Удар! Хорошо поставленный, болезненный… Еще удар. – Я не сам, мне сказали… – Кто? Имена, адреса… – Мне по телефону, я не знаю кто! – Продолжайте. Удар! Удар! Удар! Наклонился, заглядывает в лицо, ищет слабинку. Надо дать ему «слабинку», надо страх изобразить и слезу пустить. Хотя чего изображать, и так страшно и слезы сами по себе бегут, потому что если человека, как боксерскую грушу, то кто угодно… Удар! Удар! Хреново… Пора сознание терять. Пора… Как учили: сконцентрироваться на боли, усилить ее, представить, как сейчас прилетевший кулак с выступающими костяшками пальцев железной кувалдой ударит в бок, как вомнет кожу и мышцы, прогнёт до хруста ребра, дотянется, достанет до почки, сотрясая и плюща ее, и деформируя внутренние органы и тогда… Какая боль! Какая!.. Удар! И боль, та самая ожидаемая, невозможная, запредельная, рвущая в клочки почку. И… темнота… Минута… Две… Три… Холод в лицо! Вода! Из ведра! Ледяная. Придется выныривать, возвращаться, приходить в себя лишь для того, чтобы тебя снова били и калечили. – Очухался? Ничего не хочешь сказать? – Хочу, очень хочу! Меня послали… Молодцы придвинулись – на кулаках капли крови. Похоже, рассекли ему кожу на лице, раз саднит и во рту солоно. Когда успели? – Не хочешь по-доброму, придется по злому. Притянул пакет, тот самый, пошарил, вытащил, приблизил к лицу… десятисантиметровый гвоздь. И следом… молоток. – Тащите его к стулу! Подтащили, придавили, выдернули, потянули вперед левую руку. И ничего не спрашивают, никаких вопросов не задают, чтобы избежать или отсрочить… Чтобы страшнее! Потому что если молча, если рта не дают открыть, значит, им не очень нужен ответ, а это кого угодно сломит. Старый, избитый, но действенный прием. Ударили по ногам, уронив на колени. Шлёпнули руку сверху на сиденье, развернули ладонью вверх. – Держите. Припечатали, придавили, так что не дёрнешься – один на спину напирает и ботинками ноги к полу жмет, другой подошвой запястье топчет и руки держит. А тот, главный, который шеф, не спеша, спокойно, как будто картину собирается на стену повесить, примеряет, прикладывает гвоздь к ладони, ставит посередине острием и… бьёт, не сильно, но точно молотком по шляпке. И еще раз! И гвоздь, пробивая кожу и мышцы и соскальзывая между костями, проходит насквозь, протыкает обивку, вбивается в фанеру сиденья и выскакивает с той стороны. И шляпка, и часть гвоздя торчат из ладони и вокруг железа начинает проступать, начинает сочиться, пульсировать кровь. И боль! Нет, даже не боль, ужас при виде этой, прибитой к стулу руки, заполняет, захлестывает сознание. И хочется кричать в голос, и можно кричать, и… нужно кричать! – А-а-а! И крик этот сознательный, но… естественный, потому что, когда ладонь насквозь и из нее торчит гвоздь, и палач держит в руках молоток, и на лице его никаких эмоций и даже злобы, – это страшно. Запредельно страшно. – Другую руку. Разложили, прижали, расправили… Новый гвоздь. Замах… И удар! И сквозь вторую ладонь, обивку и сиденье стула, прошел, прошив их насквозь, десятисантиметровый стальной гвоздь. Но это не всё. Нет! Еще один гвоздь, который там, внизу, упёрся в ступню, чуть выше пальцев. И молоток завис в воздухе, над самой шляпкой, и достаточно его только опустить, чтобы он вошел и проткнул стопу, раздробил кости и вбился в пол, припечатав к нему ногу! Но не падает молоток, висит в воздухе… И взгляд в лицо, в глаза – внимательный, испытующий. – Больно? Ладно, отдохни пока, я пообедать схожу. Потом продолжим. И вот это «пообедать», когда живой человек прибит к стулу, звучит тоже страшно. Как будто он плотник и не достучал одну доску, вспомнив, что давно не ел. И отложил работу, чтобы после, отобедав, вернуться и докончить дело: вбить еще один гвоздь в человека. Хлопнула дверь. Присели рядом палачи, закурили, ожидая возвращения шефа с обеда. А может, не с обеда, может, нет никакого обеда, а он специально выдерживает эту страшную для жертвы паузу. Табачный дым, неспешный разговор про какие-то их дела. На пленника почти не обращают внимания: куда он, прибитый к стулу денется! И боль, поднимающаяся с ладоней вверх по рукам и сверлящая мозг. И мысли, рваные, лихорадочные: нужно что-то сделать, чтобы избежать… потому что это невозможно… две руки, две шляпки, два гвоздя, торчащие из ладоней, и скрюченные от боли пальцы вокруг, и