– Голова опять болит. Что-то такое… наверное, важное, забывается. Или не вспоминается. Но я не о том. Чернокнижники… это зло. – Кто бы спорил, – не удержался Яр. – Верно. Но… наша наставница много о них рассказывала. Во спасение души. И она говорила, что сильный чернокнижник способен украсть обличье другого человека. Правда, пользовать долго его не может, но украсть – вполне. И что станет он столь похож, что ни жена, ни мать родная… Харальд Проклятый, когда пожелал совратить благочестивую Эдиту, но не вышло, выкрал кровь её мужа и, выпив его, принял его обличье. И вошел в покои Эдиты, и возлег с нею. Это уже ладхемка произнесла совсем тихо. И взгляд свой обратила на мертвую девушку. – А вот она должна была видеть того, кто её убил. Они… они всегда это видят. Истинное лицо. И от взгляда души не защитят ни маски, ни балахоны. Ни чужие облики. Смерть открывает истину. Она отняла руку и произнесла. – Странно… голова вот перестала болеть. Летиция обошла тело. И остановилась рядом. Она протянула было руку. И убрала её. И снова протянула. Посмотрела на Мудрославу, и взгляд её был совершенно несчастен. – Нам выйти? – осторожно поинтересовалась Мудрослава. Мало ли, кто их этих некромантов знает. Может, они стеснительные. Хотя… помнится, в прошлый раз ладхемку не остановило присутствие куда большего количества народа. – Нет. Просто… вдруг не получится? …она сама не знала, откуда взялся этот вот страх. Но ведь взялся. И сердце сжималось болезненно. А если… если это заклятье, которое на Летицию наложили, если влияет оно не только на разум? Или вот дар, который не использовали многие годы, погас? За ненадобностью? Или изменился? Нет, конечно, у неё получилось со старухой, но тогда Летиция сама плохо понимала, что делает. Все было как в тумане. А туман исчез. И… и что осталось? – Успокойся, – мягко произнесла Мудрослава. – Ты же сама говорила, что если дар есть, то есть. Да, говорила. И верила в то, что говорит. А теперь не то, чтобы разуверилась, но… но как-то оно неспокойно. – А я покойников побаиваюсь, – сказала рыжая девица, ногой покачивая. Будь у Летиции такие ноги, она бы… она бы носила пышные юбки. Очень пышные. Вроде тех, что любила герцогиня Карринем, папенькина фаворитка. Правда, фавориткою она пробыла всего ничего… может, дело в юбках? Или в ногах? Да и сама рыжая… Яра, её зовут Ярослава… странные у вироссцев имена, однако. – Чего их бояться? – искренне удивилась Летиция. – Они тихие. Это живые творят… всякое… – Ты много… с покойниками встречалась. – Много. В первый раз меня позвали… наверное, они совсем отчаялись. Девушки. Простого сословия, но молодые, красивые… их находили на окраинах города. Обнаженных. Остриженных. И со связанными на груди руками. Если вспоминать, то становится легче. Неуверенность не то, чтобы прошла вовсе. Просто… если ничего не получится, то это ведь… это ведь ерунда. На самом-то деле чем такой, как у Летиции, дар, помочь может? Особенно против демоницы. Двух демониц. – Их не… не подвергали насилию. Или истязаниям. Некоторые и вовсе были невинны. И умирали они тоже… они словно засыпали. Девятнадцать… на двадцатой мой учитель решился. Он умолял меня, а я… для меня это было приключением. Удивительным. Опасным. Оно и осталось в памяти приключением. Слушают. Наверное, не стоит рассказывать о таком. Кому? Виросске? И её безумной сестрице? Они ведь чужие. А чужим доверять не след. И своим-то с опаскою надо. Но молчать почему-то не получается. Не оттого ли, что Летиция слишком уж долго молчала? Замалчивала? – Он