«Значит, он еще и коллекционер, – подумал Бастиан. – Забирает что-то на память». – Как оно выглядело, это кольцо? – спросил он. Моше с тяжелым вздохом сполз со стула и шагнул в неприметную дверку за своей спиной. Бастиан невольно задумался о том, покидает ли ювелир мастерскую. Может, так и живет тут, потому что ему трудно подниматься по лестнице? Моше вернулся с маленьким белым листком, протянул Бастиану, и он увидел карандашный набросок. Кольцо действительно впечатляло – сотканное будто бы из золотой паутины, в центре которой хранился бриллиант, капля росы в логове паука. Оно заставляло смотреть на себя, притягивало взгляд снова и снова. – Сам создал, – со сдержанной гордостью произнес Моше и уточнил: – Мой рисунок. – Очень красиво, – похвалил Бастиан. – Спасибо, теперь я знаю, что искать. Моше забрался на стул и опустил увеличительное стекло обратно на глаз, давая понять, что разговор закончен. Выйдя из мастерской, Бастиан несколько минут стоял просто так, глядя по сторонам. Потом он опустил глаза на список и вдруг словно споткнулся о знакомое имя, увидев обрывок статьи: «…следствие провел лично министр инквизиции Альвен Беренгет, который установил, что Эдвин Моро действительно покончил с собой, используя артефакт. Разорение и потеря чести лишили его рассудка». Бастиану показалось, что солнечный день стал еще светлее. Отец! Он был в этом городе, он ходил по этим улицам – Бастиан вдруг понял, что улыбается той детской растерянной улыбкой, которая идет откуда-то из тех глубин души, где таится самое хорошее и доброе. Отец здесь был. Это казалось Бастиану прикосновением к душе – ласковым, ободряющим. Это дало ему надежду. Решив обязательно сходить в библиотеку и поподробнее изучить дело, которое отец вел в Инегене, Бастиан двинулся в сторону полицейского участка. ⁂ Когда Аделин вышла из больницы, убедив врачей, что поедет домой и будет послушно лежать в постели, то увидела, что возле полицейского участка медленно, но верно назревает скандал на самой верхушке инегенского общества. Благородные господа все-таки переступили через упрямство и гордыню и привезли дочерей для установки маячков в ладони, но стоило первой впечатлительной барышне картинно упасть в обморок от боли, как отцы и матери принялись возмущаться, причем в тех выражениях, которые не во всяком кабаке услышишь. Хейм Геверин, отец покойной Магды, который привез к участку юную Альдин, разглагольствовал громче всех: – Произвол! – услышала Аделин. – Полицейский произвол! Из участка вышел офицер Бруни, вывел бледную, но решительную Золли. За ними показались господин Арно и Бастиан, и полицмейстер решил сразу же пойти в атаку. – Тих-ха-а! – рыкнул он так, что некоторые благородные господа невольно присели. Клер Эвглен даже постучала пальцами по виску. Полицмейстер умел произвести нужное впечатление. – Прекратить базар! Немедля! Убедившись, что его слушают, господин Арно продолжал уже спокойнее: – Все маячки должны быть установлены! Это поможет нам отследить и спасти девушку, если убийства еще будут! Люди, это же ваши дети. Это для их спасения. Неужели вы этого не понимаете? Геверин сжал губы в нитку. – Вы уже не спасли одну мою дочь, – практически выплюнул он. Альдин испуганно сжала отцовскую руку; Геверин выглядел так, словно наконец-то нашел тех, кто виноват во всех его бедах, и теперь не собирался давать им спуску. – А теперь я должен дать вам изувечить вторую? – Не изувечить. – Тон Бастиана был таким, что некоторые родители, которые хотели было отправляться с дочерями домой, передумали уезжать. – Золли, покажите ладонь, пожалуйста. Золли продемонстрировала всем свою пухлую ладошку и звонко заявила: – Уже совсем не больно! Это как прививка! – Вот именно, – кивнул Бастиан и