– Представляете – столько лет хотеть ребёнка, и вдруг получить целых двух! – проговорил я, когда мы остановились у двери детской. – Вот ей, наверное, радость. – Чего? – спросил Гримбарт. – А, ну да, ну да. Да и все мы та-а-ак рады! Ну, доброй ночи. Рыжий Хвост, наверное, приготовила вам шёлковые пижамы. Если, конечно, не зарыла их на картофельном поле: она так иногда поступает с хорошими вещами. Подушки берегите! Он повернулся и, переваливаясь на толстых лапах, скрылся в коридоре. Женщины и мужчины Когда на следующий день я проснулся, солнце уже стояло высоко в небе. Я долго лежал в кровати, оглядывая комнату. Мне не верилось, что я и правда здесь. Что проснулся не на потрёпанном матрасе у Тюры. Но когда я всё понял по-настоящему, когда действительно уверился, то откинул одеяло, по лесенке спустился с кровати и подбежал к окну. При виде густого зелёного леса, раскинувшегося за окном, я разволновался, но это было хорошее волнение. На нижней кровати спал мой брат, светлые волосы которого разметались по подушке. Иммер. А я Сем. Вот кто мы теперь. Нет, в глубине души мы всегда, всегда были Семом и Иммером! Мне даже казалось, что я слишком легко позволил старому имени отдалиться от меня, как будто хотел от него избавиться. Вот бы взять его за шиворот и сказать ему всё, что я о нём думаю, а потом зашвырнуть подальше в лес, куда ворон костей не носил, чтобы оно никогда больше не показывалось мне на глаза. И теперь с ним покончено. Я подошёл к кровати и осторожно потряс Иммера за плечо: – Просыпайся! Иммер зевнул и сел. – Что, уже утро? – И давно, – сказал я. – Давай играть. Тут с Иммера слетели остатки сна. Он живо вылез из кровати, и ему, конечно, тоже хотелось поиграть. Мы подбежали к шкафу с игрушками и выложили кое-что на пол. И если вчера я ещё немного стеснялся, то теперь запросто освоился. Мы опробовали пару волчков и лошадок на палке, а потом взялись переодевать кукол. Роясь в корзине с кукольными одёжками, я думал о словах Чернокрыса: что все игрушки здесь старые. Да и по кукле, сидевшей у меня на коленях, было видно, что с ней уже кто-то играл. Половина волос была выдрана расчёской, а швы вышитого ротика распустились, как будто чьи-то пальчики ковыряли их, пока они не порвались. Толкнув задом дверь и наступая на подол, вошла Брунхильда с подносом. – Встали, сони? Я вам завтрак принесла. Она поставила между нами поднос, на котором стояли кувшин молока и тарелка с медовыми бутербродами. На мёд налипла барсучья шерсть, но я просто убрал пальцем самые длинные и толстые шерстинки и вонзил зубы в сладкий хлеб. – А кто раньше играл в эти игрушки? – спросил я с набитым ртом. Брунхильда взяла кочергу и поворошила пепел в камине. Под пеплом оказался уголёк, который за ночь не погас. – Кто именно играл – этого я, конечно, не знаю, – начала она, подкладывая в камин поленья. Когда огонь разгорелся, Брунхильда села погреть лапы. Она была такая милая: чёрно-белая полосатая морда, в чёрных глазках отражается огонь. – Когда Индра поселилась в этом замке, здесь всё уже было – и игрушки, и горшки, и котлы, и мебель. Все эти вещички сохранились с прежних времён. Кроме, разумеется, луков и стрел, их мы сожгли. – Зачем? – Я снова откусил от бутерброда. – Таков был приказ её милости. – Брунхильда печально покачала головой. – Её милость не выносит вида луков, они её пугают. Ничто её так не пугает, как луки. Иммер с жадностью поглощал свою порцию. Рыжему Хвосту удалось вчера вечером справиться с пижамами – красной для Иммера и зелёной для меня, – и теперь Иммер изо всех сил старался не закапать свою. – Как странно, – пробормотал он. – Ничего странного, – сказал кто-то от двери. Мы обернулись и увидели Индру. – Если бы вы знали, сколько зла могут принести луки и стрелы. Хорошо спалось? Да, нам спалось хорошо. Индра, медленно извиваясь, вползла в детскую и со счастливым видом осмотрелась. Наверняка её радовало, что в детской снова поселились жизнь и тепло. – А ты видела, – спросил я, – сколько зла могут принести луки? Индра указала на отметину на