— Пятый год. — Он достал полотенце и принялся протирать стойку. — Тогда вы, должно быть, знали молодую женщину, которая была здесь под именем Стро? — спросила я, припоминая по письмам Берил, что, находясь здесь, она скрывала свое настоящее имя. — Стро? — повторил он, нахмурившись и продолжая свое занятие. — Это ее прозвище. Она — стройная, очень симпатичная блондинка, была здесь летом и почти каждый день приходила в «Луи». Она сидела за одним из столиков и писала. Он прекратил вытирать стойку и уставился на меня тяжелым взглядом. — А вам что за дело? Она ваша подруга? — Она моя пациентка. — Это было единственное объяснение, которое я смогла придумать, — с одной стороны, я хотела избежать наглой лжи, а с другой — боялась его оттолкнуть. — А? — Его густые брови поползли вверх. — Пациентка? Что вы сказали? Вы ее врач? — Совершенно верно. — Ну, теперь вы не слишком много можете для нее сделать хорошего, док. Мне неприятно это вам говорить, — Он шлепнулся на свой стул и откинулся назад. — Понимаю, — сказала я. — Я знаю, что она умерла. — Да, я был совершенно потрясен, когда узнал об этом. Пару недель назад сюда ворвались полицейские со своими резиновыми дубинками и наручниками. Я повторю вам то же, что мои приятели сказали им: никто здесь ни хрена не знает о том, что произошло со Стро. Она была тихой, славной дамочкой. Обычно сидела как раз вон там. — Он указал на пустой стул недалеко от того места, где я стояла. — Обычно она сидела там все время, просто занимаясь своим делом. — Кто-нибудь из вас познакомился с ней? — Конечно. — Он пожал плечами. — Мы несколько раз пили все вместе. У нее было пристрастие к «Короне» и лайму. Но я бы не сказал, что кто-нибудь здесь знал ее лично. То есть, я не уверен, что кто-нибудь мог хотя бы сказать вам, откуда она приехала, разве только то, что она оттуда, где бывает снег. — Из Ричмонда, штат Вирджиния, — сказала я. — Знаете, — продолжил он, — множество людей приезжают и болтаются здесь. Ки Уэст — это место, где основной принцип — живи сам и давай жить другим. И здесь много голодающих художников. Стро не слишком отличалась от людей, которых я встречаю, за исключением того, что большинство из них не убивают. Проклятье! — Он поскреб свою бороду и медленно покачал головой из стороны в сторону. — Это действительно трудно себе вообразить. Как будто по мозгам шарахнули. — В этом деле полно вопросов без ответов, — сказала я, зажигая сигарету. — Да, например, какого черта вы курите? Я думал, врачи должны лучше всех знать о вреде курения. — Дурная, мерзкая привычка, я отлично это знаю. И вы можете также смешать мне ром с тоником, потому что я еще и пью. «Бабенкот», пожалуйста. — Четыре, восемь — какой пожелаете? — Он бросил вызов моим познаниям в области хорошей выпивки. — Двадцать пять, если у вас есть. — Нет. Ром двадцатипятилетней выдержки вы можете раздобыть только на островах. Он такой приятный, что может заставить вас расплакаться. — Ну, тогда лучшее, что у вас есть, — сказала я. Он ткнул пальцем в бутылку сзади него, которая была мне знакома своим янтарным стеклом и пятью звездочками на этикетке. «Бабенкот», выдержанный в бочках пятнадцать лет, точная копия той бутылки, которую я нашла в кухонном шкафчике Берил. — Это будет великолепно, — сказала я. Усмехнувшись и внезапно воспрянув, он встал со стула, и его руки задвигались с проворностью жонглера, подхватывая бутылки, когда он, не прибегая к помощи мерного стаканчика, отмерял длинные струи жидкого гаитянского золота, за которыми следовали сверкающие брызги тоника. В качестве финала он искусно отрезал идеальный ломтик от ки-уэстского лайма, выглядевшего так, как будто его только что сорвали с дерева, выжал его в мой напиток и пробежал выжатой корочкой по краю стакана. Вытерев руки о полотенце, заткнутое за пояс его потертых ливайсов, он прошелся по стойке бумажной салфеткой и артистично вручил мне свое произведение. Без сомнения, это был лучший ром с тоником, который я когда-либо подносила к своим губам, и я сказала ему об этом. — За счет заведения, — сказал он, помахав в воздухе десятидолларовой купюрой, которую я протянула ему. — Я рад каждому доктору, который курит и считает, что ром — это хорошо. — Сунув руку под стойку, он извлек свою пачку сигарет. — Я вам говорю, — продолжал он, чиркнув спичкой, — я так чертовски устал слышать все это ханжеское дерьмо о