— Конечно, — живо воскликнула Мод, но потом, как бы раскаявшись, что вмешалась в разговор, тихо проговорила: — Я хочу сказать, что изредка. Здесь мы так далеко отовсюду! — Кто же это? Охотники, трапперы, краснокожие или путешественники? — Охотники чаще других заходят к нам, — отвечала Белла, — а индейцы, с тех пор как ушел Ник, редко заглядывают. Зато при нем их бывало много; они приходили всегда большими толпами. Что касается путешественников, то это — самые редкие гости. Не так давно к нам заходили два землевладельца; они отыскивали свои земли. — Странно; впрочем, в этой бесконечной степи действительно трудно отыскать свою землю. Кто же эти землевладельцы? — Один — старик, кажется, товарищ покойного сэра Вильяма; его зовут Фонда, другой — молодой; он получил наследство, которое и отыскивал. Говорят, у него сто тысяч акров земли. Это — Бекман. — Что же, нашел он свою землю? Здесь, я вижу, и тысячи акров могут затеряться. — Да, нашел. Он заходил к нам на возвратном пути и пробыл из-за урагана несколько дней. В ту же зиму мы часто встречались с ним в городе. — Отчего же, Мод, ты ничего не писала мне об этом? — Неужели не писала? Ну, Белла не простит мне, что я не нашла местечка в письме для Эверта Бекмана. — Да, я его нахожу очень милым и умным, — проговорила спокойно Белла, а яркий румянец, вспыхнувший на ее щеках, многое сказал бы еще Роберту, но было темно, и никто не заметил этого. — Я не знаю, нужно ли было писать о нем? — Понимаю, понимаю, — засмеялся Роберт. — Теперь скажи мне что-нибудь в этом же роде о Мод, и я буду знать все семейные тайны. — Все? — возразила Мод. — Но майору Вилугби разве нечего рассказать? — Совсем нечего. Время теперь такое неспокойное, что некогда солдату думать о чем-нибудь постороннем. Между метрополией и колонией завязывается серьезная ссора. — Но не такая же серьезная, чтобы дело дошло до войны? Эверт Бекман думает, что могут быть только волнения. — Эверт Бекман! Вся семья его — очень порядочные люди, а каких убеждений держится он? — Я думаю, что ты будешь считать его мятежником, — ответила, смеясь, Мод, тогда как Белла хранила молчание, предоставляя объяснения своей сестре. — Он не очень ярый противник Англии, но все-таки называет себя американцем. — Это место пустынно и уединенно, особенно для таких молодых девушек, как вы. Я хочу уговорить отца проводить больше времени в Нью-Йорке. — Короче говоря, ты думаешь, что нам нужны городские развлечения. Не так ли, майор Вилугби? — смеясь, спросила Мод, насмешливо смотря на брата. — Однако, до свидания! Отец велел отослать тебя к нему в библиотеку, когда ты нам достаточно надоешь. Роберт направился в библиотеку. Там сидел капитан с Вудсом; они курили трубки и время от времени прихлебывали коньяк, разбавленный водою. Когда молодой человек вошел, отец придвинул ему стул. — Я думаю, что ты не привык еще курить. В твои годы я ненавидел трубку, мы нюхали только пороховой дым. А что англичане и их соседи — американцы? — Я затем и здесь, чтобы рассказать вам об этом, — ответил Роберт, взглянув предварительно, хорошо ли заперта дверь. — Я теперь среди врагов. Капитан и капеллан оставили свои трубки, пораженные словами Роберта. — Что ты несешь? Среди врагов, когда ты в доме своего отца! Этого еще не хватало! — Я говорю не о вас. Но в этой местности есть и еще люди. Удивление слушателей возрастало. — Но что же случилось, сын мой? — Началось восстание. — Если так, то это дело серьезное. — Да, и была уже схватка. — Схватка?! Неужели ты хочешь сказать, что с обеих сторон дрались вооруженные армии? — Армия американцев состояла из волонтеров Массачузетса. Все это мне хорошо известно, так как мой полк участвовал в схватке. — Конечно, волонтеры не устояли перед вами? — Напрасно вы так дурно думаете о них! — почти шепотом ответил Роберт. — Дело было жаркое, потому что они стояли за стеною, а вы сами знаете, какое это преимущество. Они нас принудили отступить. — Отступить? — Да, отступить. Но мы отступили только после того, как исполнили все то, что было приказано. Однако я должен сознаться, что нас сильно теснили, пока мы не получили