— Ах, Боже мой, — сказала она наконец. Я подталкивала ее: — Он был тихий, стеснительный... — Ах, Боже мой, — снова сказала она. — Тогда ручаюсь, что это был именно он! И он покончил с собой на прошлой неделе? — Да. — Ив разговоре с вами он упоминал Джима? — Он упоминал кого-то, кого называл Джим Джим. — Джим Джим, — повторила она. — Господи! Я не знаю... — Что же дальше случилось с Френки? — Он пробыл у нас недолго — два или три месяца. — Он вернулся домой? — спросила я. — Вроде бы так, — сказала она. — Там было что-то такое, связанное с его матерью. По-моему, он жил с отцом. Мать как будто оставила Френки, когда он был еще маленьким — нечто в этом роде. Во всяком случае, совершенно точно, что ситуация у него в семье была достаточно печальной. Правда, я полагаю, то же самое можно сказать почти обо всех пациентах «Вальгаллы». — Джини вздохнула. — Господи. Я не думала обо всем этом уже много лет. Френки, — она покачала головой. — Интересно, что вообще с ним стало? — У вас нет ни малейшего представления? — То есть никакого. — Она долго смотрела на меня, и до нее постепенно стало доходить. Я увидела страх, сгущавшийся на дне ее глаз. — Два человека убиты. Вы не думаете, что Френки?.. Я промолчала. — Он никогда не был буйным. Во всяком случае, когда я с ним работала. Скорее наоборот, он был очень мягким. Она ждала. Я продолжала хранить молчание. — Я имею в виду, что со мной он был очень милым и вежливым. Очень внимательно наблюдал за мной, делал все, что я ему говорила. — Наверное, вы ему нравились, — сказала я. — Я совершенно забыла — он связал мне шарф. Красно-бело-голубой. Интересно, куда он подевался? Должно быть, я отдала его в Армию Спасения, или что-то в этом духе. Не знаю. Френки, он, ну... как бы увлекся мною. — Она нервно рассмеялась. — Миссис Уилсон, как выглядел Френки? — Высокий, худой, с темными волосами. — Она моргнула. — Это было так давно... — Джини посмотрела на меня. — Он не выделялся. И я не помню, чтобы он был особенно красив. Знаете, возможно, я бы запомнила его лучше, если бы он действительно обладал привлекательной внешностью или, наоборот, был совершенно безобразен. Так что я полагаю, он выглядел совершенно обыкновенно. — В картотеке больницы есть какие-нибудь его фотографии? — Нет. Снова пауза. Затем она посмотрела на меня с удивлением. — Он заикался, — неуверенно произнесла она. — Простите? — Иногда он заикался. Я помню. Когда Френки был слишком возбужден или нервничал, он заикался. «Джим Джим». Эл Хант воспроизвел все точно. Рассказывая ему, что Барнз сделал или пытался сделать, Френки, должно быть, огорчался, нервничал и начинал заикаться. Должно быть, он заикался всякий раз, когда рассказывал Ханту о Джиме Барнзе. Джим Джим! Покинув дом Джини Уилсон, я позвонила из первого же таксофона. Марино — лопух — ушел катать шары в боулинг. Глава 14 Понедельник привел за собой вереницу облаков, расписанных под мрамор, которые окутали предгорья Голубого хребта и поглотили «Вальгаллу». Ветер лупил по автомобилю Марино, и к тому моменту, когда мы припарковались на стоянке больницы, в лобовое стекло молотили крошечные градинки. — Черт, — пожаловался Марино, когда мы выбрались наружу, — этого нам только и не хватало. — Ничего серьезного не ожидается, — заверила я его, вздрагивая, когда ледяные комочки жалили меня в щеки. Мы пригнули головы от ветра и молча поспешили к парадному входу. Доктор Мастерсон ожидал нас в вестибюле. Натянутая улыбка прикрывала суровое, каменное выражение его лица. Пожимая руки, мужчины глянули друг на друга, как враждебные коты, и я пальцем о палец не ударила, чтобы хоть немного разрядить обстановку, потому что я откровенно устала от всех этих психологических игр. Доктор Мастерсон располагал нужной нам информацией, и он выдаст нам ее неискаженной, целиком и полностью, на основе сотрудничества или судебным порядком. У него был выбор. Не задерживаясь, мы прошли в его кабинет, и на этот раз