шкуре: у основания руки тянулся шрам. Королева осторожно провела по нему пальцем. – Я видела… я видела страшное. Видела вещи, о которых вашим маленьким ушкам лучше не слышать. Иммер во все глаза смотрел на шрам, и вид у него был одновременно испуганный и любопытный. – Ты всё-таки расскажи! – попросил он. – Может быть, – согласилась Индра, – может быть, вам и полезно будет узнать, как я сделалась владелицей этого старого каменного замка. Поди сюда, – и она протянула руку Иммеру, – посиди со мной. Индра сложила хвост кольцами, и Иммер взобрался на её большое белое туловище. Я думал, что Индра и меня позовёт присесть, но она, кажется, решила, что двоим места не хватит. Она погладила Иммера по голове и начала: – Наш замок окружают обширные густые леса. В прежние времена в этих лесах обитало множество линдвормов. Как вы уже поняли, линдвормы – существа особого рода. Подобно другим животным, линдвормы живут в лесах и полях, но владеют и даром речи, и способностью к волшебству. Линдворм, если ему позволить, может прожить тысячу лет. – Индра посмотрела в окно, на верхушки дальних елей, и продолжила: – Мы называли эту землю страной линдвормов. Вместе с нами здесь жили лоси, рыси, косули, муравьи и… люди. – Всамделишные люди? – Я подумал, что Индра, возможно, говорит о зверях, которых зачаровали линдвормы, чтобы они ходили на двух лапах и разговаривали. Но Индра ответила, что те люди были самыми настоящими людьми. Их, как и линдвормов, в те времена здесь было много. – Они тоже называли эту землю страной линдвормов? – спросил я. – Не знаю, как называли её люди, но уж точно не страной линдвормов. Люди ненавидели линдвормов. Они преследовали и гнали нас. Иммер грустно поглядел на неё, глаза у него блеснули, как звёздочки. – Почему? – спросил он. – За что они вас ненавидели? Индра проглотила комок в горле. Я понял, что ей трудно ответить на этот вопрос. – Почему люди ненавидят то, чего не могут понять? – проговорила она. – Не знаю. Может быть, они считают, что в мире никому, кроме них, больше нет места? Может быть, им трудно делиться с другими? Иммер хотел что-то сказать, но промолчал. Он откусил от бутерброда и медленно, задумчиво пожевал. Индра дрожащим голосом заговорила дальше: – Когда начались гонения, я была ещё очень юна. Женщины и мужчины… они тысячами выходили из домов, и в руках у них были луки и стрелы. Они вознамерились истребить нас, всех до единого. Но линдворм – сильное существо. Мы стали обороняться, полилась кровь. Люди у меня на глазах убили мою мать. А когда я пыталась выдернуть из её тела стрелы, они пустили стрелу в меня. – Индра поглядела на шрам и как будто увидела стрелу, вонзившуюся в её плоть. – Я бросилась бежать, думая лишь об одном: забиться куда-нибудь, укрыться от… от всех этих стрел. На отдалённом холме я нашла убежище, чью-то брошенную нору, и спряталась там. Лежала в норе совсем одна, до смерти напуганная, и слышала, как вдали убивают друг друга люди и линдвормы. В детской повисло жуткое молчание. Я вздрогнул, представив себе всё, о чём рассказывала Индра. Увидел, как линдвормы истекают кровью, крича от боли, услышал, как со свистом летят между стволами стрелы. Брунхильда поворошила кочергой в камине, и Индра уставилась на пламя. – Сотню и ещё сотню лет я пролежала там, покрытая кровью и сукровицей, – продолжила она. – Я не шевелилась, впала в спячку от страха. Когда я очнулась, никого уже не было. Люди и линдвормы истребили друг друга. Я видела изломанные тела тех и других; сквозь кости проросла трава. В лесу остались только звери – и я, недавно очнувшаяся растерянная линдвормица. Существ, подобных мне, больше не осталось, я была одна. А этот замок… Когда я нашла его, время в его покоях словно застыло. Много человеческих жизней прошло с тех пор, как кто-то сидел на этих стульях. Никто не варил мясо в котлах на кухне. Никто не прикасался к игрушкам. Замок был словно склеп: следы жизни человеческой здесь иссохли и подёрнулись слоем пыли. Я решила остаться. Я вымела пыль и паутину, зажгла свечи в люстрах. Осторожно