— Как и в случае с Берил? — Я начала выходить из себя. Он не ответил. — Что скажешь, Марино? Вы нарушите правила телефонной компании? Или будете следовать им до тех пор, пока не станет слишком поздно что-то для меня сделать? — Хочешь, чтобы я спал сегодня у тебя на диване? — спросил он примирительно. Встретиться утром нос к носу, — это уж слишком, пожалуй. Я представила себе Марино в спортивных трусах и майке, туго обтягивающей его большое пузо, представила, как он шлепает босыми ногами в обычном утреннем направлении — в сторону ванной комнаты. Может быть, он уже оставил поднятым сиденье унитаза. — Со мной будет все в порядке, — сказала я. — У тебя есть лицензия на ношение личного оружия? — Нет, — ответила я. Он решительно отодвинул свой стул: — Завтра утром у меня состоится небольшой разговор с судьей Рейнхардом. Мы оформим тебе лицензию. На этом мы расстались. Была уже почти полночь. Мне никак не удавалось заснуть. Я налила себе порцию бренди, затем еще одну и легла в постель, уставившись в темный потолок. Уж если у тебя в жизни начались неприятности, то можно не сомневаться, что за ними последуют и другие. Они, как магнит, притягивают к себе неудачи, опасности, нездоровье. Меня начали терзать сомнения. Может быть, Итридж был прав, и я слишком глубоко влезаю в дела, которые веду, подвергаю себя риску. Я уже была на волосок от гибели, и следующий раз может окончиться вечностью. Когда я, в конце концов, уснула, мне снились нелепые вещи. Итридж пеплом сигары прожег дыру на своем жилете. Филдинг работал над телом, которое уже выглядело как подушечка для иголок, потому что он никак не мог найти артерию, в которой осталось хоть немного крови. Марино скакал на детской одноногой ходуле с пружиной вверх по крутому склону горы, и я точно знала, что он упадет. Глава 12 Ранним утром я стояла в своей темной гостиной и вглядывалась в тени и силуэты на моем участке. Мой «плимут» еще не вернули из ремонта. Разглядывая здоровенный фургон, с которым была вынуждена мириться, я спрашивала себя, насколько трудно взрослому человеку спрятаться под ним и схватить меня за ногу, когда я буду открывать дверцу. Ему даже не нужно будет убивать меня. Я просто умру от разрыва сердца. Противоположная сторона улицы была пуста, фонари светили тусклым светом. Вглядываясь через едва приоткрытую занавеску, я ничего не видела. Я ничего не слышала. Казалось, снаружи не было ничего необычного. Возможно, и Кери Харперу точно так же ничего не показалось необычным, когда он подъехал к дому, вернувшись из бара. До моего завтрака с главным прокурором оставалось меньше часа, и я неминуемо опоздаю, если не наберусь смелости выйти из парадной двери и преодолеть тридцать футов тротуара до машины. Я внимательно изучала кустарник и маленькие кустики кизила, окружавшие лужайку перед моим домом, и все еще рассматривала их мирные силуэты, когда небо мало-помалу засветилось. Вокруг лунного диска распространялось радужное сияние, так же как и вокруг белого утреннего великолепия травы, посеребренной инеем. Как он добирался до их домов, до моего дома? У него должны быть какие-то средства передвижения. Мы практически не говорили о том, как убийца перемещается повсюду. Тип автомобиля — это такая же часть криминального портрета, как возраст и раса, однако никто и слова не сказал об этом, даже Уэсли. «Почему?» — недоумевала я, вглядываясь в пустынную улицу. И меня продолжало беспокоить сдержанное поведение Уэсли. Я высказала свою озабоченность вслух за завтраком с Итриджем: — Может быть, Уэсли просто предпочитает не говорить тебе кое-что, — предположил он. — Раньше он всегда был очень откровенен со мной. — ФБР имеет склонность держать язык за зубами. — Уэсли — аналитик, — ответила я. — Он всегда щедро делился своими теориями и мнением. Но в данном случае он помалкивает. Эти дела он вообще едва анализировал. Он изменился — у него пропало чувство юмора, и он почти не смотрит мне в глаза. Это непривычно и ужасно нервирует. Я тяжело вздохнула. Затем Итридж сказал: — Ты все так же чувствуешь себя в изоляции, да, Кей? — Да, Том. — И ты взвинчена. — И это