Я поклонился, в то время как царь действительно вспыхнул гневом, яростно затараторив: – Кого же ты подозреваешь в отравлении? Меня?! Кормившего тебя и твоих людей с собственного стола?! Да захоти я вашей смерти – и еще до заката любого из прошедших дней ваши обезглавленные тела предали бы земле!!! Не путай меня с греками, воевода, и пей вино, коли не хочешь смертельно обидеть, усомнившись в гостеприимстве ясского царя! Дургулель еще не закончил фразу, а я уже поспешно подхватил кубок и приложил его к губам. Молодое, сладкое вино с насыщенным фруктовым вкусом – именно то, что я более всего люблю. – Прости, государь, что я на мгновение позволил себе усомниться. Но коварство ромеев не знает границ, и катепан Корсуни действительно пытался отравить нас с Ростиславом, это не выдумка и не повод забрать их города. По совести сказать, моему князю было достаточно возрожденной греческой колонии в устье Дона, запечатавшей вход в реку и уже основавшей верфь. – А нападение касогов на Оф ты спишешь на их собственное вероломство и разбойный нрав? – Вовсе нет. Князь отправил их в набег, ожидая твоего, светлый царь, нападения. Мы знаем, что касоги весьма лояльны к аланам и что они могли восстать и ударить в спину при приближении твоего войска. Вот Ростислав и решил бросить их в набег, ожидая твоего нападения. Строгий взгляд Дургулеля уткнулся в мои глаза. – Не боитесь гнева Божьего за убийства и разграбления христиан? – А может, это Божья кара ромеям за то, что они пытались натравить ясов на Тмутаракань? И что же скажешь ты, государь: отправься твое войско в поход, и христианам – подданным князя ничто не угрожало бы? Ни убийства, ни грабежи? Больше сорока лет назад касоги сожгли город и вырезали его жителей. Светлый царь мог бы взять город – и даже если бы он и его люди не тронули горожан, в чем я сильно сомневаюсь, кто бы помешал касогам разорить его дотла, как только христианское войско аланов покинуло бы его пределы? Дургулель промолчал, а я продолжил: – Каждый злой поступок ромеев находит свою справедливую кару. Катепан пытался отравить нас с князем, чтобы задавленные поборами подданные базилевса не перешли под руку Ростислава, – и вот теперь Корсунь, Сурож, Готия вошли в Тмутараканское княжество. Ромеи пытались натравить аланов на русов – и касоги разграбили один из их городов. Но, по крайней мере, молодых женщин и детей, юношей и девушек князь просил оставить в живых ради выкупа – он собирается заселить ими Танаис. Царь наконец заговорил: – Выбор, который стоит передо мной, выбор, который и вы, и ромеи вынуждаете меня сделать, весьма непрост. На одной чаше древний союз с могучей империей, принесшей нам веру – и я даже породнился с базилевсом! А на другой – союз с молодым и пока слабым русским княжеством. Н-да, иногда мне кажется, что на деле выбор очевиден. – Дургулель хитро посмотрел мне в глаза. – Я бы назвал это выбором между теми, кто всю свою историю пытается вами помыкать и использовать в своих целях, и теми, кто станет верным союзником в будущих войнах. Царь невесело усмехнулся: – А вот в последнем я очень сомневаюсь. Разве Ростислав, скопив силы, не пойдет на Русь воевать за отцовское право на великое княжение, как когда-то поступил Мстислав? Разве не ради этого он просил меня дать ему людей два года назад, не ради этого дружил с касогами? Его семья была залогом мира, но ведь ты сам, воевода, сумел вернуть ему близких. Так что теперь мешает Ростиславу собрать всех людей и вернуться на отчую землю? И заключи я с ним союз, не втянет ли меня твой князь в собственную войну с дядьями? Даже если, например, не он пойдет на Киев, а в Тмутаракань вернется Святослав с войском? Вот это уже пошли конструктивные переговоры! Ликуя в душе, я быстро заговорил: – Ростислав передумал воевать Русь, драться с князьями. Теперь в его руках находятся города, равных которым на Руси нет. Теперь в его руках важнейший