еще нога… Надо… Что-то… Сделать… Нет, так нельзя. Нужно… успокоиться! Потому что если паника, то всему конец! Нельзя думать только о боли и о том, чтобы ее избежать. Нужно запретить себе думать о боли, об этих вот торчащих гвоздях, а думать о возможностях, потому что они должны быть, всегда – есть! Противники… Двое… Опытные, но не более, чем головорезы, потому что треплются, баб обсуждают и футбол, а надо было стоять поодаль, глаз с пленника не спуская. Даже с этого, прибитого гвоздями! И если бы руки были свободны, то… Но руки заняты, руки сцеплены наручниками и вбиты в стул. Но свободны ноги… И что толку, если он не может сдвинуться ни на сантиметр? Но, всё равно, смотреть, шарить глазами, искать… Что? Не важно: какие-нибудь торчащие из стены трубы, которые можно выдернуть и использовать как дубину, или ножки стола, электрические провода, чтобы перехватить и передавить шею врагу, бутылки, стаканы, кружки, которые, если разбить, становятся колюще-режущим оружием. И что-то есть, что-то может пригодиться для драки, но… их не достать, до них не дотянуться. Потому что он пришпилен, как… как жук в гербарии булавкой к картону, и может только лапками шевелить. К картону… Почему пришла эта мысль, это сравнение? Почему именно это? «Как жук к картону…» А ведь похоже: жук – это он, пришпиленный к месту, «булавка» – гвоздь, и есть «картон»… Почему картон? Ну, при чем здесь картон? Нет картона, есть стул! Но… картон… И стул… Что-то их объединяет. Что? Что общего может быть между стулом и картоном? Картон – бумага, стул – доска. В доске гвоздь… Стоп… Стул – не доска! Сиденье стула – это… фанера, обитая поролоном и тканью. Не доска! Ну и что? От этого не легче: фанера, доска… Один хрен! Он распят, как древний грабитель на кресте, сколоченном из бревен! Э-э, нет, не из брёвен! Из… фанеры! В чем разница? В том, что из доски гвоздь не выдернуть – без инструмента не выдернуть! А из фанеры? Смотря какой она толщины. Вряд ли больше сантиметра. Скорее всего, «троечка» или «четверка», потому что современные производители экономят на чем только могут. А если «троечка», то… То есть шанс выдернуть этот чёртов гвоздь. Через боль, через страшную боль, но освободить руку! Попробовать, потянуть… М-м! Поползла вверх по железу ладонь, заскребла по кости. А сам гвоздь, как влитой! Нет, ничего не выйдет, невозможно… А если через шляпку, что есть силы, разом: чтобы порвать ладонь и освободить? Нет, большая шляпка, очень большая, застрянет между двух косточек, и если дёрнуть сильнее, то развалишь всю руку в хлам, повыдергав кости наружу, и потеряешь сознание, но даже если не потеряешь, останешься без рук. Не вариант… А если гвоздь из доски не идёт, тогда что? Тогда его раскачивают из стороны в сторону! Да, верно: качают и дергают. Плоскогубцами. А что если попробовать его раскачать, расширить отверстие? Но это же! Там кости! Что же, придется потерпеть! Стиснуть кулак, зажать гвоздь с двух сторон безымянным и средним пальцами, качнуть в сторону… М…м! Боль… глубокая, невозможная, потому что мышцы, но еще больше кости, которые раздвигаются, словно между ними клин вгоняют. Боль! Но всё равно качать, двигать кистью вправо-влево, покрываясь от боли испариной и почти теряя сознание. Но качать, двигать! И, кажется, он «ожил», гвоздь шевельнулся… Неужели?! Еще, еще немного! Нет, фанера – не доска! Сдвинуть ладонь вверх до шляпки, чтобы она упёрлась, потянуть… Боль, невозможная боль! Но гвоздь пошел, пошел, всё легче и легче, по миллиметру. И – выскочил из фанеры! И дальше – нельзя, нельзя, чтобы они увидели! Пусть гвоздь остается в обивке. Теперь вторая рука – качать и тянуть! И уже легче, хоть боль такая же, но черт с ней, потому что известен результат… Есть! Руки свободны! Теперь подыскать подходящий «инструмент». Что может сгодиться для драки? Да хоть тот же стул, у которого ножки, и, если их выломать… Ножки… Так себе ножки – хлипкие, и трудно, очень трудно быстро вывернуть их покалеченными руками. И не успеть, так как его услышат и заметят. Нет, не получится. Они просто выбьют его импровизированное оружие из рук. Тут надо действовать максимально тихо и неожиданно. Что можно использовать для мгновенного нападения? А если сдвинуть стул вон туда, где стоит недопитая бутылка? Не получится: таскающий стул пленник точно вызовет интерес. Ну, не