Мо первой слышит этот звук. Она смотрит на потолок, наклоняет голову вбок, прислушивается. Звук повторяется и повторяется – вух, вух, вух. Это точно не ветер. Он все ближе, и я смотрю, как Мо распрямляется, напряженно вслушиваясь. Она вскакивает на ноги, но тут же падает: ступни так замерзли, что она не может стоять. Она на четвереньках подползает к сиденью у боковой дверцы фургона. – Спасение! – жалобно вскрикивает она охрипшим голосом. Услышав это, дядя Боб, тетя Карен и Натали приходят в себя. Они поднимают закутанные головы, и тогда до их ушей тоже долетает шум вертолета. Дядя Боб слезает с сиденья, ковыляет к Мо, с трудом открывает дверцу. Они видят над собой человека, которого спускают с вертолета. Человек знаками велит им оставаться на месте. Мо ползет обратно к моему папе. – Помощь уже здесь, – рыдает она, – с вами все будет в порядке. Нас сейчас спасут! Папа не отвечает, и я молюсь о том, чтобы Мо оказалась права, чтобы не было слишком поздно, чтобы папу успели спасти. Человек заглядывает в фургон. Ему лет тридцать, с виду настоящий морпех: крепкий, подтянутый, мускулистый, с прямыми, коротко остриженными волосами. Он осматривает салон и залезает внутрь, оценивает увиденное, а дядя Боб жмет ему руку. – Пять, – говорит он в микрофон от наушников. – Четверо в сознании, один без сознания. – Подтвердите пять. Должно быть шесть и собака, – скрежещут в ответ наушники. Дядя Боб отводит глаза, но тут же снова поворачивается к спасателю. – Шестой с собакой ушли утром, – говорит он. – Он пошел искать свою маму. Мо бросает быстрый взгляд на перчатки на руках Натали, но ничего не говорит. Тетя Карен и Натали словно с ума сошли от мысли о том, что их сейчас спасут, и уже ничего не соображают. Они обнимаются, громко плачут и, всхлипывая, клянутся друг другу, что больше никогда в жизни не поедут никуда, где может выпасть хоть одна снежинка. Как же я хочу, чтобы они заткнулись. ЗАТКНИТЕСЬ! За пару минут стену из снега, которую Кайл, мама и дядя Боб соорудили на месте лобового стекла, разламывают, и другие двое спасателей втаскивают в фургон носилки. Еще через пару минут папу выносят наружу и поднимают в небо. Вертолет больше никого не ждет: как только папу втаскивают на борт, он тут же разворачивается и летит в Риверсайд, в травматологический центр третьего уровня, где уже ждет команда врачей. Через несколько минут подлетает другой вертолет. Первой на борт поднимают Натали, и тетя Карен шагает вперед, рассчитывая, что ее поднимут следом за ней, но дядя Боб ее останавливает. – Дорогая, теперь очередь Мо, – говорит он. Лицо у тети Карен пунцовеет, и она отходит. Подняв всех на борт, вертолет летит в больницу. После краткой дискуссии о том, что делать с моим телом, было решено не брать его с собой. Спасатели вернутся за ним позже. Я рада этому. Мо и так слишком много всего пережила. Ей сейчас точно не нужно лететь в больницу рядом с моим заледеневшим, изуродованным трупом. По пути Мо смотрит в окно, сверлит взглядом бескрайний заснеженный лес и плачет от отчаяния. Она понимает, как сложно будет отыскать в этой необъятной белой пустыне Хлою, Вэнса и Оза. 21 Мама сидит в машине скорой помощи совершенно одна и ждет новостей. Спасательную операцию ведет управление шерифа округа Сан-Бернардино. Всем заведует шериф по фамилии Бёрнс. Он тот самый человек, которого хочется видеть в этой роли: среднего роста, с быстрой, как у спортсмена, реакцией, на сто процентов уверенный в своих действиях. Его манера поведения вселяет надежду, и это здорово помогает ему в общении с моей мамой. Полчаса назад он велел ей сидеть в машине скорой и не вмешиваться; она раскрыла рот, желая возразить, но под его строгим взглядом решила, что лучше будет промолчать. Бёрнс руководит операцией из фургона шерифа, раздает своей команде указания резким, лающим голосом. В его тоне есть настойчивость – времени мало, надо