подкрепления. — Подкрепление, мой дорогой Роберт?! — Да, мы в нем нуждались. Офицеры, участвовавшие в последней войне, говорили, что не видали такой жаркой схватки. В ней мы потеряли около трехсот человек. Капитан побледнел и после продолжительного молчания попросил сына подробно рассказать ему, как было дело. Тот повиновался; похвалив волонтеров, он старался смягчить рассказ об отступлении своего полка, видя, как мучительно было старику слушать об этом. — Результатом этой битвы при Лексингтоне было то, — прибавил майор, оканчивая свой рассказ, — что волнение разлилось по всей стране. Когда мы узнали настроение провинций, генерал Гэдж послал со мной депеши генералу Триону. Трион послал меня к вам. Он думает, что вы не откажетесь действовать в пользу английских войск. — Генерал Трион оказывает мне большую честь, — ответил холодно капитан, — но мое влияние не идет дальше бобрового пруда, и в моем распоряжении всего пятнадцать или двадцать рабочих. — Значит, батюшка, вы ничего не имеете против того, что я участвую в этой ссоре на стороне английского правительства, хотя и родился в колониях? Вы очень обрадовали меня этим. — Делай, как знаешь, но я не пойду против колонистов, несмотря на то, что родился в Англии, а не в Америке. — Неужели это ваше мнение, капитан? — спросил заинтересованный капеллан. — Вы знаете, что по рождению я американец и мой взгляд на это… но я не знаю, позволит ли майор высказать мне его… — Говорите, говорите, господин Вудс, вам нечего бояться, мы ведь уже старые друзья с вами. — Я в этом не сомневаюсь. Я должен признаться, меня очень обрадовало известие, что королевские войска отступили перед моими соотечественниками. Вскоре Роберт ушел спать, ссылаясь на усталость. В своей комнате он нашел все в том же виде, как было и в последний его приезд, в прошлом году; прибавилось только несколько новых вещиц. Здесь сохранились даже его игрушки; но серсо, в которое он так любил когда-то играть, теперь было красиво перевязано лентами. «Это, верно, матушка, — подумал Роберт, — позаботилась об этом: она все еще не отвыкла считать меня ребенком». Повернувшись к туалетному столику, он увидел корзинку со свертками. Эту корзину с подарками он находил у себя в каждый свой приезд. Он развернул один сверток: в нем находились теплые шерстяные чулки. — Это все мама заботится, чтобы я не простудился. Дюжина рубашек, и на одной из них пришит билетик с именем Беллы. А это что? Хорошенький шелковый кошелек и опять с именем Беллы; ничего от Мод. Неужели она обо мне позабыла? А это? Ах, какой прекрасный шелковый шарф! Но странно, что от Мод ничего нет… В это время в комнате сестер Мод и Белла вели оживленный разговор. — Майор, вероятно, уже рассмотрел подарки; я слышу, как он ходит взад и вперед по комнате, — проговорила Мод. — Да, как вырос Боб! Он очень стал похож на папу, не правда ли? — Нисколько! — Странно! А мы с мамой сегодня вечером просто поражены были этим сходством. — Разве можно сравнивать двадцатисемилетнего со стариком?.. Знаешь, Боб меня уверял, что он хорошо теперь играет на флейте. — Он делает хорошо все, за что ни возьмется. Несколько дней назад господин Вудс говорил мне, что он ни разу не встречал человека, который так хорошо понимал бы математику. — Я уверена, что и другие так же легко могут понимать ее. — Ты меня удивляешь, Мод! Я всегда думала, что ты его любишь. А ему нравится все, что ты делаешь. Еще сегодня он так хвалил твой эскиз нашего дома. Мод покраснела и опустила голову. Насмешливая улыбка появилась на ее губах. — Ну, вот пустяки! Да он, впрочем, и не понимает ничего в живописи. Я думаю, что он с трудом отличит дерево от лошади. — Как ты говоришь о брате?! — удивилась Белла. — Я не могу относиться к Бобу по-прежнему. Военная жизнь изменяет людей. — Я очень рада, что тебя не слышит маменька, Мод! Она смотрит на него, как на ребенка. — Милая мама!.. Я это знаю, — сказала Мод. — Да, я знаю, что ты любишь маму, но я так же люблю и брата, и отца. — Разве я могу любить майора инфантерии так же, как люблю маму? — Но если мама узнает, что ты не любишь так Боба, как мы, это ее очень огорчит. — Я не могу, Белла!