«Грозный в битве» и прочее пришло ему на ум только потому, что он понятия не имел, как следует обращаться к военному вождю. А уж про Перуна он ввернул, чтобы опровергнуть Гораздово обвинение в богохульстве. – Помню,– кивнул наместник, не догадываясь, куда клонит Духарев.– Только какой из тебя гридень! Смех один! – А что ты мне сказал, бесстрашный сеятель вражьих погостов, помнишь? – Ну речет! – вполголоса произнес один из княжьих воев другому.– Чистый нурман! – Что я тебе сказал? – нахмурился Скольд, пытаясь вспомнить, что он такое наговорил чужаку. Нет, не вспомнить. Только ему и дел, что разговоры свои со всякими бродягами запоминать! – А сказал ты мне так, гроза недобрых гостей… – Духарев сделал торжественную паузу: – «Иди-ка ты лучше на торгу народ веселить!» Не помнишь? – А-а-а… – Лоб Скольда разгладился: он тоже вспомнил.– Да, я так сказал. – И от слов своих не отказываешься? – Я от своих слов не отрекаюсь, чужак! – Наместник снова грозно сдвинул брови.– Дальше говори, если есть что сказать. – А я все сказал,– Серега изобразил крайнюю наивность.– Ты велел – я и пошел. На торг. Народ веселить. Купец Горазд задрал бородищу и стукнул себя по колену: до него дошло. До Скольда дошло мгновением позже, а Серега тем же невинным голосом продолжал: – Вот я и веселил, как умел. А что кому-то не шибко весело было, так и это нормально. Веселых-то все равно больше. Можно хоть у народа спросить? – Выходит, это я тебе велел непотребные игрища затевать? – осведомился Скольд. – Выходит, ты,– ответил на чисто риторический вопрос Серега.– А уж если я что не так сделал – моя вина, это признаю! И виру заплачу, какую скажешь, без базара, то есть сколько назначишь – столько и заплачу! Он очень надеялся, что сумма не окажется запредельной. В зале повисла напряженная тишина. Серега гордо выпрямился. Собственная логика показалась ему безупречной. И не ему одному. – Заплатишь,– грозно произнес наместник.– И немало. А теперь ступай отсюда! – Скольд наклонил голову, но Духареву показалось, что губы Скольда, спрятанные густыми усами, кривятся в улыбке. Нет, классный мужик этот Скольд! – Выдр, убери его с глаз моих! – бросил наместник. – Ступай! – отрок подтолкнул Серегу.– Слыхал, чего велено? А виру наместник назначил, точно, немалую. Ободрал как липку. Чифане еще и у деда занять пришлось. Вот такие дела. Глава двадцать третья, в которой друзья строят планы на будущее В общем, бизнесмен из Сереги не вышел. Ни там, ни здесь. Кучка резаного серебра, пара-тройка заморских монет, одежка да нож в дареном чехле. Вечером, как обычно, друзья собрались на постоялом дворе. – Эх-хо! – горевал Чифаня.– Скоро ж летние Дажьбоговы празднества! Народу съедется – тьма. – Брось,– махнул рукой Мыш.– На празднике княжьи гридни биться будут да волохи чудеса чудесничать. Куда уж нам! – Не скажи, Мышка! – возражал Чифаня.– На воев заклад не поставишь, а мы… – Сычок, а как ты, новгородец, к Любиму в закупы угодил? – спросил Духарев. – Как, как… Обычно! – Сычок отхлебнул меду, закусил румяным крендельком.– Подрядился купчине одному служить. Приехали сюда, расторговались. Я долю свою взял… Ну и погулял маленько… До заморозков. Че делать? Пошел к Любиму и продался. А Любим меня к Чифане приставил. Грит, внук у него умом востр, да телом слаб. Гляди, чтоб не обидели. Ну я и гляжу. – По своим не скучаешь? – спросил Духарев. Он знал, как трепетно местный люд относится к родичам. – Скучаю, как не скучать,– согласился Сычок. – А по дому? – А че по нем скучать? – удивился Сычок.