торговый путь, новый путь «из варяг в греки»! Мы не раз обсуждали это с Ростиславом, и, как мне кажется, князь решил для себя строить здесь, в Тмутаракани, новое государство. Быть может, настоящее царство в будущем! А не бороться с кучей родственников в братоубийственной войне. Дургулель задумчиво протянул: – Как тебе кажется… Я поспешил дополнить мысль: – В случае если Ростислав засомневается, я употреблю все свое влияние, чтобы переубедить его! Князь весьма высоко ценит мое мнение. – И что же, – Дургулель проницательно посмотрел мне в глаза, – идея брачного союза наших с князем семей также была предложена тобой? Почтительно склонив голову, я ответил: – Эта мысль пришла в наши головы одновременно, и она весьма очевидна. Что еще способно так укрепить союз двух государств, как не династический брак? – И общее участие в войне. Я помню твои слова, Андрей Урманин. Ты обещал привести тмутараканское войско по первому моему слову и лично возглавить его. Я уверен, что вскоре грузинам потребуется моя помощь в войне с мусульманами – и, когда Баграт призовет меня, я вспомню твое обещание. Я низко поклонился: – Оно будет исполнено. Царь отстраненно кивнул, посмотрев куда-то в сторону, после чего задал весьма непростой вопрос: – Но коли Ростислав решил строить здесь свое царство и породниться с моей семьей, не планирует ли он в будущем захватить Аланию и посадить на ее престол одного из своих сыновей или, быть может, даже внуков? Я выдержал пронизывающий, словно рентген, взгляд царя и твердо ответил: – Не захватить власть, но способствовать тому, что в будущем престол как Алании, так и Тмутаракани мог бы занять один из наследников обеих правящих семей. В таком случае оба царства сольются воедино и станут вдвое сильнее. Впрочем, – поспешил продолжить я, не в силах прочитать мысли царя по его остекленевшему взгляду, – речь идет лишь о мирных переговорах, но никак не о войне. Минуту Дургулель молчал, отвернувшись к окну, после чего довольно резко заметил: – Алания и так сильна. Мое войско исчисляется пятью десятками тысяч храбрых мужей! – Верно, государь. Сегодня твоему войску нет равного противника в окрестных землях. Но что будет через пятьдесят лет? А через сто? Степь раз за разом выплескивает из своего нутра одну за другой волны завоевателей. Она как Змей Горыныч из русских сказок, одну голову срубил – две вырастает. Хазар разбили – за ними пришли печенеги. Сокрушили печенегов – их вытеснили торки. Разгромили торков – тут как тут половцы… Дургулель коротко бросил в ответ: – Половцы нам не враги. Они знают нашу силу и не лезут к нам, наши всадники многочисленны и столь же быстры, как и куманы. Ни печенеги, ни торки не беспокоили наших владений, и… Я лукаво улыбнулся, и царь, злобно насупившись, оборвал свою речь. – Позволь напомнить тебе, государь, что хазары в свое время подчинили аланов. А когда ясы восстали против них, иудеи призвали на помощь все тех же печенегов и торков и разбили их. А кто же был хозяином местных степей до хазар? Тюрки. А помнишь ли ты о счастливых временах, когда донскими и причерноморскими степями правили сарматы и аланы были одним из самых сильных и значимых племен их союза? Но они потерпели поражение от гуннов. Позволь также напомнить, каким трудом твоим предкам в союзе с хазарами – еще не иудеями – удалось выстоять перед арабским нашествием с юга, сколько крови было пролито, чтобы удержать мусульман. И кто может точно предсказать, что грузинам удастся удержать новый мусульманский натиск? Кстати, все тех же торков – ну или родственных им племен[28]. Дургулель промолчал, и я продолжил: – Если Ростиславу удастся крестить касогов и прочно включить их в свое царство, если мы удержим Корсунскую фему, то Тмутаракань действительно станет могучим союзником. Пусть династический брак не даст нашим землям единого царя – но он объединит нашу кровь и наш союз. Я верю, что вместе аланы и русы