спешить, – но напрочь отсутствует паника. Он часто вылезает из фургона и оглядывает горизонт: небо темнеет, близится новый снегопад. И вечер, и непогода надвигаются слишком быстро. Получив новости от спасателей, он быстро шагает через парковку к машине скорой помощи, забирается внутрь. – В чем дело? – спрашивает мама, увидев его мрачное выражение. – Мы нашли фургон. Ваш муж уже на пути в Медицинский центр Пойменной долины в Риверсайде. Он жив, но в критическом состоянии. Услышав, что папа жив, мама изо всех сил зажмуривается и облегченно выдыхает. Она думает, что это и есть все плохие новости, которые принес Бёрнс. Лишь минуту спустя она понимает, что он не закончил. – Морин и Голды – Боб, Карен и Натали, – продолжает Бёрнс, – находятся во втором вертолете. Их везут в Медицинский центр Биг-Бэра. Мама кивает. Бёрнс делает паузу. Мама склоняет голову набок. – Вашего сына с ними нет. Его не было в фургоне, когда мы прибыли. По словам остальных, он ушел утром, забрав собаку. Мама широко распахивает глаза, ничего не понимая. – Наверное, вы ошиблись. Оз бы никуда не ушел. Он просто не стал бы этого делать. Он так не поступает. Мой сын… – Ей всегда нелегко подобрать слова, когда она говорит про Оза. – Он простоват, – произносит она наконец. – Он бы не смог сам принять такое решение. У Бёрнса дергается уголок рта, и это едва заметное движение многое говорит о том, что он на самом деле чувствует. – Мне жаль, – повторяет он, – но его с ними нет. Поисковому отряду было дано задание искать в том числе и его. Мама пристально рассматривает красную растрескавшуюся кожу у себя на руках и качает головой, то ли отказываясь понимать услышанное, то ли от шока, то ли от перегрузки информацией, которую ей сообщил Бёрнс. – Скоро прибудут отряды К-9[5], – говорит Бёрнс. – Примерно через час мы вынуждены будем прервать операцию на ночь, будем надеяться… – Через час?! – вскрикивает мама, перебивая его. – Что значит «через час»? Там мои дочь и сын. Вы не можете прервать операцию и ждать до утра. Она ни слова не говорит про Вэнса. – Миссис Миллер, мы делаем все возможное, чтобы найти Хлою, Оза и Вэнса. От напоминания о том, что не только ее дети потерялись в зимнем лесу, мама вздрагивает. Меня не удивляет, что она забыла про Вэнса. Я сама не думала о нем с прошлой ночи, меня занимали лишь Хлоя, Мо, Оз, папа и мама: только мое, мое, мое. На всех остальных просто не осталось сил. – Я должна помочь, – говорит мама и пытается встать. – Миссис Миллер, вы очень поможете, если просто позволите нам делать свою работу и будете рядом на случай, если вы понадобитесь. Прямо сейчас мне нужно побольше узнать о вашем сыне. Расскажите все, что поможет нам его найти, выяснить, почему он ушел вас искать. – Он ушел меня искать? – По словам Боба, именно так все и было. А теперь расскажите мне про Оза чуть подробнее. Мама закрывает лицо ладонями, упирает локти в колени. Я не понимаю, действительно ли Бёрнс хочет что-то узнать у мамы или просто пытается ее отвлечь, но это хорошая мысль – дать маме конкретную задачу. Так она сможет на чем-то сосредоточиться и не сойдет с ума. Она на миг задумывается, а потом начинает говорить, и ее слова меня просто ошеломляют. Мама никогда не смотрит на Оза, по крайней мере так кажется, но сейчас она описывает его в мельчайших подробностях. Не знаю, как и когда, но она за ним наблюдает. Сидя перед Бёрнсом с закрытыми глазами, она говорит, что у него родинка под левым ухом, на запястье родимое пятно, по форме похожее на Калифорнию, на виске шрам после того, как два года назад он упал с велосипеда, а волосы растут так, что всегда ложатся влево. Она знает, что на нем шерстяные носки – один серый, другой коричневый, потому что коричневый носок тоньше, чем серый, а ступни у Оза разного размера, но ему нравится, чтобы ботинки сидели на нем одинаково. Она уверена, что он пойдет не вверх, а вниз, с холма, потому