Зеленая футболка меж тем просочилась на кухню, и от вида двух разноцветных, но в остальном абсолютно одинаковых пацанов у Арины опять зазвенело в голове. — Эй, девка, ты нынче обедала ли? — встревоженно спросила хозяйка. — Не мотай башкой, сама вижу. И не завтракала, небось? Ну-ка сядь! Макар, забери Филиппа! Тимофей, хватит колотить, у меня самой сейчас голова лопнет. Тот рыжий, что был в зеленой футболке, сноровисто подхватил сидевшего у плиты мальца, посадил к себе на закорки и потащил в глубь квартиры. Оранжевый со вздохом отставил кастрюлю и чинно сложил на коленях ладони — изобразил пай-мальчика. — Чаю сделай, обормот! Чего развалился, как в гостях. Неведомо откуда в руке Арины оказался стакан с густым бледно-красным киселем. Она осторожно отхлебнула. Смородина, яблоки и еще что-то терпкое. — Пей, не отрава! Боярышник там, от сердца самое то. Может, еще сахару добавить? — и не дожидаясь ответа, сыпанула в стакан столовую ложку, хотя кисель и так был невыносимо сладким. — Не мотай головой! Вот девки! Хоть в обморок, только бы лишнюю калорию в себя не положить! на-ка вот! Опустевший стакан сменила синяя кружка, дополненная куском умопомрачительно благоухающего, только-только из духовки, пирога. — Да я не из-за калорий, — виновато улыбнулась Арина, отхлебывая чай, куда хозяйка щедро добавила сгущенки. — Работы много. Забыла. И это надо, и то, и… ну вот. А как вы догадались, что я голодная? — И! У меня на работе полный кагал таких! — А вы кем работаете? — В пекарне, старшей по смене. Тебя как зовут-то? Ты книжечку показывала, да я не вглядывалась. Арина опять потащил из кармана удостоверение, но женщина так замахала рукой, что она просто сказала: — Арина. Арина Вершина. — А я Лина. Целиком-то Каролина, маманя покойная учудила, вроде из кино какого-то или из телевизора. Красиво, но какая из меня Каролина? Лина. Лина, значит, и Арина, видишь, как складно выходит. Чего тебе от Тошки-то надобно? — Да просто поговорить. Про экзамены. Женщина вздохнула: — Тогда не помогу. Думала, может, я чего знаю, но про экзамены эти… Нету Тошки-то, не с кем тебе разговоры разговаривать. — К-как н-нету? — Арина вдруг испугалась, но тут же себя одернула. Да, «нету его» могло означать что угодно — утонул, машина сбила, хулиганы избили, но тогда Лина вряд ли стала бы с ходу кидаться на защиту сына — «чего вам от мальчишки надо». Но такая уж работа, в первую очередь думаешь про плохое. — Ну как, как? Взрослый уже, сам с усами. — То есть он теперь дома не живет? А когда появится? Можно на его комнату взглянуть? — Да откудова ж мне знать, когда появится? Он как в институте своем от ворот поворот получил, а у меня как раз… Ай, неважно, тебе мои беды без надобности. Ну, в общем, мне бы пожалеть его, а я вроде как обрадовалась. Может, и сказала чего в сердцах. Только ведь правду сказала! Здоровый парень, хватит у матери на шее сидеть. Мне и без него забот хватает. Где эта ваша программа помощи многодетным семьям? Типа по бумагам я вовсе не многодетная, и крутись как хочешь. Вот скажи, как в трех комнатах с пятью детьми уместиться? Так что комнату гляди, коли тебе надо, но там сейчас Магда. Пока Тошка тут жил, мне с ней в одной комнате приходилось. И как тут жизнь устраивать, когда на соседней кровати малолетка спит. Спит она, как же! — Я не малолетка, — прошелестело рядом. Девочка появилась на кухне тихо, как тень. И сама она походила на тень: тоненькая, бледная, русоволосая, сероглазая. На вид не старше лет двенадцати, но высокая: когда Лина обняла дочь, русая макушка уткнулась матери в нос. — Да что ты, что ты! — забормотала Лина. — Ты ж моя главная помощница. Не слушай, это я так, в сердцах. Магда, значит… Похоже, «маманя покойная» передала Лине пристрастие к необычным именам. Тимофей, Макар, Филипп и — Магда. Ах да, еще и Харитон! — Лина, где Харитон сейчас, вы не знаете? — Звонил однажды, — вздохнула та, — через неделю, что ли, как из дому ушел, сказал, что жив-здоров, все в порядке, можно за него не беспокоиться. Вроде и расстраиваться перестал, что в этот институт музыкальный его не взяли. И слава богу, что не взяли! Что это за работа для мужика — на пианине тренькать! Вон, полюбуйся, целый шкаф сплошных нот! Комнатка справа от прихожей была крошечная, не больше десяти метров. В одном углу разместилось пианино, в профиль похожее на черного безголового тираннозавра, в противоположном, ближе к окну — застеленная «тигровым» пледом тахта с высоким «пеналом» в головах, напротив нее — потертый письменный стол. Между столом и пианино втиснулось то, что Лина назвала шкафом — узкий стеллаж, большую часть которого занимали, судя по формату и корешкам, действительно ноты. Два стула — один возле письменного стола, другой возле пианино, в котором Арина узнала «Аккорд», на котором сама когда-то играла свои первые гаммы. — Ну пианино-то вы ему все-таки купили, — проговорила она неуверенно — мало ли какие обстоятельства были в этой семье десять лет назад. Может, учить Харитона музыке хотел его отец (где он сейчас, кстати?), а сегодня у Лины все заботы — поставить на ноги всех детишек. До музыки ли тут? — Какое там! На какие бы шиши? Тут на хлеб не всегда хватает. Борис купил. Это