сумеют остановить вторжение как с юга, так и с востока. А коли в Византии появится по-настоящему сильный базилевс, равный Никифору Фоке или Иоанну Цимисхию, так мы первыми предложим им союз и военную помощь в борьбе с нашим общим врагом. И тогда ты, государь, поможешь нам обрести мир, словно мост, связующий два берега одной реки. – Сожгите еще больше ромейских городов, и берега ваши станут настолько далеки друг от друга, что ни один мост не сможет соединить вас! Кажется, Дургулель решился! – Так прими предложение князя, светлый царь, отпусти меня к нему, и я обещаю, что мирным грекам более не придется строить новые жилища взамен сожженных и оплакивать павших под мечами касогов! Яс вновь посмотрел мне в глаза – а после протянул руку: – Хорошо! Я принимаю предложение союза с Ростиславом и выберу одну из внучек для замужества с его старшим сыном. Я откажу ромеям, и Алания не нападет на Тмутаракань. Взамен я жду выполнения всех обещаний, данных тобой, – и торговых уступок для моих купцов, и военной помощи в наших походах. Крепко сжав сильную кисть царя, я с чувством ответил: – Да будет так! Перед лицом Бога говорю тебе, государь, что мы с Ростиславом исполним все обещанное мной ранее. Дургулель улыбнулся и разжал руку. Я поклонился царю и сделал шаг в сторону двери, как яс неожиданно спросил: – То, что я видел в твоих схватках с варяжским воином и Артаром, – что это было за воинское искусство? Говорю не о клинках, а о тех мгновениях, когда ты их не использовал. Мгновение поколебавшись, я постарался честно соврать: – Это греческий панкратион[29]. Впервые я видел лицо Дургулеля удивленным, а его брови поднятыми столь высоко. – Да, я слышал о подобном искусстве… Но ни разу его не видел. Однако откуда же урманину с далекого севера знать греческое искусство боя без оружия? – В нашем селении был трэлл[30] из ромеев, он очень много знал и умел, а я, будучи ребенком, жалел его и тайком приносил еду с родительского стола. Грек был благодарен и много рассказывал мне как о истории своей страны – например о греческой и македонской фалангах, о битве при Фермопилах, об Александре Македонском и Юлии Цезаре, – так и про свою землю в наши дни. А еще, когда я подрос, показывал приемы, когда-то изучаемые греками в палестрах[31]. Он учил их по каким-то древним книгам, а я использовал и доработал его искусство в схватках со сверстниками. – Значит, идея фаланги тмутараканцев в битве с Тагиром была именно твоей? – Верно, государь. А топорщиков в третий ряд я придумал поставить сам, поглядев на то, как наши воины рубят всадников датскими секирами. Только решил сделать их еще длиннее. Дургулель понимающе кивнул, после чего сделал приглашающий жест к столу: – Ты очень интересный человек, Андрей Урманин. Что же, своей цели ты достиг, так потрать еще немного времени и побеседуй со мной, утоли мое любопытство. Я с удовольствием послушаю истории из твоей жизни… Глава 7 Июнь 1067 г. от Рождества Христова Фема Халдия, предместья Трапезунда Пятитысячное касожское войско, впервые разбитое на десятки, сотни и тысячи, впервые получившее организацию и командиров, споро возводит осадные укрепления вокруг городской стены. Непривычные к дисциплине и четкой организации горцы поначалу возмущались тем, что их заставляют копаться в земле. Но когда Асхар по моему приказу вздернул с десяток самых ярых крикунов, остальные притихли. А теперь и вовсе втянулись в фортификационные работы, с азартом разрывая рвы и возводя стены лагерей-фортов. Да, безжалостный лидер касожской вольницы умеет вселить страх в своих людей. И что немаловажно, Асхар – далеко не тупой, кровожадный вояка. На самом деле он думает очень быстро – это показал разговор, состоявшийся между нами пять дней назад. – Сколько женщин и детей, захваченных в Офе, не дожили до момента выкупа? Лидер горцев, с непроницаемым лицом смотрящий в сторону моря, коротко бросил: – Где-то с тысячу.