– Я – пятый сын. Век буду под старшими ходить да спину гнуть со света до ночи. Вот кабы меня Любим к чанам приставил – может, и скучал бы, что не на свою кровь тружусь. А так… Мне моя жисть нравится! – А дальше – что? – не унимался Духарев.– Теперь, когда Скольд нам на торгу бороться запретил, что теперь делать станешь? – То пусть Чифаня думает! – отмахнулся Сычок.– Он умный. Небось уже и надумал чего-нибудь. Сычок оказался прав. Чифаня надумал. Податься из городка. Сразу после Дажьбоговых празднеств. Конь у них есть. Повозку, с верхом, он уже на своем подворье присмотрел. Ломаную, но починить можно. Если отправиться, пока дороги сухие, на прокорм да зимовку заработать можно. Скоморохи ж зарабатывают. Если Мыш с Серегой захотят – пускай присоединяются. – Хотим! – тут же заявил Мыш. – А Слада как же? – спросил Духарев. – Так мы ж вернемся! – сказал он.– Побродяжничаем малость, а к урожаю – домой. Так, Чифаня? – Можно и так. Поглядим,– солидно ответил Любимов внук. – Это дело верное! – с энтузиазмом произнес Мыш.– Всяко лучше, чем с Шубкой на Черные Мхи идти! Серега вышел во двор, по надобности, заодно поглядел на небо. Солнышко уже спряталось. Вернувшись под крышу, он быстренько дохлебал пиво и встал. – Счастливо, братки, я вас покидаю! – сообщил он.– У меня тут дельце одно. – Знаем, знаем! Дельце с тельцем! Гы-гы-гы! – сострил Сычок. Шутка, впрочем, была не его – Чифанина. Но Чифаня пошутил однажды, а Сычок уже раз десять. Серега вернулся домой с первой звездой. Мыш был уже дома. После того как княжий наместник «закрыл» их «фирму», кореша не оставались за столом до полночи. Брат и сестра сидели в дворике. Мыш – просто так, а Слада плела лечебный браслетик из собачьей шерсти. Темнота ей не мешала. – Как потетешкался? – с ухмылочкой осведомился Мыш. Серега пихнул его в бок: болтай меньше. Духарев еще не сделал Сладе официального, так сказать, предложения. И его отношения с юной девушкой были совершенно целомудренны: они даже не поцеловались ни разу. И все-таки… – Мыш говорит: вы на заработки собрались? – спросила Слада. – Есть такая идея,– без особой охоты подтвердил Духарев.– После ваших праздников. – Это не наши праздники! – строго и важно поправила Слада.– Это буйство еллинское, дикое, христианам неподобающее. – Ха! – воскликнул Мыш.– Это ромеям нельзя, а нам можно! Ты сама как, будешь травы в Сварожью ночь собирать? – Так то травы,– смутилась Слада.– Про травы в книге ничего не написано. – В какой книге? – заинтересовался Духарев. – Мудрого святого Прокопия всеобщем лечебнике,– ответила Слада и повторила то же самое по-гречески, чего Серега, разумеется, не понял. – У тебя есть эта книга? – Нет,– огорченно ответила Слада.– Мы ее продали. Но я наизусть все помню, так что это ничего. А про травы там ничего не сказано. Зато про жертвы кровавые да игры похотливые – сказано: великий грех. А пастыря, чтоб исповедовал да прощение от Господа Христа даровал,– нет. – А я слыхал: в Киеве храм Господень строить будут! – вмешался Мыш.– Князь дозволяет. – А сам князь – не христианин? – заинтересовался Духарев. – Да ты че! – воскликнул Мыш.– Князь же воевода, первый Перунов жрец! Как ему христианином быть можно? – А гридню можно? – Среди княжьих варягов, из тех, что ромеям служили, многие – истинной веры! – вмешалась Слада. – Значит, гридню можно! – сделал вывод Мыш.– Да тебе что, Серегей? Ты ж гриднем не будешь?