тоже, — сказала я. — Ты доверяешь мне, Кей? Ты веришь, что я на твоей стороне и защищаю твои интересы? — спросил он. Я кивнула и еще раз тяжело вздохнула. Мы разговаривали вполголоса в зале ресторана отеля «Капитол», где любили собираться политики и богачи. Через три столика от нас сидел сенатор Патин. Мне показалось, что на его хорошо знакомом лице больше морщин, чем хранила моя память. У него был серьезный разговор с молодым человеком, которого я видела где-то раньше. — Большинство из нас чувствуют себя изолированными и взвинченными в стрессовых ситуациях. Мы чувствуем себя одинокими, когда у нас что-то не ладится. — Итридж смотрел на меня с искренней озабоченностью. — Я чувствую себя одиноко, потому что так оно и есть, — ответила я. — Я понимаю, почему Уэсли обеспокоен. — Ну, конечно. — Что меня беспокоит, Кей, так это то, что ты основываешь свои теории на интуиции. Иногда это может оказаться очень опасно. — Иногда может. Но не менее опасно, когда люди слишком все усложняют. Убийство, как правило, угнетающе простая вещь. — Однако не всегда. — Почти всегда. Том. — Ты не думаешь, что махинации Спарацино связаны с этими смертями? — спросил главный прокурор. — Я думаю, что его махинации могут запросто сбить с толку. То, что они делают — убийца и Спарацино, — может оказаться всего лишь поездами, идущими по параллельным путям. И то, и другое — опасно, даже смертельно. Но это разные вещи, не связанные друг с другом. Ими движут разные силы. — А ты не думаешь, что тут как-то замешана пропавшая рукопись? — Я не знаю. — Ты не продвинулась в поисках? При этом вопросе я почувствовала себя так, как будто не выполнила домашнее задание. Мне хотелось, чтобы он не спрашивал об этом. — Нет, Том, — призналась я. — Понятия не имею, где она. — А может так оказаться, что ее сожгла Стерлинг Харпер в камине перед смертью? — Не думаю. Эксперт по документам обследовал обуглившиеся остатки и определил, что это высококачественная двадцатифунтовая бумага. Они соответствуют хорошей почтовой бумаге или той, которую адвокаты используют для юридических документов. Очень маловероятно, что кто-то будет писать черновик книги на подобных листах. Скорее, мисс Харпер сожгла письма, личные бумаги. — Письма от Берил Медисон? — Мы не можем этого исключать, — ответила я, хотя сама практически исключала такую возможность. — Или, может быть, письма Кери Харпера? — В доме найдена целая коллекция его личных бумаг, — сказала я. — Ничто не свидетельствует о том, что их недавно трогали или перебирали. — Если это были письма от Берил Медисон, зачем мисс Харпер понадобилось их сжигать? — Не знаю. — Я понимала, что Итридж снова думает о Спарацино. Спарацино действовал быстро. Я видела иск, который он предъявил, все тридцать три страницы. Он подал жалобы на меня, на полицию, на губернатора. Последний раз, когда я разговаривала с Розой по телефону, она сообщила, что звонили из журнала «Пипл», а один из их фотографов наследующий день, после того как его не пустили внутрь, снимал наше здание снаружи. Я приобретала дурную славу. И я научилась искусно уклоняться от комментариев и вовремя «испаряться». — Ты думаешь, мы имеем дело с психопатом, да? — спросил Итридж напрямик. Я думала об оранжевом акриловом волокне и воздушных пиратах, с которыми оно было связано, о чем и сказала Итриджу. Он опустил взгляд в свою тарелку, а когда посмотрел на меня снова, я была поражена тем, что увидела в его глазах: печаль, досада и ужасное отвращение к тому, что ему нужно было сделать. — Кей, — начал он, — я не знаю легкого способа сказать это тебе. Я протянула руку за бисквитом. — Ты должна знать. Не важно, что на самом деле происходит и почему, не важно, что ты по этому поводу думаешь, но тебе придется кое-что выслушать. Я решила, что, пожалуй, лучше буду курить, чем есть, и достала свои сигареты. — У меня есть источник информации. Достаточно сказать, что он причастен к деятельности Департамента юстиции... — Это по поводу Спарацино? — прервала я. — Это по поводу Марка Джеймса, — ответил он. Даже если бы главный прокурор обругал меня, я не расстроилась бы больше.