, который утратил слишком многое. Он ведь любил Адайн, но скорбеть о ней мог лишь Дасти. Это было его законное право – в отличие от Уве. Аделин боялась думать, что творится у брата в душе, когда он остается один, что он пытается заглушить, когда уходит в поля за поселком и сидит в траве, запрокинув голову к небу и сдерживая вой. – Ты ходил на кладбище? – спросила она. Уве кивнул. Он ведь и правда может пойти туда только ночью, когда никто не увидит. Аделин понимающе качнула головой. – Что ж, ходи, – сказала она. – Но, пожалуйста, говори мне, куда идешь и когда вернешься. Я не настаиваю, чтобы с тобой шел кто-то из слуг, но хотя бы говори, что уходишь. Это очень важно, Уве, потому что… Она не договорила. Махнула рукой. Что говорить, Уве и без того понимал, что это важно. – И останься дома, если почувствуешь себя плохо, – попросила Аделин, понимая, насколько глупой и слабой она сейчас выглядит. Уве кивнул и, поднявшись, обнял ее – в этом порывистом движении было столько благодарности и тепла, столько понимания и скрытой надежды, что Аделин едва не расплакалась. На подоконнике заорал Кусь, который уже устал ждать, когда же наконец бессовестные людишки ему откроют. Когда птицу впустили, то Уве поинтересовался: – Что тебе прислали? – Не знаю, – ответила Аделин. Коробка была завернута в несколько слоев бумаги, разорвав их, она с искренним удивлением увидела пакет из ювелирного магазина. – Драгоценности? – нахмурился Уве. – Кажется, я знаю, чьи тут уши торчат. Про уши было сказано так, словно Уве готов был обернуться волком и броситься на их владельца. Из уголка пакета торчала записка на бланке с гербом полиции: Аделин развернула ее и прочла: «Аделин! Спасибо вам за все, что сделали для меня сегодня. За такие дела, разумеется, положена премия, но я не ваш начальник, а вы не моя подчиненная. Так что пусть это будет подарок. Завтра, как я слышал, будет бал, так что думаю, он вам пригодится. Пишу глупости, конечно. Раньше никому не отправлял подарков, если не считать коллег и друзей семьи, но там другое дело. Одним словом, надеюсь, что он вам придется по душе. С уважением, Бастиан Беренгет. К слову: это вас ни к чему не обяжет. Это просто подарок. Увидел их и сразу подумал, что они вам понравятся». Аделин отложила записку и открыла пакет. На крышке бархатного футляра красовался герб ювелирного магазина, и Аделин почувствовала, как немеют ноги. Это действительно подарок, но как? Почему? Она щелкнула крышкой и увидела три бриллиантовые звезды в волосы. Камни чистейшей воды поймали свет и рассыпали во все стороны темно-синие холодные брызги, но в самой глубине этого холода было тепло. Королевский подарок. Просто королевский. Уве присвистнул, и Аделин недовольно обернулась к нему. – Что? – Ничего, – ответил брат, поспешив придать себе самый невозмутимый вид. – Так, хотел узнать, что этот господин попросит взамен. Кто будет дарить такие вещи тем, кого знает без году неделя? Аделин осторожно вынула одну из звезд. Нет, конечно, она не может принять драгоценности – она, в конце концов, не сделала ничего такого, чтобы ее одаривали бриллиантами. Ладно еще коробка пирожных, но бриллианты? Возможно, инквизитор просто привык так себя вести – после таких подношений любая девушка упадет в его объятия и не заметит никаких шрамов. Неужели он ждал именно этого? И завтра после праздника предложит Аделин расплатиться? Потому что иначе зачем ему дарить ей эти звезды, которые сейчас согревают пальцы глубоким теплом, которое достигает, кажется, самого дна души. – Возьмешь их? – поинтересовался Уве. Аделин равнодушно убрала звезду в бархатное гнездышко, и на мгновение ей показалось, будто магический блеск бриллиантов обиженно померк, словно камни ощутили ее чувства. «Конечно нет», – сердито подумала она и тотчас же спросила себя: почему, собственно, нет? Ответа не нашлось. Заколки понравились Аделин, даже очень – она давно не покупала себе украшений. Но взять их от Бастиана? А как не взять? Она ведьма, а на ведьму и ее сумасшедшего брата можно повесить все шесть убийств одним непринужденным движением руки. Аделин напомнила себе, что она не в том положении, чтобы обольщаться. Бывают подарки, которые надо брать, потому что злость дарителя может выйти боком. – Да, – ответила Аделин и быстро добавила: – Не хочу его злить лишний раз. Он кажется хорошим человеком, но… Сам понимаешь, ему еще рано доверять. Я его не знаю и могу обмануться. Уве понимающе кивнул, но больше ничего не сказал. Он редко спорил с Аделин, особенно если чувствовал ее правоту. «Что, если я просто ему понравилась, этому Бастиану Беренгету? – подумала Аделин с неожиданным ужасом, обнявшим ее ледяными липкими руками. – Что, если он пытается ухаживать за мной? Дарит дорогие подарки, которые я не смогу не принять, потом пригласит куда-нибудь или просто придет в гости…» На мгновение Аделин показалось, что она никогда больше не сможет сделать вдох. Бриллианты из обжигающих сделались ледяными.