курении и обо всех остальных вещах. Вы понимаете, что я имею в виду? Начинаешь чувствовать себя, как какой-то проклятый преступник. Что до меня, то я говорю: живи сам и давай жить другим. Это мой девиз. — Да. Я точно знаю, что вы имеете в виду, — сказала я, когда мы глубоко и с наслаждением затянулись. — Они всегда найдут, за что тебя осудить. Ну, знаете, за то, что вы едите, что пьете или с кем встречаетесь. — Вы совершенно правы, люди бывают несправедливы и злы. — Черт с ними! Он снова уселся в тени своего убежища с рядами бутылок, тогда как мою макушку вовсю припекало солнце. — О'кей, — сказал он. — Значит, вы врач Стро. Что вы хотите узнать, если не возражаете против моего вопроса? — Ее смерти предшествовали некоторые обстоятельства, совершенно сбивающие с толку, — сказала я. — Я надеюсь, что ее друзья могли бы кое-что прояснить... — Подождите минутку, — прервал он, выпрямляясь на стуле. — Говоря врач,какую специализацию вы имеете в виду? — Я осматривала ее... — Когда? — После ее смерти. — О, черт! Вы говорите, что вы гробовщик? -недоверчиво спросил он. — Я судебный патологоанатом. — Следователь? — Более или менее. — Надо же, будь я проклят. — Он оглядел меня с ног до головы. — Никогда бы не догадался. Я не знала — комплимент это или наоборот. — Они всегда посылают этих... судебных патологоанатомов вроде вас вынюхивать информацию, как вы это сейчас делаете? — Никто меня не посылал. Я приехала по собственной инициативе. — Зачем? — спросил он. Его глаза снова потемнели от подозрений. — Вы проделали чертовски долгий путь. — Я хочу выяснить, что с ней произошло. Мне это очень нужно. — Вы говорите, что полицейские не посылали вас? — У полиции нет полномочий посылать меня куда бы то ни было. — Здорово, — засмеялся он, — мне это нравится. Я протянула руку за своим стаканом. — Шайка задир. Им кажется, что они начинающие Рембо. — Он затушил свою сигарету. — Пришли сюда в своих резиновых перчатках. Бог ты мой! Представьте себе, как это выглядит хотя бы с точки зрения наших клиентов. Пришли навестить Брента — он был у нас официантом. Господи, он умирает — а они что делают? Задавая свои дерьмовые вопросы, мерзавцы одели хирургические маски и встали в десяти футах от его кровати, как будто он — тифозная Мери. Клянусь Богом, даже если бы я знал что-нибудь насчет Берил, я бы не уделил им ни секунды своего времени. Имя угодило в меня, как мелкий камушек, и когда наши глаза встретились, я знала, что он понял значение того, что сказал. — Берил? — спросила я. Он молча откинулся на своем стуле. Я нажала на него: — Вы знали, что ее звали Берил? — Как я уже сказал, полицейские здесь задавали вопросы, говорили о ней. — Он неловко зажег другую сигарету, избегая встречаться со мной взглядом. Мой друг бармен оказался очень плохим лжецом. — Они говорили с вами? — Нет. Я улизнул, когда увидел, что здесь происходит. — Почему? — Я говорил вам. Не люблю полицейских. У меня есть «барракуда», побитый кусок дерьма, на котором я езжу еще с тех пор, как был ребенком. По какой-то причине они всегда норовят меня поддеть. Все время всучивают мне квитанции то за одно, то за другое, выпендриваются со своим большими пушками и темными очками, как будто сами себе кинозвезды в своих же собственных телевизионных сериалах или что-то в этом роде. — Вы знали ее имя, еще когда она была здесь, — сказала я спокойно, — вы знали, что ее зовут Берил Медисон задолго до того, как пришла полиция. — Ну и что, если так? Большое дело? — Она очень старалась скрыть свое имя, — ответила я с чувством. — Очень не хотела, чтобы люди здесь знали, кто она такая. Она не говорила людям настоящее имя. Платила за все наличными, чтобы не использовать кредитные карточки, чеки — все что могло идентифицировать ее. Она была напугана, спасалась бегством. И не хотела умирать. Бармен смотрел на меня широко раскрытыми глазами. — Пожалуйста, расскажите мне все, что вы знаете. Пожалуйста. Я чувствую, что вы были ее другом. Он молча встал, вышел из-за стойки бара и, повернувшись спиной ко мне начал собирать пустые бутылки и другой мусор, который молодежь разбросала по настилу. Я в молчании медленно пила свой напиток, глядя мимо него на воду. Вдали бронзовый юноша разворачивал темно-синий парус, готовясь выйти в море. Листья пальмы шептали на ветру, и черный пес-лабрадор пританцовывал вдоль берега, кидаясь в прибой и обратно.