дядька Тошкин. Двоюродный. И за школу за музыкальную он платил. А чего ему? Он на своей вахте такие деньжищи заколачивает! Лучше бы обувку детям купил. Где там! Тошка ему какая-никакая, а родная кровь, а мы так, сбоку припека. Она щелкнула по узкой черной крышке: — Вот продать бы пианину эту. Так ведь Борька меня со свету сживет. Вот и стоит, только место занимает. — Я на нем играть буду! — Магда встала перед инструментом, словно заслоняя его от посягательств. — Вика Федоровна… Мать перебила: — Да откудова ж у меня деньги Вике Федоровне платить! — Она так со мной заниматься станет! Ну, может, по хозяйству помогу, полы там помыть, суп сварить, она старенькая уже, трудно ей. — Это она, значит, себе бесплатную прислугу хочет заполучить? — Не бесплатную. Она со мной заниматься будет, она говорит, что у меня слух абсолютный! Как у Тошки! И пальцы музыкальные! — девочка пошевелила растопыренными пальцами, действительно длинными и очень гибкими. — Вика Федоровна — это кто? — спросила Арина. — Соседка наша, — объяснила Лина. — В третьем подъезде живет. До пенсии в музыкальной школе вроде работала, а после так. Ученики к ней прямо домой ходят. Это она Тошку с панталыку сбила. Борису про его способности наплела, а тот и рад. — А я все равно выучусь! И буду на сцене, в красивом платье, и все будут мне хлопать! — Да учись, я разве против? Может, будешь, как Вика Федоровна, учеников в дом водить. Беспокойство, зато кусок хлеба верный. Ох, что ж это я, там же все выкипит! — и она исчезла со стремительностью, которой трудно было ожидать от столь пышного тела. Магда так и стояла спиной к пианино — словно защищая. — А это кто? — Арина показала на приколотый над письменным столом снимок: парень держал на руках хохочущую девушку. С точки зрения художественности снимок был хорош — пятна солнца и теней от нависшего сбоку клена словно бы тоже смеялись: лето, солнце, веселье, праздник… счастье. Но как фотодокумент, огорченно вздохнула Арина, снимок никуда не годился. И ракурс, и сюжет, и освещение делали участников праздника практически неузнаваемыми. — Так это Тошка и есть! — А девушка? Девочка помотала головой. — Он не говорил. Только однажды… сказал, что это его Слава. — Слава? То есть ее так зовут? — Не знаю. — Магда пожала плечами. — Наверное… — А ты не запомнила, что он готовил к прослушиванию в консерватории? — Он меня выгонял. Не, я слушала, у нас балкон длинный, на две комнаты, удобно. Только я ж не умею пока. — Ну хоть напеть сможешь? Магда помычала немного: та-тати-тара-ра-ри. Мелодия в ее исполнении звучала не слишком отчетливо, но это совершенно точно было не «фа-до-ля-ре-ми-ми-ми». Арина вгляделась в снимок на стене. Девушка смеялась так упоенно, что увидеть за этой «маской комедии» реальное человеческое лицо было трудновато. Лицо же Харитона и вовсе скрывалось за пышными волосами девушки и косо падающей тенью. — Если хотите, я могу вам ее в электронной форме дать, — неожиданно предложила Магда и добавила, опустив глаза. — Я пересняла. Потихоньку. Думала, он его с собой заберет, а он оставил. Надо? — она вытащила из заднего кармана джинсов смартфон. — У меня тут… — Очень кстати. Давай, — улыбнулась Арина, доставая свой телефон. — А других фотографий Харитона у тебя там нет, случайно? — Есть, только не очень хорошие. Я потихоньку снимала. Он не любит фотографироваться. Говорил, что когда станет знаменитым, тогда… а сейчас чего? Сброшенные с Магдиного телефона снимки Арина рассмотрела уже на улице, пристроившись в густой тени по-осеннему пестрого клена — не исключено, что именно того, что послужил фоном для той фотографии с хохочущей девушкой. Магда, как правило, снимала брата сидящим за пианино. В профиль, с плохим освещением (угол возле двери был самым темным в комнате), с неудобного ракурса — возможно, мать и смогла бы узнать на этих снимках своего сына, но кто-то другой уже вряд ли. Таких среднего роста и телосложения юношей — десять тысяч в одном только Питере. Ай, ладно, утешила Арина сама себя, на крайний случай есть фотография из личного дела в приемной комиссии — и сама же себе удивилась: на какой еще крайний случай? Ясно же, что этот мальчик к ее расследованию отношения не имеет. * * * Дом в двух кварталах от канала Грибоедова дышал типичной петербургской мрачностью, а вот квартира оказалась неожиданно чистой и светлой. — Стефан занимается, девушка, — с холодной улыбкой сообщила круглолицая дама в светло-серых брючках и мягком блекло-вишневом кардигане, из-под которого виднелась ослепительно белая блузка. — Что вам от него нужно? Откуда-то слева доносились быстрые рояльные пассажи. — Мне нужно с ним поговорить, — так же холодно улыбнулась Арина. — Я из Следственного комитета. Лед в голубых глазах ощутимо подтаял. — О! Простите, мне и в голову не могло прийти… Проходите! Меня зовут Илона Арнольдовна. Наконец-то соответствующие органы заинтересовались тем, что творится в… — она запнулась. — В некоторых организациях. Ну да, ну да, мысленно усмехнулась Арина, злые консерваторские профессора сговорились, чтобы не допустить твоего сыночка в музыкальное сообщество, но ты еще не оставляешь надежды, поэтому назвать «врагов» вслух остерегаешься.