вывел меня из дворца. Впервые. Мне было… шестнадцать, кажется. И до того я не представляла, что может быть другая жизнь. Совсем-совсем другая. Я… выезжала в город, конечно. Как без этого? Мы наносили визиты и вообще… – Но во дворцы, – тихо произнесла Яра. – Да. В другие дворцы. И они от нашего мало отличались. А тут… мы свернули куда-то, и я из окна смотрела на черные дома. Улица была такой тесной. И темной. Колеса громыхали. И я почти не слышала ничего, кроме этого грохота. А потом был мост. Тоже нелепый, весь облепленный домами. Будто над рекой еще одну улицу проложили. От реки дурно пахло. И на том берегу тоже. Летиция замолчала, вспоминая те эмоции. Удивление? Пожалуй. Отвращение. Смрад из сточных канав оглушал. И казалось, что она вся сама пропитается этой вот вонью. Страх. Черное строение на углу двух грязных улиц возвышалось над окрестными домами. Оно показалось зловещим. И вдруг появилось желание сбежать. Но она оперлась на руку того, кого полагала наставником и другом. Надо будет написать ему письмо. Узнать о нем. Может, Летиции повезло, и он жив. Матушка ведь… она бы не стала. Она была сердита, несомненно, но не настолько же, чтобы спровадить на плаху. Да и слухи пошли бы. Именно. Стало быть, просто сослала. А целители долго живут. И он обрадуется. Летиция расскажет… о том, что забыла. И о том, как вспомнила. И… И быть может, даже навестит. Или наоборот, пригласит… только куда? Домой ей возвращаться нельзя. – И… кто это был? – не выдержала рыжая, а Мудрослава зашипела. – Чего? Интересно же ж… – Была, – поправила Летиция. – Это была женщина. Очень красивая женщина. А еще у нее имелся сын. Он женился и привел в дом жену. Тоже красивую. – И они не ужились. – Та, другая, пыталась отравить их. Точнее травила. Долго. Медленно. Оба заболели… и все же остались живы. Та, другая, оказалась слишком неосторожна и все выплыло. Её судили и казнили. А та женщина, она еще долго болела. И сын её. Он утратил разум, то ли от яда, то ли от горя. Она, пожалуй, что тоже… ей мерещилась жена её сына. Сперва в служанке. Она убила её первой. Напоила сонным зельем. И обрезала волосы. Потом сама стала выходить. Искать. Она убивала и остригала, а тела на окраину выносил сын. Он жалел женщин, вот и укладывал их осторожно. – Жуть какая, – сказала Мудрослава, поежившись. – Это не самая большая жуть, которую мне довелось видеть, – Летиция пожала плечами. – Бывает много хуже. Проще. Страшнее. Но… я не испытываю страха. Или вот не чувствую, как они умирали. Это в стороне. Это принадлежит им. Со мною лишь памятью делятся. Когда хотят. – А могут и не хотеть? – Могут. Один раз. Женщина… её убил сын. А она скрывала. Но его потом все одно нашли. Стало опять тихо-тихо. – Я… я помогала им. И остальным тоже. Что в этом плохого? – Летиция коснулась сухих губ. – Ничего. – Тогда почему со мной так… почему… Она заставила себя сделать вдох. Кто ответит на этот вопрос? Уж точно не виросска. Да и ответ Летиция знает. Дело не в ней. Дело не в даре даже. Дело в том, что ладхемская принцесса просто не может заниматься чем-то подобным. – Ладно. Не важно. Я хочу… я хочу свой дар! – выдохнула Летиция и решительно коснулась бледного запястья. – Я просто хочу свой дар! Чтобы он вернулся. Чтобы… чтобы снова помогать им. Понимаете? Молчат. – У живых есть выбор. И возможности. И… и многое иное. А мертвые? У них ничего не осталось. А со мной отобрали и право на справедливость. – Ты справишься, – сказала рыжая серьезно. Очень серьезно. А Летиция поверила.