что это покажется ему разумным. А еще она уверена, что он попытается спрятаться, если спасатели к нему приблизятся. На ее глазах выступают слезы, когда она говорит, какой он сильный, и предупреждает Бёрнса, что спасателям нельзя подходить к Бинго, не спросив разрешения у Оза. Оз яростно защищает тех, кого любит. Она описывает его так живо, что я словно вижу в ее словах своего брата. Ее голос дрожит от гордости, когда она описывает, какой Оз добросердечный, и смягчается, когда она рассказывает о его преданности. Как же мне хочется, чтобы ее сейчас услышал папа, чтобы обо всем этом знал Оз! 22 Я смотрю на отважных спасателей в ярко-оранжевых куртках: они собрались у края парковки, ожидая приказа рассредоточиться и начать поиски. Их больше десяти, они стоят спиной к ветру, порывы которого швыряют в них снег и град. Их голоса тонут в реве метели. Никто не жалуется, никто не готов сдаваться. Когда им сообщают, что операция приостановлена из-за непогоды, я чувствую их отчаяние. На телефонах у всех этих людей сохранены фотографии Вэнса, Хлои и Оза. Никто из спасателей не хочет, чтобы они провели в лесу еще одну ночь. Все скрепя сердце расходятся к джипам, на которых приехали к поисковой базе. Услышав от Бёрнса новость о том, что спасательную операцию придется отложить до утра, мама вырывается, явно собираясь самостоятельно ринуться на поиски. На помощь шерифу сбегаются трое полицейских. – Успокоительное! – рявкает Бёрнс подоспевшему врачу. Глаза у мамы широко распахнуты, она яростно отбивается. Врач достает шприц и втыкает иглу маме в бедро, прежде чем она успевает его отпихнуть. Она почти сразу тяжело оседает у него на руках. Ее переносят в машину скорой помощи, ремнями пристегивают к носилкам и увозят в больницу. Я испытываю облегчение. Мама не спала больше полутора суток. 23 Я отправляюсь в больницу Биг-Бэра проведать Мо. Онемение. Врач все повторяет и повторяет это слово: «Будет покалывать, в ближайшие несколько дней вы, возможно, не будете чувствовать…» Как бы мне хотелось, чтобы эти слова относились только к пальцам на руках и ногах у Мо. Но Мо онемела вся целиком – и изнутри и снаружи. Она кивает в ответ на вопросы врача и выполняет его простые команды, но не говорит ни слова. Зрачки у нее размером с булавочную головку. Пока врач ощупывает и простукивает все ее тело в поисках повреждений, она, словно тряпичная кукла, буквально висит у него на руках. Медсестра предлагает валиум, но врач качает головой. Может, позже, если понадобится. Врач хочет, чтобы она не принимала никаких препаратов, пока ее тело полностью не согреется. Травмы Мо ограничиваются повреждениями от мороза. Температура тела упала на несколько градусов ниже нормы, губы распухли и растрескались, уши покрыты волдырями, на обмороженные ступни и ладони наложены шины и повязки. Видя, что она сидит в тепле и безопасности, завернутая в подогреваемое одеяло, я любуюсь ее красотой и испытываю невероятное облегчение при мысли о том, что теперь о ней позаботятся. В палату врывается миссис Камински. Мо медленно поднимает на нее глаза. – Мамочка, – бормочет она, и в этот же миг всю ее пробирает страшная дрожь: она начинается с губ и почти сразу охватывает все тело. Миссис Камински обнимает ее, крепко держит, стараясь утешить, целует Мо в лоб, снова и снова повторяет, что она здесь, что все будет в порядке. – Тише, тише, доченька, – говорит миссис Камински и осторожно укладывает Мо на кровать. Она подтыкает одеяло, со всех сторон укутывает свернувшуюся калачиком Мо и поет ей по-польски колыбельную, которую пела, когда мы с Мо были еще совсем маленькими. Через несколько минут Мо закрывает глаза, начинает дышать ровнее. Миссис Камински продолжает петь. Она придвигает стул к кровати, садится и все поет, поет, поет. Час спустя Мо, не просыпаясь, меняет позу. Когда она всхлипывает и зовет меня по имени, я, не выдержав, ухожу. 24