добавил, глядя над головой Геверина: – Если бы вы соблюдали карантин для девушек, было бы гораздо проще. В такие времена надо сидеть дома под охраной слуг, а они разгуливают, где хотят. И наш убийца ходит себе, как лиса в курятнике, выбирает добычу послаще. Геверин вскинул голову. Аделин вспомнила, как отец говорил, будто бы тому, в общем-то, безразличны дети. Восемь дочерей, три сына, и это только законные. А вот то, что кто-то осмеливался диктовать ему, как поступать, задевало его очень глубоко. – Я дворянин, – гордо произнес он. – И вы… – Он сделал паузу и посмотрел на Бастиана с таким презрением, словно тот был нищим из канавы, задумавшим учить его добродетелям. – Вы не засадите меня под замок, и никто не засадит. Я – свободный человек! Аделин заметила, как остальные собравшиеся закивали, соглашаясь. Да, ни один дворянин и ни одна дворянка не запрут себя дома летом, когда светит солнце, в магазинах новые товары, а шкафы ломятся от платьев, которыми еще не вызвали разлитие желчи у соседей. Приказывать им может только лично ее величество, но королевы сейчас здесь не было. Бастиан перевел взгляд на Альдин, которая по-прежнему жалась к отцу, и сказал: – И он заберет эту невинную овечку. Зачарует, она сама сядет в его экипаж, и он вывезет ее в свое логово. Потом надругается над ней. Всесторонне, как ему только захочется. Потом зарежет, как свинью, и выбросит тело. Подбросит на городскую площадь, чтобы горе и позор вашей семьи увидели все. Юная Хасин, единственная дочь Али Эмина, торговца пряностями, который купил дворянский титул год назад, вздохнула и без чувств опустилась на руки родителя. Золли смотрела с торжеством и еще раз показала всем ладошку: вот, видали? Случись что, лиходея поймают, а меня вырвут из его грязных лап! – Мерзавец! – прошипел Геверин. – Как ты смеешь такое говорить! Здесь девушки! Бастиан побледнел, и шрамы на лице налились красным, сделав его похожим на маску уродливого демона с Дальнего Восхода. – Пусть знают, что их отцы и матери готовы ими рискнуть, – холодно ответил он. – Лишь бы не была задета их дворянская гордость. С этими словами он развернулся и быстрым широким шагом пошел в участок. Полицмейстер двинулся за ним, на прощанье одарив собравшихся выразительным взглядом, обещавшим неприятности. Альдин выпустила руку отца и воскликнула: – Милорд! Подождите, милорд! – и бросилась в участок. Али Эмин подхватил дочку на руки и побежал за девушкой, сокрушенно бормоча что-то на родном языке. Аделин вздохнула с облегчением. Кажется, дело пошло на лад. Прилетел Кусь, который с самого утра где-то носился, занимаясь своими делами, сел на плечо, застенчиво взял Аделин клювом за мочку уха. Аделин почесала его голову и сказала: – Знал бы ты, Кусище, какие у меня сегодня были приключения. Кусь замурлыкал, словно котенок, и ласково боднул Аделин головой в щеку: дескать, потом ты мне все расскажешь, а пока гладь, не отвлекайся. Подошла Золли – она несколько раз покупала у Аделин заговоренные корешки, которые придавали приятный румянец лицу, – и спросила: – Тебе поставили маячок? – Да, – кивнула Аделин. – Совсем не больно, правда? Стайка девушек, которая стояла с родителями поодаль, приободрилась. Альдин вышла из участка, рассматривая ладонь. Девушка была бледна, но выглядела довольной. Отец смотрел на нее с холодной злобой. Надо же, осмелилась своевольничать! Так она и замуж выйдет за того, кого выберет сама. – Мой отец завтра устраивает праздник, – сообщила Золли так, словно никто об этом не знал и официальные приглашения не были разосланы два месяца назад. – Мне пошили удивительное платье, молочного цвета с розовым тоном, вот тут поясок, и цветочки, цветочки! – Ах, милая, это пестро! – рассмеялась Аделин, вспомнив то платье, которое