– Это почему? – слегка обиделся Духарев, который еще не оставил надежды примкнуть к воинскому сословию. – Потому. А вот я мог бы, кабы меня Скольд в детские взял. Будь батька наш – из дружины, он бы меня точно взял. А ты, Серегей, уже не годишься. Старый. Поздно тебе ратному делу учиться. А я бы… – Пошли спать! – решительно заявила Слада.– Мне до свету вставать. И тебя, Мыш, тоже подниму. Пойдешь репу полоть. – Ну… – протянул Мыш, которому такая перспектива радости не доставила. До сих пор он отлынивал от сельскохозяйственных работ под предлогом занятости. Но после запрета «тотализатора» оправдываться стало нечем. Серегу тоже с утра ждала работа. Такая же неквалифицированная, как прополка. Чифаня «подписал» его и Сычка на строительные работы. Плотник из Духарева был никакой, зато спина здоровая, а бревна таскать можно и без специальной квалификации. Глава двадцать четвертая Канун Дажьбогова праздника – А кто найдет папоротников цвет, тому все тайное откроется: клады, схоронки, дива лесные. А сам он невидим станет для людей и духов и даже самой Морены-Смерти… – Мыш закатил глаза и всей своей веснушчатой мордашкой изобразил ужас и восхищение.– А цветет он, папоротник то есть, единожды в тыщу лет и токо одну ночь. Такую, как седнишняя. Мыш и Серега сидели на берегу Сулейки с удочками. А в соседней роще вовсю кипела подготовка к празднику. Практически все население Малого Торжка, исключая разве младенцев да совсем ветхих старцев, готовилось к трехсуточному непрерывному веселью. За три дня до этого Скольд собрал всех вольных мужчин, способных носить оружие, и увел вместе с дружиной на Перунов холм. Духарева, как иноверца, не пригласили, чем он был, честно говоря, огорчен. Перуновы игры почитались тайными, сокрытыми от женщин и чужих. Вообще по старине полагалось, что каждый род творит их самостоятельно от прочих. Но в последнее время эта традиция претерпела изменения. Хотя бы потому, что первый воин Торжка и, следовательно, первый Перунов жрец был пришлым варягом, а не коренным кривичем. По Перуновой Правде любой мог оспорить право Скольда, скрестив с варягом оружие пред его, Перуна, идолом. Кровь проигравшего считалась жертвенной, но ни один из торжковских исконных родовичей, даже совсем глупый и самонадеянный, не был самонадеян и глуп настолько, чтобы не знать совершенно точно, чьей именно кровью вымажут после поединка усы и губы идола. Только среди Скольдовых гридней были достойные противники княжьему наместнику. Но гридень никогда не пойдет против «батьки». В общем, пришлый варяг Скольд успешно насаждал принятую на юге традицию: за несколько дней до Дажьбоговых празднеств устраивал для будущего возможного ополчения военные сборы. Поселяне-кривичи относились к этому «новшеству» с большим неодобрением, поскольку предпочли бы вместо этого работать на своих полях. Вероятность же нападения врагов в полоцком княжестве была существенно ниже, чем на киевских землях, где до Великого Поля – рукой подать. Но «район» здешний был «промышленный», а не сельскохозяйственный, и Скольд мог не прислушиваться к недовольному ворчанию огнищан. Зато к нему прислушивался Духарев и поэтому был неплохо осведомлен о том, что происходит на «тайных Перуновых Играх». Однако ж пойти к наместнику и попросить разрешения присоединиться к местным «партизанам» [5] не рискнул. Потому что именно этого требовал волох на княжьем суде. А Скольд вполне мог внять просьбе христианина и взять его с собой… вместо одного из пяти рабов, которых назначили в жертву языческому богу. К роли же великомученика Духарев пока не считал себя готовым. Перьевой поплавок заплясал, и Серега проворно подсек и вытащил из воды рыбешку с мизинец длиной. Мыш издевательски захихикал. Серега отцепил малька и выкинул обратно. – Это не рыбалка, а позор один,– сказал он.– Пошли лучше туда! – Он махнул в сторону рощи. – Иди,– отозвался Мыш. И добавил завистливо: – Тебе можно! Тебе Сладка ничего не сделает. А мне за еллински забавы голову оторвет. – И ночью тоже будешь дома сидеть? – спросил Духарев. – Не, ночью Слада уйдет травы собирать, я и сбегу. Буду папоротников цвет искать! – Мыш оживился.– Я уж и овражек один присмотрел! А то айда со мной! А то че я один, что ли, бессмертным стану? – Спасибо, я лучше в другой раз. Ты лучше со мной каким-нибудь кладом поделишься,– Серега изо всех сил старался не улыбаться. – Ну, ясное дело, поделюсь,– деловито ответил Мыш.