– Иногда. Странный у нас разговор. И мне бы свернуть его. Завизжать от радости. Броситься на шею. Сказать, что замуж выйду и лучше бы уже завтра, пока он не опомнился, пока… там ведь принцессы. У них кровь. Происхождение. Связи. Приданое, в конце-то концов! А у меня какое приданое? Рога и хвост? – Иногда на меня накатывает что-то… не знаю, раньше такого не было. – Лассар полагает, что я ошибся в ритуале. И наверное, прав. Я никогда-то не был особо силен… да и ритуал этот. Не стоило его повторять. Или наоборот? Ты ведь здесь. – Я… Здесь. Сейчас. Стою и держу его за руку. – А тебя не пугает? – спрашиваю отчего-то шепотом. – Что я… ну все это? – Нет. – И рога… – Рога у тебя очень красивые, – он улыбается. И в уголках глаз появляются морщинки. Они едва заметные, но я вижу. И хочется коснуться. Морщинок. Почти незаметных веснушек на бледной коже. Хочется смотреть на них. На него. – И хвост? – уточняю зачем-то. – И он. – А если все-таки… если я сойду с ума, – я сглатываю, но не отвожу взгляда. – Знаешь, еще недавно я думала, что хочу убить… правда не помню, кого именно. Кого-то из этих твоих… невест. Просто потому что… ты на них смотрел. А если это не пройдет? Если со временем станет хуже? Если я и вправду… – С силой демона справиться непросто. Вот оно что, оказывается. – Но у меня получится? – сейчас мне хочется услышать, что получится всенепременно. Что он знает то самое особое зелье по древнему секретному рецепту, которое эту вот демоническую кровь уймет. Или ритуал. Или… или может что-то еще. Должны же быть способы. – Я не знаю, – честно ответил Ричард. И я едва не задохнулась от обиды. Не знает? Как он может не знать… а потом опять нахлынула ярость и волной. Захотелось вырвать руку. Ударить. Наотмашь и когтями, чтобы пропороли они кожу, чтобы выпустили кровь, чтобы… чтобы ему тоже было больно. Как мне. – Тише, – меня обняли и крепко-крепко. Но я бы вырвалась. Я бы могла. А вместо этого стояла, часто моргая, пытаясь справиться с раздирающей душу злостью. – Это сила. Просто сила. Она пытается завладеть тобой. И дыши. Дышу. И успокаиваюсь. Медленно. Слишком уж медленно. А следом за спокойствием приходит страх. – А если… если я не справлюсь? Если сойду с ума… что ты будешь делать тогда? – Тогда? – ему отчаянно хочется солгать. Я вижу. Я внезапно вижу его всего, и это тоже пугает. – Тогда мне придется тебя убить. И кажется, что сама темнота отзывается смехом. Летиция Ладхемская пришла в себя не сразу. Она вдруг осознала, что сидит, но как бы не сама, а прижимаясь к чьему-то крепкому плечу. И что ей хочется уткнуться в это плечо и расплакаться. Она не плакала так давно… Прекрасные дамы не плачут. Никогда. Они всегда веселы и полны жизни. Они… смеются… и Летиция тоже смеялась. Смех нужно тренировать, как и выражение лица. Позы. И следует помнить, что… что же следует помнить-то? Она забыла. Вот уж глупость какая. – Ты как? – рук осторожно касаются, но открывать глаза неохота. Вообще она бы, наверное, вечность вот так сидела, притворяясь… кем? Кем-то, кто не является принцессой. У кого нет череды благородных предков и обязательств перед короной. И дара, который заставляет переживать смерть. Почему-то нынешняя ощутилась невероятно остро. В те, в прошлые разы, Летиция воспринимала все много проще. А тут вот… Она коснулась собственной шеи. Надо же. Дышать может. В руки сунули чашу. С водой. Хорошо. Вода… она сладкая. Всегда. И Летиция пила, большими глотками, жадно. Кажется, даже пролила. А еще руки дрожали. И она бы выронила эту самую чашу, но её удержали. Помогли. Наконец, она открыла глаза. И вздохнула. Все то же. Все те же… и покойницу только прикрыли простыней. Правильно. Она не виновата. А ведь знакомая девочка. Забавно. У Летиции столько горничных, что она еще когда перестала их запоминать. Ко всему еще менялись часто, выживая друг друга. А эта вот… неприметная сама по себе. Обыкновенная. Не слишком красивая, ибо невместно, чтобы горничная была краше госпожи. Но и не уродка, потому как тоже неправильно. Но она давно служила. С год, пожалуй. Или больше? Летиция не помнила. Вот про то, что шить девушка умела, помнила. И кажется, тогда, на балу, когда Летиция нечаянно на подол собственного платья наступила и кружева оторвалось, она помогла. И так быстро, незаметно. Летиция же спасибо не сказала. Она… она была такой… другой. И ведь можно сказать, что это из-за заклятья, из-за того, что с самой Летицией сделали, что не виновата она. Но ведь правда в том, что виновата. Что… поверила. Позволила. Плохо. – Может, целителя позвать? – заботливо осведомилась Мудрослава Виросская. – Или прилечь? – Куда тут приляжешь. Давай-ка… Летицию приподняли. Эта… эта рыжая наглая девица. А главное, крепкая какая. И держит так, что не выкрутишься. Да и не хочется. Дурнота накрывает с головой и отпускает. – Подожди, – Летиция не пытается вырваться. – Сейчас станет легче. Всегда… мой наставник леденцы держал. Мудрослава с родственницей переглянулись. И виросская принцесса руками развела. – Извини, у меня нет. – У меня есть, – сказала рыжая и, задрав юбку, сунула руку куда-то под неё. – Яр! Яра! – Что? А вдруг чего, а я без запасу? Она вытащила мятую жестянку, обмотанную атласной лентой. Нет, Летиция не будет… в коробочке лежали леденцы. Такие нарядные. И кругленькие. Разноцветные бонбонки, точь-в-точь, как у наставника. Но у него коробочка была бархатною. – Ешь, – сказала рыжая мягко. – Вон, сунь за щеку. Я всегда так делаю, когда невыносимо становится. И вздохнула.