попробовав свои силы, я убедилась, что не потеряла волшебный дар. Звери лесные сделались моими слугами… я больше не была одна. Индра улыбнулась, и вид у неё больше не был такой страдальческий. Она словно избавилась от малой толики своего ужаса. – Мы живём здесь уже давно – я, моя дорогая Брунхильда и её муж. И конечно, Рыжий Хвост, Чернокрыс и лесничий. Люди исчезли, но после них остались домашние животные. Большинство погибло от голода в стойлах и на привязи. Но иные выжили и научились существовать в лесу. Мою корову по кличке Простокваша, козу Козицу, курицу Несушку – всех их загнал ко мне во двор лесничий. Скотник Гримбарт с любовью ухаживает за ними. Так что у нас бывают и сыр, и блины, а по вечерам – малина со сливками. Разве мы этого не заслужили? – Конечно да! – сказали мы с Иммером, потому что так и думали. Индра помолчала и погладила Иммера по голове. – В ночь, когда мы запалили костёр из луков и стрел, я обрела покой. Помню, я смотрела, как языки пламени тянутся к небу, и думала, что сумела преградить путь своему страху. Мне никогда больше не будет страшно, говорила я себе. Я линдворм, я самопровозглашённая королева этих мест. Я никогда ни перед кем не стану дрожать. – Она вздохнула. – Но, бывает, я всё-таки дрожу, когда вспоминаю тех мужчин и женщин с луками и стрелами. Мне кажется, что если бы люди не придумали оружие, то жизнь в нашем лесу была бы совсем другой. Иммер долго молчал, сидя у неё на коленях – щёки у него блестели от мёда, – а потом сказал: – Какие они были злые, что стали стрелять в вас. По-моему, в мире для всех есть место, а не только для людей. Индра рассмеялась. У неё были маленькие загнутые назад клыки – и как я их раньше не заметил? – Брунхильда, это же чудесно! – воскликнула она. – Стоит весна, а прелестное создание, что сидит у меня на коленях, ведёт такие речи, что дух захватывает от восторга! – Да, ваша милость, как есть чудеса расчудесные, – закудахтала Брунхильда. – Я тоже считаю, что в мире всем есть место, – выпалил я. А вдруг королева решит, что мне нравится, когда люди пускают стрелы во все стороны и убивают других? Индра спустила Иммера на пол и, извиваясь, поползла к двери. – Вот и хорошо, – ответила она. – Я и не сомневалась, что вы оба добросердечные, щедрые создания. Ну а теперь ни я, ни моя служанка не станем больше вам мешать. Играйте, веселитесь, а если вам что-нибудь понадобится – пообещайте, что сразу же скажете мне. Мы пообещали, и Индра с Брунхильдой ушли. Мы с Иммером остались в детской одни. Я облизал мёд с пальцев и стал разбирать кукольную одежду. Но Иммер подошёл к окну и долго стоял там, о чём-то раздумывая. – Почему Индра решила усыновить нас, если не любит людей? – спросил он наконец. – Она только взрослых не любит, у которых луки и стрелы. И потом, она же не может родить сама. – Почему не может? – Ты сам понимаешь. Чтобы получился ребёнок, нужны двое – мама и папа. А Индра – единственный оставшийся на земле линдворм, так что у неё ничего не выйдет. Иммер крепко задумался, а когда наконец понял, что я имел в виду, то просто произнёс: «А-а-а!» – и вернулся к ящику с кукольной одеждой. Мы стали перебирать все эти курточки, штанишки и шарфики. Я всё думал про детей, которые жили здесь в прежние времена. Может, любимой игрушкой девочки была как раз та кукла, которую я усадил себе на колени? Может, она тоже часто сидела на полу и переодевала куклу? И будто против воли ковыряла пальцем стежки кукольного рта, и они в один прекрасный день распустились. А вдруг её мама и папа были среди тех страшных людей, которые затеяли войну? И девочка, может быть, слышала их вечерние разговоры, знала, что они обсуждают, что они выйдут с луками и стрелами и станут убивать. Меня от всего этого снова пробрала дрожь. Я отыскал красивое платье – жёлтое, как львиная шкура, со стеклянными пуговками – и нарядил в него свою куклу. Продевая ручки в узкие рукава, я думал: как же хорошо, что во всём густом лесу не осталось ни одной женщины и ни одного мужчины, ни одного лука и ни одной стрелы.