– Токо сначала надо дом поправить, крышу перестелить. А еще я лодью купить хочу. Ты как, Серегей, не против? Купим лодью, будем гостями к ромеям плавать. Годится? – Отличная идея,– согласился Духарев.– Удочку тебе оставить? – Оставь. В рощу Духарев не пошел, а пошел он в город. Ворота были открыты, более того, воин-привратник, обычно располагавшийся поблизости, на сей раз отсутствовал. И сам городок опустел. Непривычно голые рыночные ряды, безлюдные тротуары, улочки, отданные в безраздельное пользование свиньям и курам. Серега миновал лавку гончарного старшины Жердяя. Двери в лавке – нараспашку, внутри – никого. Заходи и бери, что нравится. Но в Торжке воров не водилось. Почему-то. Точнее, Серега никогда не слыхал о том, чтобы кого-то наказывали за воровство. В городе. За пределами городских стен тебя могли обобрать запросто. Сумеешь доказать, что ограбили, и указать обидчика: с него взыщут по полной программе: украденное, моральную компенсацию, штраф в пользу князя… Еще и спину плетьми отрихтуют. Так что молодцы типа встреченного Серегой в первый здешний день Перши Лебеды в городе не показывались. В лесу же, если разбойнички особо не зарывались и не свирепствовали, их не трогали. Серега подозревал: Скольдовым ребятишкам попросту лень шариться по здешним болотам. Захотели бы – нашли. На соседнем дворе опять лаялись. Жили там два женатых брата-близнеца. Бондари. Пришлые с юга. Жены у обоих – тоже как близнецы: толстые, рыжие и горластые. Но люди хорошие. Серега распахнул калитку, подумал: надо бы собаку завести. Как-то это неправильно: двор без собаки. Духарев подошел к колодцу, вытянул ведро, попил. Подумал немного, стянул рубаху и опростал ведро на голову. К луже тут же сбежались куры: купаться. Слада была дома. Натягивала веревочки в сарае: для трав. – День добрый, Серегей! Духарев поморгал, привыкая к сумраку после яркого солнца. Слада спрыгнула с лесенки, потащила ее к противоположной стене. Конец бечевки она держала в зубах. – Погоди! – Серега присел на корточки.– Становись мне на плечи. Слада подумала немного, скинула башмачки и вскарабкалась на предложенную «подставку». Серега медленно выпрямился. – Как там наверху? – поинтересовался он. – Хорошо! С вестибулярным аппаратом у девочки явно все в порядке. – Привязала! – крикнула она сверху, и Серега плавно двинулся к противоположной стене, придерживая Сладу за лодыжки, чувствуя мышцами, как она балансирует, удерживая равновесие. – Нравится? – Ага! Сереге тоже нравилось ощущать, как упираются в плечи эти смуглые маленькие ножки, нравилось чувствовать тяжесть… Хотя какая там тяжесть! Килограммов сорок пять от силы. В сарае вкусно пахло сеном. – Все! – звонко крикнула Слада.– Ой! – Серега присел слишком резко, девушка потеряла равновесие, но Духарев ее не уронил. Его ладони скользнули по ногам девушки, он обнял ее бедра, удержал… М-да. Несколько смущенный, Духарев поставил ее на землю. Нижнее белье здесь еще не придумали. Слада поглядела на него снизу, запрокинув голову. Кажется, она рассердилась. – Ты нарочно, да? – выкрикнула она. – Вообще-то нет,– Серега усмехнулся. Сердитая, она нравилась ему ничуть не меньше.– А даже если и нарочно, что с того? – А то, что я тебе не эти… К которым ты бегаешь! Которые только и думают… Я… Серега присел на корточки. Теперь уже он смотрел на нее снизу вверх. – Я тебе… – по инерции повторила Слада. – А я знаю,– спокойно и серьезно произнес Духарев. Он подхватил ее на руки, отнес в угол, под окошко, где было сложено прошлогоднее сено, посадил на вязанки. – Ничего ты не знаешь! – заявила Слада.– Ты думаешь, отец наш был – просто лекарь, да? – Мне не важно, кто был твой отец.– Сережа взял ее ножку – меньше его ладони – поцеловал, щекоча усами.– Мне важно, что ты – моя царевна! Слада молчала, но не пыталась освободиться. Сергей ласкал ее ножки, целовал светлые, почти не загоревшие коленки. – Ты – самая лучшая! Самая красивая! Он заглянул ей в глаза. – Ты правда так думаешь? – прошептала Слада. – Да! – А все говорят, что я уродка. Черная, тощая… – Они дураки! – Папа тоже говорил, что я красивая… Больше никто. – И я. – И ты. Ты тоже красивый. Только очень большой. И странный. К тебе привыкнуть надо.