приготовили для нее: цвета темной ванили с красной искрой и кружевной отделкой, оно скорее бы подошло замужней даме, а не девушке. Аделин считала это правильным: она была не девицей на выданье, а хозяйкой дома Декар, и платье лишь подчеркивало ее статус. – Ах нет, не пестро! – весело воскликнула Золли. – Сама увидишь! – Праздник, не опасно ли это? – спросила госпожа Бувье, генеральская вдова, которая привела к участку обеих дочерей. – Вдруг этот злодей будет прямо там? – И вы туда же, госпожа Бувье! – воскликнул Геверин, который шел к своему экипажу, держась так, словно Альдин, которая брела рядом с опущенной головой, не имела к нему никакого отношения. Так, девчонка, бог весть откуда она взялась! – Мало того что они, – он бросил гневный взгляд в сторону участка, – увечат наших дочерей! Внушают им, что можно не повиноваться родительской воле! Они еще и под замок нас хотят усадить? Генеральская вдова вздохнула и ответила: – Вы ведь так переживаете не из-за Магды? А потому что сорвался ее брак с Клементом? Клемент был немолодым банкиром, овдовевшим в прошлом году, и Аделин не знала, что он собирался жениться на Магде. Щеки Геверина вспыхнули багровыми пятнами гнева, и Аделин поняла, что сейчас выйдет скандал просто на диво и радость всему городу. Но побыть зрителем она не успела: из участка вышел офицер Бруни и быстрым шагом двинулся в их сторону. – Хорошо, что вы не ушли, госпожа Декар, – сказал он. – Зайдите, вы нужны. Кусь распушился, гукнул, одарил офицера полным ненависти взглядом и был таков. Бастиан сидел в кресле полицмейстера, и было видно, что несколько маячков, установленных в девичьи руки, успели его вымотать и опустошить. Господин Арно собственноручно варил кофе, когда Аделин вошла, а Вивиан Сталль вышла, морщась и поглаживая левую ладонь кончиком указательного пальца, полицмейстер произнес: – Аделин, вы умеете наполнять воду силой? Аделин удивленно посмотрела на Бастиана – тот сидел с самым невозмутимым видом, словно страж порядка, который спрашивает ведьму о зельях, был вполне естественным и нормальным. – Умею, – сдержанно ответила она. Если бы не вода, которую она обрабатывала личным направленным заклинанием, то пару раз ей пришлось бы туго. Например, тогда, когда юный Уве сбежал из дома, обернувшись волком, и Аделин три дня искала его в лесах. Бастиан кивнул. – Даю вам официальное разрешение на создание зелья, – сказал он. – Можете поработать с кофе? Аделин не сдержала улыбки. Кивнула. Господин Арно перелил кофе в прозрачный чайник, и Аделин обхватила ладонями стеклянные бока, чувствуя, как под кожей начинает пульсировать та сила, которая способна изменить мир. Аделин направила ее, отдав безмолвный приказ – сделать каждую каплю кофе эликсиром, который заставит сердце стучать, а разуму даст ясность. Ей казалось, что она вот-вот взлетит. Откуда-то повеяло весенним ветром, ручьями, травами – и ветер ударил в лицо, вздыбив волосы, поднял над миром и повлек вперед, к закату, туда, где другие ведьмы кружили соринками в весеннем воздухе. Аделин в очередной раз призналась самой себе в том, что любит магию. Волшебство, которое текло у нее под кожей, делало ее живой. И Аделин не переставала удивляться тому, как же люди вообще могут жить без магии. Они слышат ее отголоски в смене времен года, в тех соках, что наполняют плоды, в добрых, хороших чувствах – любви, надежде, дружбе, – слышат и стесняются самих себя… – Все, – негромко сказала Аделин и отодвинула чайник. Она никогда не участвовала в шабашах, за это полагался только костер, – но ведьминское чутье оживало в заклинаниях и показывало, что Аделин тоже может кружиться над землей, слиться разумом с такими, как она. Она отгоняла эти мысли. Они могли привести только к гибели.