После ужина мы прошлись по набережной, гостиница по-прежнему выглядела необитаемой, ни Софьи, ни Веньки мы не увидели. Вернувшись в дом Зиновьева, разбрелись по своим комнатам. Я собиралась пораньше лечь спать, но вместо этого до двух часов просидела на подоконнике, не включая свет, и таращилась на маяк. В сумерках он еще был виден, а потом исчез, растворился в темноте. Примерно тогда и появилось идиотское желание немедленно туда отправиться. И хотя я прекрасно понимала всю бессмысленность этой затеи, желание с каждой минутой лишь крепло. — Черт! — выругалась я сквозь зубы, гадая, почему еще за ужином не рассказала все Вадиму. И тут же подумала: сделать это не поздно и сейчас. Я решительно направилась к нему. На секунду задержалась перед дверью его спальни, а потом постучала. Тишина. Вовсе не уверенная в том, что поступаю правильно, я толкнула дверь. Шторы на окнах он не задернул, комнату заливал свет фонаря с улицы. И в этом свете я хорошо видела: кровать пуста. Она заправлена, следовательно, Вадим так и не ложился. — Вадим, — позвала я, хотя уже знала, что его в доме нет. Вернувшись к себе, я легла в постель, пытаясь понять, что происходит. Потом схватила мобильный и набрала номер Волошина. Он ответил после третьего звонка. — Что случилось? — В голосе беспокойство. И в самом деле: я звоню среди ночи. — Где тебя носит? — проворчала я. — Вышел прогуляться. Потерпи, моя радость, скоро вернусь. Я отбросила телефон в сторону. — Вышел прогуляться! — передразнила я. А если… если Вадим прекрасно знает, что Джокер здесь? Знал с самого начала? Теперь мне казалось, что он переживал из-за его гибели меньше, чем мы с Димкой. А эти его настойчивые вопросы о Бергмане? Проверял, не проболтаюсь ли я? Интересно, что они задумали? И был ли в курсе Соколов? Я вновь потянулась к мобильному, но вовремя одумалась. Что я скажу Димке? Если эта троица в сговоре, он будет все отрицать. Значит, меня в свои планы они решили не посвящать. Теперь я была уверена: все так и есть. Тут я услышала шаги, а вслед за этим в дверь постучали. — Спишь? — спросил из-за двери Вадим. — Нет. Он вошел в комнату и устроился в кресле. — Решил подышать свежим воздухом перед сном? — язвительно спросила я. — На самом деле за Ивлевым приглядывал, — лениво отозвался он. Я машинально отметила: врет. — И как? — спросила без особого интереса. — Да никак. Зря время потерял. А тебе чего не спится? Кстати, а ты в мою комнату случайно не с романтическими намерениями заглядывала? — Да пошел ты… — Нет, я серьезно. То есть серьезно не о романтических намерениях, — усмехнулся он. — Что, опять сны? — Спокойной ночи, — сказала я, давая понять, что к разговорам не расположена. Он кивнул и направился к двери, но прежде чем закрыть ее за собой, оглянулся: — Может, мне остаться с тобой? — Я не нуждаюсь в няньке. — А в классном любовнике? — Он засмеялся и помахал рукой на прощание. — Придется набраться терпения… Дверь закрылась, а я в досаде ударила кулаком по матрасу, сама толком не зная причины своей злости. Меня бесят его шутки? То, что он, вне всякого сомнения, врал? Или все-таки подозрение, что мужская часть нашей команды с неясной целью водит меня за нос? Утром за завтраком Вадим был молчалив, а я продолжила мучиться вопросом, как же поступить. Стоит ли обо всем рассказать или лучше молчать? — Когда к Пырьеву поедем? — спросила я. — Да можно сразу после завтрака. Пока до города доберемся, обход в больнице закончится. В больницу, где лежал Пырьев, мы прибыли часа через полтора. Посещения, судя по объявлению, разрешались с четырех до семи, но на нас никто внимания не обратил, ни на входе в отделение, ни на посту сестры, где две женщины в белых халатах пили чай. То есть Вадим их внимание все же привлек, но вопросов они не задали. В палате было четыре койки, но занята лишь одна. Пырьев лежал возле открытого окна, в комнате ощущалась духота, открытое окно отнюдь не спасало. Раскрасневшийся Пырьев дышал с трудом, пот лил с него градом. — Как самочувствие, Сергей Борисович? — радостно поприветствовал его