с пустыми же руками на них лезть… Погоди… Почему с «пустыми»? Не с пустыми, а с прибитыми десятисантиметровыми гвоздями. Десятисантиметровыми! Чем это не оружие? Которое уже есть! И вот это меняет весь расклад – два гвоздя, как два кинжала, как два штык-ножа! И они в руке. Уже! Именно что – в руке! Быстро прикинуть возможности. Здесь важно все – положение тел, траектории, сценарий действия, слова, всхлипы, стоны. Придется играть, как… как народному артисту, лучше, чем народный артист, потому что противник – это не благодарный зритель в партере, он фальшь не примет и не простит. Итак… Не торопясь, по движениям и секундам… Вроде получается, по крайней мере, есть шанс. А если не свяжется? Если не свяжется, то он всё равно останется в плюсе, потому что выиграет смерть. Легкую, блаженную, без вбивания гвоздей в ноги, а потом, возможно, в голову! За такую смерть можно побороться! Ну, что? Застонать, привлекая внимание. Закатить глаза, пустить изо рта по подбородку слюну, это должно убедить. И… рухнуть головой, лицом, на стул – помер ваш пленник. Не верите, а вы подойдите, посмотрите, окажите первую помощь, потому что он нужен живым, только живым! Ему еще болтать и болтать! Шаги… Быстрые. Подошли… Зря, что оба. Вот что значит «нет опыта» – даже к тяжелораненому, даже с развороченным животом, даже к трупу с оторванной головой подходить должен кто-то один, а другой его страховать! А эти оба подскочили. Ну и хорошо: облегчили задачу. – Эй, ты… Схватили за плечо. И за другое. Оба! Совсем мышей не ловят. Потянули назад… Надо им лицо продемонстрировать, чтобы во всей красе: глазки под лоб, язык наружу, дыхания нет… Сдох я, точно сдох – окончательно и бесповоротно. Вот что вы наделали – ценного пленника угробили, и что на это шеф скажет? Пауза. Растерянность… секундная. Но этой секунды будет довольно! Приоткрыть глаза, увидеть… заметить…. Один справа, другой слева, почти вплотную, но высоко, слишком высоко, не достать, надо их приблизить, чтобы наверняка… Вздохнуть, открыть глаза, задышать часто-часто. Ну, давайте, для вас играем, может, я сказать что хочу или признаться в чём, а вы последнее слово пропустите. Точно, склонились, в лицо смотрят. А вот теперь… Уже не медля ни секунды, потому что другой возможности уже не будет…Резко выдернуть из обивки руки и, прижав согнутыми пальцами, вдавив в ладонь шляпки, выпустить жало гвоздя с тыльной стороны кисти во всю длину и быстро и сильно ударить в лица – хоть куда. И почти теряя сознание от боли, но, не потеряв, потому что адреналин, ударить еще раз и еще! И, кажется, левый гвоздь угодил в глаз, а правый проткнул горло, сонную артерию, потому что в лицо упругой струей брызнула горячая кровь. Чужая кровь! И еще раз и еще… уже не как боец, уже как в дворовой драке, боясь ответного удара. Тот, что слева, рухнул, ударившись головой о стул. И вслед за ним тот, что справа. Вскочить на ноги, пнуть одного-другого в лицо, чтобы наверняка. Но уже не надо пинать, потому что они не сопротивляются и не закрывают лиц. Мертвы они. Всё? Но еще не всё! Медленно, сжимая зубы, потащить из ладоней гвозди. Пошевелить пальцами. Двигаются, хотя и больно. Но это значит, что кости целы. Главное, что кости целы! Сейчас адреналин схлынет и нахлынет боль – невозможная, запредельная. Но боль можно перетерпеть – боль не смерть, она проходящая. Обстукать, обшарить трупы, найти, вытащить, проверить оружие. Черт! Трудно, больно удерживать почти килограммовый пистолет покалеченными руками, особенно когда кровь по рукояти, и он выскальзывает, и чтобы выстрел не выбил его из рук, надо держать крепче. Повести дулом вправо-влево. Получается! А указательный пальчик, что в спусковой скобе, тот вообще не пострадал – шевелится, а он тут главный! Вот теперь точно всё. Только одеться, потому что не прилично встречать гостя в неглиже. Кое-как стащить одежду с одного из покойников, вбить ноги в ботинки, сунуть руки в рукава, запахнуться, попробовать застегнуть пуговицы. Нет, это долго, потому что мучительно, это потом. Теперь подтащить голого охранника к стулу, поставить на колени и опустить лицом на сиденье – в позу пленника. Сойдет, на одну-две секунды такой мизансцены хватит. Второго – заткнуть в угол, чтобы сидел на корточках, ну мог человек устать и присесть. Стереть с лица кровь и сигарету ему в зубы.