он закрыл дверь. — Итак, чем я могу быть вам полезен? — спросил он сразу же, как только сел на стул. — Дополнительной информацией, — ответила я. — Разумеется, но должен признаться, доктор Скарпетта, — продолжал он так, как будто Марино не было в комнате, — не вижу, что еще я мог бы рассказать вам об Эле Ханте, что было бы полезным в вашем расследовании. Вы ведь смотрели его историю болезни, и я рассказал вам все, что помнил... Марино оборвал его: — Да, ну что ж, мы здесь для того, чтобы немного освежить вашу память, — сказал он, доставая сигареты. — И мы интересуемся не только Элом Хантом. — Я не понимаю. — Нас гораздо больше интересует его приятель, — объяснил Марино. — Приятель? -Доктор Мастерсон бросил на него холодный оценивающий взгляд. — Имя Френки вызывает у вас какие-нибудь ассоциации? Доктор Мастерсон принялся протирать свои очки, и я решила, что это его любимая уловка, позволяющая выиграть время для размышления. — Когда здесь находился Эл Хант, у вас был еще один пациент — мальчик по имени Френки, — добавил Марино. — К сожалению, не припоминаю. — Сожалейте о чем хотите, док, но вам придется рассказать нам, кто такой Френки. — В «Вальгалле» всегда очень много пациентов, не менее трехсот, лейтенант, — ответил доктор Мастерсон, — я просто не в состоянии запомнить каждого, особенно, тех, кто находился здесь недолго. — То есть, вы хотите сказать, что пациент Френки находился здесь недолго? — сказал Марино. Доктор Мастерсон протянул руку за своей трубкой. Он допустил явный промах, и в его глазах я заметила раздражение. — Ничего подобного я вам не говорил, лейтенант. — Он принялся медленно утрамбовывать в трубке табак. — Но если вы дадите мне немного больше информации об этом пациенте, молодом человеке, которого вы называете Френки, возможно, у меня и появится хотя бы слабый проблеск. Вы можете рассказать о нем что-нибудь еще, кроме того, что он «мальчик»? Я решила вмешаться: — Очевидно, у Эла Ханта в то время, когда он находился здесь, был друг, некто, кого он называл Френки. Эл упоминал о нем во время разговора со мной. Нам кажется, что этот человек первое время, после приема в больницу, содержался в Бэкхолле, а затем был переведен на другой этаж, где мог познакомиться с Элом. По описанию, Френки — высокий, стройный, темноволосый. Кроме того, он любил вязать — увлечение довольно нетипичное для пациентов-мужчин, я думаю. — Все это вам рассказал Эл Хант? — спросил доктор Мастерсон безо всякого выражения. — Кроме того, Френки был фанатично аккуратен, — уклонилась я от ответа на его вопрос. — Боюсь, что любовь к вязанию не совсем то, что могло бы привлечь мое внимание, — прокомментировал он, снова зажигая трубку. — Кроме того, в состоянии стресса он, возможно, заикался, — добавила я, сдерживая раздражение. — Хм-м. Видимо, это кто-то со спастической дисфонией в дифференциальном диагнозе. Может быть, именно с этого и начнем... — Вам нужно начать с того, что прекратить заниматься ерундой, — грубо вмешался Марино. — Вот как, лейтенант? — Доктор Мастерсон снисходительно улыбнулся. — Ваша враждебность не обоснованна. — Это вы у меня в подвешенном состоянии, и стоит мне захотеть, я вас в одну минуту обосную — наложу на вас судебное распоряжение и привлеку вашу задницу к ответственности, чтобы засадить в тюрьму за соучастие в убийстве. Как это звучит? — Марино свирепо уставился на него. — С меня уже вполне достаточно вашей наглости, — ответил доктор Мастерсон с раздражающим спокойствием. — Я не люблю, когда мне угрожают. Я на это плохо реагирую, лейтенант. — А я плохо реагирую на тех, кто тратит мое время попусту, — парировал Марино. — Кто такой Френки? — снова попыталась я вернуться к теме разговора. — Уверяю вас, что не могу сказать без подготовки, — ответил доктор Мастерсон. — Если вы будете так добры, что подождете несколько минут, я схожу посмотрю, что можно извлечь из нашего компьютера. — Спасибо, — сказала я, — мы подождем.