Воин. Пырьев, завидев нас, нахмурился, но, должно быть, вспомнил, кому обязан своим спасением, и слегка улыбнулся. — Нормально. От духоты страдаю, как видите. Соседи мои на костылях на улицу отправились, в тенечке посидеть, подышать. А я вот здесь… — А мы решили вас проведать, — придвинув мне стул и устроившись на соседнем, сказал Вадим. — Спасибо. Я теперь по гроб ваш должник. — Особой благодарности в нем не чувствовалось, а вот беспокойство у него возникло сразу. — Да уж, напугали вы нас… Куда, думаем, Сергей Борисович подевался? Вы как в этой яме оказались? — совсем другим тоном спросил Волошин. — Не помню, — выпучив глаза, ответил Пырьев. — Ничего не помню. Сотрясение мозга… — А сынок ваш где? — ласково осведомился Вадим. — Пошел в столовую перекусить. — Так чего ж ты дурака валяешь? — Не понял… — Сын тебе наверняка рассказал о нашем визите. Рассказал? — Да, — кивнул Пырьев. — По словам Софьи, ты уехал рано утром, оставив ключ от номера на рецепшен. — Все так и было. — А потом прогуляться пошел перед отъездом? — Наверное. Слушайте, я в самом деле ничего не помню… — Повторяю вопрос: как ты оказался в яме? Ты, кстати, сказал ментам, что яму, в которую ты якобы свалился, еще и камешком придавили? Для надежности? Чтоб не вылез, чего доброго, и криков чтоб слышно не было? — Что вы говорите? А как же вы меня нашли? — По чистой случайности. Моя девушка села на этот самый камушек, а тебе как раз приспичило застонать. У нее слух тонкий, музыкальный. — Может, вы просто знали, где искать? — съязвил Пырьев. — А чего бы нам тебя тогда вытаскивать? Да и разыскивать тебя, тратя деньги на бензин, тоже ни к чему. — Я вас не подозреваю, — проворчал Пырьев. — Сын навел о вас справки. — Тогда давай начистоту. Муж Софьи исчез год назад. Ты считаешь, его убили? — А ты как считаешь? Куда он мог деться? — Да куда угодно. — Яснее ясного, эта стерва муженька замочила из-за того, что делиться не хотела. Небось догнивает в какой-нибудь яме… — Так тебя Софья в яму определила? — Может, и не она. Но без нее не обошлось. Я действительно мало что помню, — куда спокойнее заговорил Пырьев. — Чай она мне принесла. Вечером. Я чай выпил, еще подумал: вкус какой-то странный. С полчаса прошло, чувствую, что-то со мной не то. Я во двор вышел, думал, прогуляюсь, может, лучше станет. И все. Как отрезало. Очнулся в яме… Я вам правда благодарен. Ясное дело, меня там подыхать бросили. — Что ж тогда ментам всю правду не расскажешь? — В гипсе лежу. Вот и помалкиваю. На одной ноге далеко не ускачешь. Я тут один, сами видите. Прирежут по-тихому, когда сын отлучится. Не уследит, даже если сутками будет здесь сидеть. Сын у меня хороший парень, головастый, но сыщик из него… а охранник и того хуже. В общем, надежней помалкивать. Мол, ничего не помню, пошел прогуляться и свалился в яму. Несчастный случай. А вот когда на ноги встану, я с этой сукой разберусь! По-свойски. Она у меня сама в яме окажется. — То есть ты уверен, это Софья? — Конечно, уверен! Я в тот день с ее пацаном разговаривал. Спрашивал насчет отца. Мол, виделись ли они, когда отец приезжал, и все такое. А он на меня волком смотрит. Потом сбежал. Небось мамаше бросился докладывать. А вечером она мне чаю поднесла. Сам говоришь, все грамотно обставила. Я якобы билет заказал, машину вызвал и даже в этот самый поезд сел. Думаю, и с муженьком то же самое проделала, чтобы подозрения от себя отвести. Пусть пока порадуется… — Как думаете, Ивлев ей помогал? — спросила я. — Пожарный? Кто знает? По мне, так вряд ли. Мужик он, судя по всему, неплохой. Я думаю, эта стерва на него нацелилась. У него дом хороший. Приличная пенсия. Небось на старость отложил деньжат. Нет, вряд ли она ему призналась. Сами подумайте, что ей за резон? Чтобы помощью его заручиться, надо объяснить, какая нужда ей от меня избавляться. Причина серьезной должна быть, чтоб человека вот так заживо закопать, — тут Пырьев невольно поежился, вспомнив свое недавнее заточение. — Мужик бы убил. А это изуверство — чисто бабье. Я хотела возразить, но промолчала, и Пырьев продолжал: