– Я только и запомнил, что в ней вроде как что-то лежит. Но я ее больше ни разу не видел – возможно, папа ее выкинул. Мы посмотрели на деньги в сумке. – Значит, по-твоему, отец специально скрылся? Потому что встречался с кем-то? – уточнил Юаким. – Я просто думаю… А что, если все это как-то связано? Глава 23 Дедушка рассказывал, какой температуры должно быть правильное пиво. Если оно чересчур холодное, не почувствуешь вкуса, а теплое пиво – это вообще мерзость. От шести до восьми градусов – вот, по мнению деда, самая подходящая температура. Такая бывает осенью, это я знаю, но сравнить температуру пива с морсом или колой у меня не получается. Темное пиво может быть и потеплее, но все равно никак не комнатной температуры. Деда я слушал внимательно: рано или поздно все это мне пригодится. Я взял последний кусочек пиццы – уже порядочно остывшей, но для пива такая температура все равно была бы чересчур высокой. Вести с дедом беседу нелегко, эти разговоры напоминают игрушечную собачку на батарейках, которая была у меня в детстве. Она тоже прыгала из стороны в сторону безо всякой цели. Однако я старательно переводил разговор на папу. Деду вряд ли многое известно – они с папой все же были не в ладах. Лучше бы, конечно, маму спросить, вот только неохота. Прикуривая, дед умолк, и я спросил, что у папы была за работа и чем он на самом деле занимался. Это я зря: дед тут же поинтересовался, почему я говорю «на самом деле», ведь это предполагает какую-то тайну, а дед, похоже, уверен, что никаких тайн у папы не было. Тогда я спросил, бывал ли дед когда-нибудь у папы на работе. Нет, не бывал. Ему известно, что папа занимался ремонтом кухонь и ванных комнат, а порой и целых квартир. Однажды дед попросил его подобрать новую дверь на террасу, однако у них все никак не получалось встретиться. Дед считал, что таким способом папа отказался. Хоть я и не собирался, но все-таки спросил, почему папа с дедушкой не ладили. – Упрямство, – ответил дед, – упрямство – глупейшее человеческое качество. И хуже всего, когда оно передается по наследству. В тебе его тоже наверняка предостаточно. Но мы с твоим отцом – сущие ослы, вот кто мы были! Я и курю-то из-за твоего отца. Он все время выносил мне мозг, чтоб я бросил, и тогда я решил никогда не бросать. – Но сейчас-то можешь. – Ну уж нет. Я очень упрямый и от своего не отступлюсь, пусть даже отца твоего больше нет в живых. Победить я ему не позволю. Помирать буду с сигаретой в зубах. И если ты в этот момент будешь рядом, разрешаю тебе затушить окурок, а то вдруг тело мое сгорит – кремироваться-то я не планирую. – Значит, вы поссорились, потому что ты курил? Дед молчал с минуту, не меньше. А потом поступил как обычно – сменил тему. На этот раз он заговорил о рекламе разных марок сигарет, в которой говорилось, что курить – это круто, и не упоминалось о раке легких и кашле курильщика. Тем не менее дед считает, что не заболеет, ссылается на генетику и всяческие случайности. Например, его тетка курила, дожила до девяноста четырех и ни разу не кашлянула. Сам дед, бывает, кашляет. На предсмертный хрип непохоже, скорее, легкие раздирает. Я не перебивал, пока он не допил пиво. Если я хочу чего-то добиться, то надо, видимо, сменить тактику. Но не успел я придумать новую, как дед заявил, что пора нам съездить проветриться. Завидев стоявшую на обочине полицейскую машину, дед съежился, а когда мы проехали мимо, ему явно полегчало. Мы притормозили возле дома, выкрашенного в желтый, и дед сказал, что ему нужно забежать кое к кому. Я думал, тут живет его приятель, с которым можно обсудить курение и пиво, однако дверь открыла женщина. В мире встречаются люди приятные, но попадаются и унылые. А вот тех, которые ни туда, ни сюда, понять бывает труднее. Поэтому рада ли была женщина по имени Гудрун видеть деда, я не знаю. На вопросы его она отвечала, даже в дом пригласила, однако сама ни о чем не спрашивала, и рукопожатие у нее было вялое, как дохлая рыбеха. В квартире пахло чердаком и сигаретами, сама Гудрун ходила в платье, делавшем ее похожей на одеяло. Судя по морщинам, деду она ровесница, но я и прежде ошибался, поэтому наверняка скажу лишь, что она немолодая. Гудрун поставила кофе, спросила, хочу ли я колы, и, не дождавшись ответа, протянула мне банку. Дед поинтересовался, есть ли у нее пиво, но имелись только кофе и кола. Дед поболтал с Гудрун о каких-то общих знакомцах, мне неизвестных, после чего сказал, что был бесконечно счастлив ее увидеть, ведь у них вдвоем столько чудесных воспоминаний. В ответ Гудрун издала какой-то звук – может, и не хмыкнула, но радости в голосе не было. Дед перешел к делу, ради которого, похоже, приехал. Сказал, что времена настали непростые и придется мне пожить у него. Это немалая ответственность, и он относится к своим обязанностям очень серьезно. Вот только заначка кончилась, кормить он теперь должен целых два рта, и ему хотелось бы побаловать меня не только замороженной пиццей и уцененными продуктами. Когда дед попросил Гудрун одолжить ему совсем чуть-чуть – просто потому что ситуация сложилась непростая, – та словно в одну секунду постарела. Потом заговорила. Вообще-то, считала Гудрун, деньги не главное, и если у меня есть мать, ей следовало бы дать мне что-то на карманные расходы. Дедушка согласен: ну конечно, лучше бы маме снабдить меня пачкой тысячных, но вместо этого у нас коробки из-под пиццы и пустые бутылки, так что если Гудрун попросит, он и на колени перед ней встать готов. В этом суть любви к ближнему. Тут дед ввернул еще какие-то слова, которых я не знаю. К тому же двадцатого он получит пенсию и все вернет. Если надо, даже с процентами. А не задолжал ли дед ей уже какую-то сумму? – припомнила вдруг Гудрун, и тут уж дедушка оскорбился не на шутку: если он и занимал у нее сколько-то, то уже точно все вернул – до последней кроны. Едва я допил колу, как Гудрун вытащила кошелек, который сама называла портмоне, и протянула деду две пятисотенных банкноты. Дед рассыпался в благодарностях, даже руку ей поцеловал, и вскоре мы уже сидели в машине. – Если она тебя спросит, то я все ей вернул, – предупредил дед. – В смысле? – Гудрун дико забывчивая. Бывает, одолжит мне денег, а сама забудет. – Так ты, значит… – Да знаю, знаю, тут я не герой. Но денег у нее немерено, ты не думай. С голоду не умрет, из дома ее тоже не выселят. Я ее доходы проверил – заглянул в налоговые бумажки. Так вот: она вполне может себе позволить мраморную виллу с джакузи. – Если хочешь, чтобы я тебе помогал, то расскажи, почему вы с папой поссорились. Дедушка поразмыслил и пришел к выводу, что предложение стоящее. Домой мы возвращались проселочными дорогами – видимо, чтобы не столкнуться с полицейскими. Дед рассказывал о папе. Иногда мне казалось, будто он говорит о ком-то незнакомом. Папа считал, что дедушка – скверный пример для нас с Бертиной, и деньги ему одалживать не желал. По мнению папы, дед был транжирой. Дедушка и не спорил: с деньгами он управляться не мастак, пусть папе и стоило бы хоть немножко поделиться. Ведь дед когда-то кучу монет угрохал на его воспитание. Заслышав такое, папа возмутился: дед его воспитанием не сказать чтоб заморачивался, а деньги если и тратил, то совсем на другое. Нет, дедушка не отрицал, что и на курево тратился, и на всякое веселье… Они поссорились, дед вспылил и пригрозил заявить в налоговую о папиных доходах, которые тот утаивает. Вообще-то сообщить «органам власти» – это его обязанность. И тут я влез с предположением о «контрабандных деньгах». Впрочем, я и сам не знаю, что такое контрабандные деньги. Дед озадаченно посмотрел на меня и спросил, к чему это. Я сказал: «Гашиш». Тогда я явно знаю о папе больше, сказал дед. В определенном смысле так и есть. Поэтому я выложил все – о гашише, который папа вывозил из Марокко, о том, что именно по этой причине мы поехали туда отдыхать, о том, как папа, разбогатев, стал наркобароном. Дед хохотал так, что с трудом удерживал руль. В конце концов он съехал на обочину и уставился на меня. – То есть твой отец торговал гашишем? – Думаю, да. – Рабочие у него получали деньги «грязными», на налогах он точно сэкономил. Но чтобы еще и гашиш?.. Ты прямо наверняка знаешь? – Нет. – Ты сам-то у него гашиш видал? – Да я понятия не имею, как этот гашиш выглядит. Глава 24 Он стоит на пороге. Капюшон опущен, лица не видно. Незнакомец не двигается, словно ждет чего-то. Вцепившись в одеяло, я сажусь и спрашиваю, чего ему надо. Не отвечает – лишь молча смотрит на меня из мрака капюшона. Я спрашиваю, зачем он пришел. Почему не оставит меня в покое? Он поднимает правую руку и сбрасывает капюшон. В этот момент я всякий раз просыпался. За миг до того, как мог увидеть его лицо. Вот теперь я и правда полусижу в кровати, вцепившись в одеяло. Но дверь закрыта. Здесь только я и темнота. Наконец-то хоть чуть-чуть поспал, но сейчас только половина второго, значит, спал я недолго. «Если тебе порой снятся кошмары, это нестрашно», – сказал психотерапевт. Но если одинаковые и часто мучают, это ненормально. Чтобы понять это, мне и терапевт не нужен. Чистых простыней в шкафу почти не осталось. Из самой глубины достаю последнюю, пахнет от нее плесенью. Старую я стащил с кровати и повесил сушиться прямо в шкафу, чтобы дедушка не обнаружил мокрое пятно. Опять улегшись, я с головой укрываюсь одеялом. Потолок, стены, темнота, узкая щель, чтобы видеть комнату. Закрыть глаза. Открыть глаза. И все по новой. Вот бы взять и вырубить меня, чтоб я заснул! На полке лежала черная толстовка – я захватил ее из дома. Капюшон на ней можно свернуть и спрятать. Я встал. Толстовка, которая прежде была мне велика, теперь впору. Раз уж я все равно поднялся, можно дойти до туалета, вот только ни капли выдавить из себя не могу. Дед беспробудно дрыхнет, хотя я нарочно громко топал на кухню и с шумом наливал и пил воду. Вот я вернулся в комнату, убрал на место толстовку и посмотрел на засунутую в самые недра шкафа большую спортивную сумку. Из-за стенки доносились раскаты лодочного мотора, значит, дед по-прежнему спал. Поэтому я безо всяких опасений вытащил сумку из шкафа. Она была набита доверху, даже молния едва расстегивалась, а когда я ее все-таки открыл, вывалилась пачка банкнот. Я достал из рюкзака блокнот и отыскал в конце чистый листок. Содержимое сумки я разложил в четыре кучки. Записал на листке числа, соответствующие каждой. Будь у меня выбор, поменял бы физкультуру на дополнительную математику. Складываю я без калькулятора, хоть сейчас числа и многозначные. Рев в соседней комнате стих, я сел, прижавшись спиной к двери, попытался упереться ногами в кровать, чтобы дверь было труднее открыть. Ноги не дотягивались, и если бы дедушка решил заглянуть, убрать сумку я не успел бы. Но шарканье постепенно стихло. Я торопливо спрятал деньги в сумку, сумку в шкаф и как раз закрывал дверцу, когда шаги вновь стали громче. – О, не зря мне что-то послышалось, – дед заглянул в комнату. – Мне опять приспичило посреди ночи. А тебе не спится? – Не спится. – Хочешь, на кухне посидим? Я встал и пошел за дедом. – Сигарета ночью – что может быть лучше? – радовался он. Глава 25 Про налоги ни я, ни Юаким толком не знаем. Нам было известно лишь, что взрослые должны выплачивать часть заработанных денег государству – благодаря этому учителя получают зарплату, кто-то чистит на улицах снег, а скульпторы получают возможность создавать статуи всяких знаменитостей. Юаким считает, что налог вычитается из зарплаты, но мне почему-то запомнилось, что папа переводил деньги на счет государству. Мы оба слышали, как взрослые жалуются – мол, налоги чересчур высокие. Хотя о том, что школа у нас бесплатная и мы несколько месяцев можем задаром лежать в больнице, – об этом они забывают.